Да и будет ли путь легким? Зимняя сказка закончилась этим вечером. Буря на душе удачно дополнялась метелью за окном. Причем тучи наползли с севера, оттуда, куда нам пришлось бы мчаться, если поддаться первому порыву.

Впереди самое неприятное. Прочитать письмо дочке, глядящей на меня с интересом и тоскливым страхом. Вопрос «что там?!» готов вырваться в любую секунду несдержанным криком.

Я поняла, не по почерку, по стилю – писал Степа. Как всегда, продуманно и спокойно, не по годам. И почти без страха. Хотя прекрасно осознавал: если кто-то чужой вскрыл бы конверт и прочел письмо с таким содержанием, то никуда бы не понес, а расправился с автором – со Степой.

Молочный брат Лизоньки повествовал обстоятельно. Как однажды отец явился в их убогое жилье с корзиной почти забытой снеди и, пьяно улыбаясь, начал раздавать глиняные и деревянные игрушки Мишеньке и Эммочке – младшим братику и сестренке. Как хвастался, что в трактире «Канареечка» наконец-то встретил людей, восхитившихся его почерком и поручивших маленькую работу за большие деньги. Что работу выполнил тут же, в чистом кабинете трактира. Что жизнь пошла на лад.

На другой день Дмитрий пропал. Обычные поиски через дворников и квартального не помогли. А когда маменька собралась в приемную губернатора – все же супруга чиновника, имеющего личное дворянство, – пожаловали незваные и незнакомые гости на двух телегах. Пообещали отвезти к отцу. Эммочка испугалась грубого тона, заплакала. Маменьке велели заткнуть ей рот и пригрозили заткнуть и ей, если задаст хоть один вопрос.

Ехали по ночной темной Москве. Степе казалось, не на окраину, а в центр. Потом всем на головы накинули мешки, экипажи грохотали еще с полчаса и заехали в каменное подземелье. Куда – Степа так и не понял, только слышал днем колокольный звон, разных колоколов, больших и малых. А один звенел так мощно, что его не мог перезвонить ни один другой. Кроме того, иногда был слышен звук пилы.

Маменьку с детишками просто держали взаперти. Степку привели в кабинет с дневным светом и лампой, «вашей, Эмма Марковна». Тут же был папенька, бледный и трезвый, прикованный к стене и писавший под диктовку достаточно прилично одетого господина.

Степе предложили письменную работу. Он сказал, что это государственное преступление. Его отвели к братику-сестренке и перестали кормить. Их тоже, поэтому уже скоро Степа согласился.

Подробности о том, в какое преступление вовлекли Дмитрия и Степу, отсутствовали. Тем более Степан не писал, как смог передать письмо. Утверждал, что кормят хорошо, а жилье теплое. И лишь повторял, что участвует в противозаконном деянии и просит о помощи.

– Маменька, это всё? – нетерпеливо спросила Лизонька, вскакивая со стула. Будто надеялась, что к тексту прилагается обнадеживающий постскриптум.

– Всё, – спокойно ответила я.

– Мы должны немедленно вернуться! – спокойно произнесла Лизонька. Так спокойно, как приказывала остановиться, увидев из пролетки кошку такой худобы, что на нее не польстился бы голодный шакал. Между прочим, пролетка всегда останавливалась, но я уточняла, что дальнейшее попечение о животинке – подыскать хозяина, проследить за судьбой – исключительно на ней. Сама потом жалела – пару раз приходилось давать послабления-льготы дворовым, так как они теперь «за барынькиной котятой ухаживают».

Не то чтобы дочкина уверенность возобладала надо мной. Но в голове мгновенно сложился план. Люди и лошади устали, раньше утра в обратный путь не двинемся, с этим и Лиза согласна. До Тулы сутки; если вьюга в лицо, то до Москвы еще два дня минимум. Своего сыскного агентства у меня нет, придется ущедрить полицию… да и то кто знает, насколько злодеи пустили корни по вертикали. Пара дней на утомительные визиты к губернатору… в лучшем случае. Как бы не пришлось обихаживать условную Марью Алексеевну. Плод стараний – получить в распоряжение двух-трех чинов, чтобы рыли землю так, будто закопаны их многолетние взятки. В одночасье не нароют.

Выходит, я еду спасать Россию, но должна вернуться минимум на неделю, чтобы спасти Лушу со Степой? Выбор между двумя неизвестностями. Впрочем, в случае Луши шансов на удачу больше.

Все эти соображения промелькнули за секунду. А на вторую я обняла Лизоньку. Искренне, хотя и понимала – прием на грани запрещенного.

Дочка не вырывалась. Подождала и спокойно повторила:

– Мы должны вернуться и их найти.

Я села и показала дочери на соседний стул: садись, говорим на равных. Лизонька мотнула головой, но все же села.

– Найдем, спасем и увезем, – произнесла я, надеясь, что каждое слово звучит веско. Видимо, звучало недостаточно. Лизино личико сморщилось.

– Тогда поехали! – сказала она, но без абсолютной уверенности. Путешествуем не первый раз, знала, что лошадей мы не сменили – дали отдохнуть своим. Да и кучерам полезно спать лежа. – Поехали, когда Еремей скажет, – повторила дочка.

– Если бы мы узнали, что Луша и Степа заперты в амбаре в соседнем селе, мы бы уже туда мчались, – ответила я. – Но они в Москве, где – неизвестно. Это во-первых. Во-вторых… Ты помнишь правила помощи?