Через два дня пришло сообщение от адмирала Кузнецова: линкор 'Бисмарк' вышел из Гамбургского порта на испытания. В сообщении также говорилось, что немецкий флот очень торопится. По плану боевой выход в море должен был состояться через двадцать дней. Конкретную причину такой спешки источник не назвал.

Точности ради стоит добавить: со стапеля этот корабль сошел еще аж в 1939 году. Спуск на воду почтили своим присутствием сам фюрер, а также госпожа Доротея фон Левенфельд - внучка 'железного канцлера' Отто фон Бисмарка. Она же стала крестной матерью линкора. Достройка этого первого послевоенного немецкого линкора заняла хоть и немалое время, но все же куда меньше, чем в другом мире. Германия нуждалась во флоте больше, чем в танках.

Выход линкора в море никак нельзя было назвать помпезным. Присутствовали те, которым это было положено по должности - и все.

Но были свидетели, которых не приглашали. Именно свидетели - в юридическом смысле слова. Назвать их по-старинному 'видоками' значило бы погрешить против истины: они ничего своими глазами не видели, только слышали.

Подводная лодка Н-1 затаилась в Немецком море совсем рядом с устьем Эльбы. И слушала. Разумеется, на расстоянии чуть не тридцать миль заслышать отход от причала было невозможно. Но это и не требовалось. Все равно нигде на реке громадный линкор ради безопасности давал не более десяти узлов. А временами и того меньше.

На расстоянии десяти миль его услышали.

В центральном посту перебрасывались репликами:

– Есть новый контакт. 'Бисмарк', больше некому, но мешаются посторонние мелкие. Катера, должно быть. Скорость мала... пять узлов приблизительно, точнее не определить. Примерный курс вест-норд-вест.

– Записывать!

Последняя команда была совершенно лишней. Оператор и так это делал.

Через восемь минут последовало:

– Похоже, катера отстают. Турбины слышны отчетливо. Скорость увеличивается, уже десять узлов. Добавилось еще два контакта, по сигнатуре - эсминцы класса 'Леберехт Маас'.

– Дать ход двенадцать узлов, курс двести восемьдесят! Глубина пятнадцать! А теперь двадцать пять.

Подлодка наращивала скорость, одновременно погружаясь.

– У главного контакта скорость около восемнадцати и нарастает.

– Лево руля на десять, так держать.

Через два часа сорок минут новенький линкор вышел на скорость тридцать узлов. А бесшумный соглядатай записал акустическую сигнатуру 'Бисмарка' полностью и удалился, не утруждаясь прощанием.

Задание было выполнено. Теперь Н-1 шла на базу. Идти до нее было семьдесят пять часов. Разумеется, не полным ходом. Через четырнадцать часов можно было, соблюдая всю мыслимую осторожность, всплыть под перископ. А дома предстоял обмен свежими разведданными, передача сигнатуры всем товарищам, дозаправка топливом и смазочными материалами, загрузка свежими продуктами и водой. Ясное дело, экипажам предстоял отдых, но не более недели. А потом снова в поход.

Молодой командир лодки (ему только-только должно было исполниться двадцать шесть), капитан-лейтенант Израиль Ильич Фисанович, конечно же, пока не получил боевого приказа, относящегося к предстоящему походу. Он лишь знал, что таковой будет. Но чутье говорило, что поход будет боевой, к тому же не простой, а, по выражению покойного деда, 'с большим гармидером'. Двадцать лет тому назад маленький Изя не знал, что такое гармидер; став взрослым, Израиль Ильич также не удосужился выяснить точное значение слова, но то самое чутье упорно твердило, что предстоит именно таковой и, несомненно, большой.

Сведения о китайских контрабандных перочинных ножиках шли вверх по команде и дошли до того, кому и предназначались: Льва Емельяновича Влодзимирского. Тогда он был первым замом начальника всей советской контрразведки. Стоит упоминания: Лев Емельянович сам был креатурой Лаврентия Павловича. Тот способствовал вполне быстрой (даже по тем временам) карьере. В момент прихода Берии на пост наркома Влодзимирский был всего лишь помощником начальника Следственной части НКВД. Однако во все времена подсиживание вышестоящего не было редким явлением. До наркомовского кресла путь был далек, хотя и возможен, а вот должность начальника третьего отдела (именно там занимались контрразведкой) выглядела вполне реальной целью. К тому же Берия недооценил энергичного карьериста.

На самом деле Влодзимирский был весьма умен, иначе никогда бы не достиг занимаемого им поста. И по причине большого ума тут же вызвал доверенного следователя майора ГБ Павла Яковлевича Мешика.

Приказ двойного толкования не допускал:

– Вот тебе папка. Размотать, но с большой осторожностью. Имеются данные, что Лаврентий Павлович ему благоволит. И не только он. Понимаешь? Работать будешь один, а если помощь понадобится, то полностью вводить других в курс дела не надо.

Майор тоже не был дураком. Он сначала подумал, что начальник начал копать под самого Лаврентия Павловича, потом решил, что настоящая цель находится несколько ниже, после чего пришел к выводу, что цель может быть не одна. Вслух сказано было лишь:

– Срок?

Некоторая фамильярность была допустима: в конце концов, на тот момент оба были в одинаковом звании.

– Месяц. Но заниматься только этим. Докладывать лично каждую неделю. И еще... главному фигуранту пока на глаза не попадайся. Работай с окружением.

Это был намек: разматывать надо группу, не одиночку. Но об этом Мешик и так догадался.

Пока что предстояло четко очертить круг знакомств. И не ограничиваться сотрудниками органов. Скорее даже наоборот. Картина должна получиться как можно более полной.