Ким Ёнха, один из самых ярких корейских писателей нашего времени, описывает в своем романе один день из жизни северокорейского разведчика, который прожил последние двадцать лет в Сеуле, обзавелся семьей и полностью превратился в рядового жителя Южной Кореи, когда внезапно получил приказ вернуться на Север. В этот сжатый промежуток времени автор умещает не только драматическую личную судьбу героя, но и рассуждение о сложной политической истории Кореи и особенностях современного общества своей страны. При этом Ким Ёнха демонстрирует читателям свою позицию невозмутимого наблюдателя, уже ставшую визитной карточкой писателя.
???
?? ??
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Издано при поддержке LTI Korea (Сеул)
Издано при поддержке АНО «Институт перевода» (Москва)
Copyright © Young-ha Kim and Munhakdongne Publishing Co., Ltd., Korea 2006
The edition is published by arrangement with The Friedrich Agency and The Van Lear Agency
07:00
Подстегнем коней!
Он открыл глаза, чувствуя тяжесть всем теле и неприятный привкус во рту. Пока он отходил ото сна, на поверхность сознания медленно, будто незнакомец, шагающий навстречу из тумана, выступили два слова: голова болит. Он мог лишь согласиться с чьим-то утверждением, что это именно она, головная боль, поскольку сам никогда в жизни ее не испытывал. Однако он чувствовал какую-то несправедливость в том, что у этой незнакомой ему доселе причудливой боли столь безвкусное название. Она посетила его этой ночью, и им овладело дурное предчувствие, будто что-то нехорошее произойдет с ним за пределами этой кровати. На мгновение им овладело отвращение к собственному телу. Казалось, что пребывавшее долгое время в покорном безмолвии туловище вдруг очнулось и, обнаружив на плечах тяжелого и властного наездника, в неистовом протесте заколотило под ключицей. Эта головная боль была хитросплетением физического страдания и чувства подавленности и раздражения, и он, впервые столкнувшись с чем-то подобным, понятия не имел, что с ней делать.
Пока он размышлял о своей головной боли, она стала еще сильнее. Казалось, кто-то вонзил ему в правую часть затылка острую иглу. Он решил принять это новое для него ощущение так же, как принимал своих клиентов, и от этого терпеть его стало заметно легче.
Протянув руку на другую половину кровати, он погладил бедро жены. Она сонно буркнула что-то и перевернулась на другой бок. Он запустил руку ей в трусы и начал поглаживать густые волосы на лобке, разросшиеся почти до самого пупка. Жена никак не реагировала. Он вытащил руку и потер ею глаза. На кончиках пальцев оставался легкий запах. Жена спросила едва разборчивым голосом:
— Тебе не пора?
— Что?
— На работу, говорю, не пора?
— А тебе?
— Покорми кошку.
Она зарылась лицом в подушку. Он откинул одеяло и медленно встал с кровати — кошка была тут как тут. Как обычно, она терлась о его ноги, требуя еды. Он зачерпнул ложкой корм из коробки и насыпал в миску. Кошка радостно набросилась на хрустящий корм. Замысловатый узор из коричневых, черных и белых пятен на ее спине напоминал географическую карту. Погладив пушистый загривок, он зашел в ванную, вытащил изо рта ночную капу и положил в стакан. «Если сейчас запустите, потом придется вставлять протез», — предупреждал его стоматолог, когда он пришел к нему с жалобой на скрежетание зубами по ночам. С тех пор он не ложился спать без капы.
Он открутил крышку пузырька с ополаскивателем для рта и залил голубой жидкостью капу в стакане. Выдавив на щетку немного зубной пасты, он принялся машинально чистить зубы, не переставая думать о впившейся в мозг игле. Чем больше он старался о ней забыть, тем настойчивее она напоминала о себе. Теперь она выбрала одну точку и принялась атаковать ее с неистовой силой, словно трос, прочищающий засорившуюся трубу. Он похлопал ладонью по затылку, но это не помогло.
— Пап.
В зеркале показалось отражение дочери. Продолжая чистить зубы, он поймал ее взгляд.
— Ты себя плохо чувствуешь?
— Всы-ы-фрке!
Он хотел сказать, что все в порядке, но из-за щетки во рту не смог толком произнести. Девочка ткнула отца пальцем в бок и недовольно скривила рот. Четырнадцатилетняя Хенми в розовой пижаме с Микки Маусом важной походкой направилась к столу. Она насыпала в миску сухой завтрак и достала из холодильника молоко. Хлопья тихо зашуршали, перемешиваясь с молоком. Хенми принялась с хрустом жевать. Кошка, проходя под столом, потерлась мордой о ее ступню. Хенми почувствовала, будто это змея проползла у нее в ногах. Словно подслушав мысли хозяйки, кошка возмущенно мяукнула. Киен прополоскал рот, вышел из ванной и взял животное на руки. Только тогда из спальни появилась Мари в одних трусах. Бюстгальтера на ней не было. Вокруг сосков проступали голубоватые вены, отчего ее тело казалось озябшим. Мари почесала живот загипсованной левой рукой, правой прикрывая зевающий рот. Она подошла к кухонному столу, за которым сидела Хенми, и, отняв руку от живота, потрепала дочь по голове.
— Доброе утро, малыш!
Хенми молча мотнула головой. Она терпеть не могла привычку матери расхаживать по квартире голой и предпочитала в такие моменты вообще не смотреть в ее сторону. Киен потер пальцами виски и сказал:
— У меня болит голова.
— У тебя же не бывает головных болей.
— Ну, видимо, теперь бывает.
— Ой, придумаешь тоже, — бросила небрежно Мари, направляясь к туалету.
— Что значит «придумаешь тоже»?
— Прости, ляпнула невпопад. Может, это мигрень? Болит только пол головы?
— Такое чувство, будто в голову забралась игла и шныряет по мозгу взад и вперед. Когда тебе гипс снимут?
Она открыла кран, и его вопрос слился со звуком воды.
— Что? — переспросила Мари, слегка поморщившись.
— Гипс, спрашиваю, когда снимут?
— А, сказали на следующей неделе зайти. Жуть как чешется. Ощущение, будто там под повязкой муравьи завелись.
— Может, и завелись.
Мари закрыла за собой дверь в туалет. Она сломала запястье две недели назад, когда эскалатор в универмаге внезапно остановился и она упала, не удержавшись под натиском навалившихся сзади людей.