Мистер Фишер перевел дыхание и продолжил:

— Вряд ли мы узнаем, кому именно пришло в голову отрицать, что Парк Приор когда-то был аббатством. Просто некто однажды решил, что поместье названо так по фамилии мистера Приора, жившего сравнительно недавно. Что куда важнее — никто не стал проверять эту теорию. Даже мысли не мелькнуло рассказать эту историю местным жителям, узнать, жил ли здесь хоть какой-нибудь мистер Приор и как так случилось, что никто не видел его и никогда о нем не слыхал. А ведь здесь действительно существовало аббатство, и его постигла судьба большинства аббатств: вельможа эпохи Тюдоров, носивший на шляпе плюмаж, огнем и мечом захватил церковные земли. Он был способен и на более ужасные преступления, я расскажу вам о них чуть позже. Но сейчас я хочу обратить внимание на то, как ловко сработала ловушка для ума. В эту же самую ловушку разум современных исследователей попался и во второй раз. На картах, изданных известными учеными, название нашего округа пишется как «Омтезус». Эти ученые мужи упоминают вскользь, не без усмешки, что здешние бедняки, наиболее презираемая и гонимая каста, произносят это название раздельно — «Омут Езуса». Но ведь произношение абсолютно верно. Неправильным является написание.

— Вы хотите сказать, — быстро переспросил Крейн, — что где-то в наших краях действительно есть омут?

— Этот омут здесь, — сказал Фишер и, протянув руку, указал на зеркальную гладь озерца. — Омут здесь, а истина лежит на его дне. Где-то там, под водой, расположен глубокий колодец. Основатель этого дома совершил грех, на который редко отваживались даже его приятели-головорезы. Грех, который следовало упрятать поглубже даже в беззаконную эпоху разграбления монастырей. В народной памяти колодец был прочно связан с чудесами, которые совершал один святой. Последний приор, защищавший аббатство, сам тоже был сродни святым людям; по крайней мере, он совершенно точно оказался мучеником. Он бросил вызов новому владельцу и потребовал от того немедля покинуть это место. Тогда вельможа впал в ярость и ударил приора кинжалом, а потом утопил тело в колодце. В том самом колодце, где спустя четыреста лет упокоился наследник узурпатора, облаченный в точно такой же пурпур и шагающий по миру столь же надменно.

— Хорошо, но почему лед под Балмером провалился именно в этом единственном месте? — требовательно воскликнул Крейн, и Хорн Фишер спокойно ответил ему:

— Все просто. Именно в этом единственном месте лед пошел трещинами. И их пробил единственный человек, который знал об Омуте Езуса. Сделано это было намеренно, кухонным топориком, именно там, где надо, — ночью я слышал удары, но ничего тогда не понял. На месте, где раньше находился колодец, устроили искусственное озерцо — наверное, потому, что правду иногда следует спрятать за свежесочиненной легендой. Но разве вы не видите, что последовательно делали эти вельможи-язычники? Они пытались заставить всех забыть о святом месте, водрузив над ним варварскую мелкую богиню, подобно тому, как римский император построил храм Венеры над Гробом Господним. Но до правды все еще можно было докопаться, если б только нашелся человек с научным складом ума и обладающий стремлением найти истину. Что ж, такой человек нашелся. И он очень стремился отыскать истину.

— И что же это за человек? — спросил Крейн, заранее уже предчувствуя ответ.

— Он единственный, у кого было алиби, — отвечал Фишер. — Джеймс Хэддоу, юрист и любитель старины, уехал ночью, задолго до трагедии. Но он оставил трещины на льду, и эти трещины сложились для лорда Балмера в черную звезду Полынь. Он сорвался с места внезапно, хотя ранее предполагал остаться. Я полагаю, причиной отъезда явилась омерзительная истерика, которую лорд Балмер устроил во время их деловой беседы. Вам и самому известно, как Балмер умел превращать вполне приятных людей в кровожадных убийц. Кроме того, могу себе вообразить некоторые прегрешения, в которых нашему юристу следовало бы покаяться и которые, если бы о них разболтал взбешенный клиент, могли бы привести к огромным проблемам. Но люди, насколько я разбираюсь в человеческой натуре, вполне способны жульничать на работе, однако к хобби всегда относятся добросовестно. Хэддоу мог проворачивать сколько угодно бесчестных делишек на поприще юриспруденции, а вот археологией он занимался честно, с полной самоотдачей. Иначе и быть не могло. Ухватив кончик нити, ведущей к правде об Омуте Езуса, он не успокоился, пока не распутал весь клубок до конца. Его невозможно было надуть новомодными газетными россказнями о мистере Приоре и неизвестном, якобы залезшем в дом. Хэддоу выяснил все, вплоть до точного местонахождения колодца, и он был вознагражден за это — если, конечно, можно счесть наградой удачное убийство.

— А вы каким образом выяснили эту забытую историю? — полюбопытствовал молодой архитектор.

Лицо Хорна Фишера омрачилось, и он сказал:

— Мне изначально было многое известно. И после случившегося мне стыдно говорить с такой легкостью о бедняге Балмере. Он уже полностью оплатил свою вину, а мы все пока даже и не приступили. Осмелюсь сказать, что каждая выкуренная мною сигара, каждая выпитая мною рюмка ликера вольно или невольно явились следствием разграбления святынь либо притеснения бедняков. Стоит лишь чуть-чуть покопаться в английской истории — и мы тут же рухнем в этот черный омут, в эту гигантскую брешь, проделанную в бастионах британской истории. Она прикрыта тоненьким фиговым листком ложных знаний и правил, точно так же, как огромный, черный, запятнанный кровью колодец спрятан под тихим мелководным прудом с декоративными водорослями. Ледок на этом озере, что и говорить, тонкий, но пока что он держится, и он достаточно крепок, чтобы выдержать нас, когда мы наряжаемся монахами и пляшем на нем, потешаясь над любезным нашему сердцу эксцентричным старым добрым средневековьем. Мне было велено переодеться в маскарадный костюм — что ж, я надел маскарадный костюм, руководствуясь своим вкусом и причудами. Я надел единственный костюм, подходящий, по моему твердому убеждению, человеку, унаследовавшему положение джентльмена и не утратившему при этом чувства меры.

В ответ на вопросительный взгляд Фишер встал и широким жестом указал на свой наряд.

— Власяница, — сказал он. — И я бы обязательно посыпал голову пеплом. Вот только, боюсь, он быстро свалится с моей лысого темени.