Удар в ночи, человек, выброшенный за борт – этими средствами Карл Ван Доорн ошибочно полагал обеспечить себе счастье.
Отис Клайн. Полуночное безумие
Два человека сидели, лениво покуривая, на задней палубе яхты «Дорис». Ни один из них не произнес ни слова в течение двадцати минут, поскольку оба были заняты своими мыслями.
В течение трех лет оба претендовали на руку Дорис Пейдж. Клейтон Рэйберн победил, несмотря на то, что Карл Ван Доорн обладал огромным состоянием, в то время как он получал жалованье. Однако Ван Доорн, признав себя проигравшим, тут же пригласил счастливую пару отправиться с ним в круиз к Бермудским островам на яхте, названной им в честь девушки, в которую были влюблены оба мужчины. Он оказался чрезвычайно любезным и гостеприимным хозяином, и мысли Клейтона наконец обрели форму слов.
– Это было ужасно любезно с твоей стороны, Карл, – сказал он, – я имею в виду, пригласить нас в это плаванье, и относиться к нам как к почетным гостям после... после…
– Не стоит благодарности, старина, – сердечно перебил его Ван Доорн. – Это – величайшее удовольствие в моей жизни.
Его спокойное улыбающееся лицо, залитое лунным светом, выдавало бушующую в его душе бурю не больше, чем ровный, приятный тембр его голоса. Из Ван Доорна получился бы великий актер.
Рэйберн встал, подошел к кормовым поручням и выбросил свою тлеющую сигару в воду. Далеко по левому борту он увидел темные силуэты пальм, вырисовывавшиеся на фоне неба, а под ними – изогнутые серебристые очертания белого песчаного пляжа тропического островка.
– Настоящая сказочная страна, – воскликнул он. – Пора спать, но я чувствую...
Он так и не закончил фразу. Что-то сильно ударило его по голове, колени подогнулись, и он без сознания рухнул на палубу.
Ван Доорн окинул корабль быстрым, хитрым взглядом. Все его гости уже разошлись. Офицеры и матросы спустились вниз, за исключением рулевого, стоявшего у штурвала, устремив взгляд на посеребренные луной волны впереди. Его голос, едва слышный сквозь пульсирующий гул двигателей и шум винта, распевал разухабистую матросскую песенку. Быстро отбросив дубинку, он поднял скрючившееся, обмякшее тело Рэйберна и перебросил его через борт. На мгновение он увидел белое лицо, исчезающее под пенящейся водой, и содрогнулся. Корабельный колокол пробил полночь, когда он, пожав плечами, отвернулся от поручней, спокойно закурил сигарету и, бесшумно ступая по палубе туфлями на резиновой подошве, направился в свою каюту с наигранно невозмутимым выражением лица.
Свадьба Пейдж и Ван Доорна была великолепна. Когда Дорис и ее муж поднимались по ступенькам пульмановского вагона, который должен был доставить их в загородный дом, где они решили провести свой медовый месяц, друзья весело махали им на прощание и желали счастья.
Когда они устроились в купе, Ван Доорн нашёл свою невесту странно замкнутой. Он предпринял несколько безуспешных попыток завязать разговор, а затем погрузился в угрюмое молчание, недоумевая, что на нее так внезапно нашло. Она была веселой и жизнерадостной до того момента, как они сели в поезд. Могло ли быть так, что она догадалась? Но нет. Это было невозможно.
Дорис ни о чем не догадывалась, ни о чем не подозревала. Происшествие на яхте было слишком хорошо спланировано и слишком искусно исполнено для того, чтобы вызвать подозрения. Рэйберн исчез ночью. Это было все, что кто-либо знал. Ван Доорн так правдоподобно рассказал свою историю о том, как он оставил своего друга стоять у поручней в полночь и ушел один в свою каюту, что все безоговорочно поверили ему. Было решено, что жених Дорис либо спрыгнул, либо выпал за борт, когда вокруг никого не было. Она же размышляла о утрате заветной любви, о мечте, разбившейся вдребезги с потерей ее возлюбленного.
Карл Ван Доорн был добр к ней во время их возвращения с Бермудских островов и на протяжении всего долгого, безрадостного года, прошедшего между окончанием путешествия и их свадьбой. Его сочувствие и, очевидно, искренняя скорбь по поводу потери друга завоевали ее уважение. В течение нескольких месяцев он не заговаривал ни о любви, ни о браке, выжидая с терпением, порожденным тонким пониманием женского ума. В психологически выверенный момент он заговорил, и она капитулировала – с оговорками.
– Я не... не смогу... любить тебя, Карл, – печально сказала она. – Ты знаешь, что вся моя любовь без остатка принадлежала и будет до скончания веков принадлежать Клейтону. Однако, полагаю, я должна выйти замуж за кого-нибудь, так что, если тебе нужна именно я, ты должен принять меня такой, какая я есть.
– Я научу тебя любить заново, – воскликнул он, заключая ее в объятия и осыпая поцелуями ее бесчувственные губы.
Все эти воспоминания вернулись к ней, когда она смотрела на быстро проносящиеся мимо пейзажи и задавалась вопросом, почему она вышла замуж за Карла Ван Доорна. Даже прикосновение его руки к ее руке вызвало во всем ее существе чувство отвращения.
Когда они прибыли на вокзал, беспокойство Ван Доорна возросло. Его шофер сообщил, что машина, на которой он собирался их встретить, оказалась повреждена в результате столкновения и вышла из строя. Затем возникли проблемы с багажом. Чемодан, где находилось приданое его жены, пропал, и его не смогли найти ни в багажных вагонах, ни на вокзале. После двадцати минут, проведенных на телеграфе, он узнал, что чемодан забыли погрузить, но его отправят следующим поездом.
Вернувшись в зал ожидания, он застал Дорис за разговором с оборванцем в очках с синими стёклами, свидетельствовавших о проблемах со зрением, и с подносом дешевых карандашей в руках.