На переменах они ходили за ручку, как шерочка с машерочкой, за ручку же бежали в столовую, чтобы занять очередь за пирожками, пока не налетят старшеклассники, на музыке, на физкультуре тоже стояли вдвоем. Хотя нет, в начале урока физрук, маленький сухой дедок со свистком во рту, прозванный Одуванчиком за то, что оставшийся седой пушок на его лысой голове походил на редкие еще не облетевшие с цветка семена, строил детей в шеренгу по росту, и тогда Наташа с Асей стояли практически в разных концах зала. Но как только Одуванчик выкрикивал «вольно», девочки тут же снова оказывались рядом, будто притянутые магнитом.

По отдельности их можно было встретить, только когда одна из них заболевала, правда, вслед за ней обыкновенно заболевала и вторая.

– Два сапога пара, – фыркала Раиса Григорьевна, которую такая пламенная дружба раздражала.

На самом деле Раиса Григорьевна была неправа, сапоги эти были из абсолютно разных пар, и более непохожих девочек придумать было сложно: невысокая, плотная Ася с гривой черных курчавых волос, кроткая и улыбчивая, и сутулая, долговязая Наташа, на полторы головы выше Аси, c жидкими светлыми косичками, смурная, будто все время на кого-то сердитая.

А может, наоборот, их дружба как раз и была закономерной, и каждая высматривала в подружке то, чего не хватало самой: Ася – независимость и самостоятельность, а Наташа – мягкость, благодушие и какое-то общее принятие жизни.

В то декабрьское утро Ася с дедушкой вышли из дома пораньше и пришли к самому открытию школы, когда Наташи еще не было, слишком важный был день. Пятничный классный час отменили. Вместо него по кабинетам ходила директриса и со скорбным видом зачитывала по бумажке речь о произошедшей невероятной трагедии. Она призывала сплотиться и поддержать, говорила, что со всех уголков нашей огромной страны собирают помощь невинным жертвам, таким же советским мальчикам и девочкам, как вы…

Еще со среды вся школа шелестела страшными словами «Спитак», «катастрофа», «десять баллов». Учителя ходили мрачные, даже медсестра Клизма, которая обычно сидела в заточении в своем кабинете, была замечена в столовой, где переговаривалась вполголоса с поварихой тетей Любой. «Какой ужас! Любочка, какой ужас!» А Раиса Григорьевна трясла головой и еще громче гаркала на нерадивых учеников, потому что теперь любое нарушение дисциплины являлось еще и неуважением к памяти погибших.

После того как директриса отправилась к вэшкам, Раиса раздала детям по два белых листа бумаги и велела писать.

«Дорогой мой армянский друг!» Она вывела на доске продолговатые письменные буквы с геометрически точным наклоном. «Тебя постигла ужасная катастрофа. Прими мои самые искренние соболезнования и помощь».

– Сначала пишем на черновике, потом переписываем набело, – объявила Раиса, повернувшись к классу. – А кто хочет печатными, так тоже можно, главное, чтобы без ошибок. Печатными я сейчас напишу.

Ася склонилась над партой, подложив, как обычно, одну ногу под попу, и затаив дыхание выводила слово «помощь», аккуратно, как у Раисы. У нее все никак не выходила буква «щ».

Слева сидела Наташа и корябала что-то свое, посматривая то на доску, то на Асин листок, а потом махнула рукой и решила подождать, пока учительница напишет второй образец печатными буквами. Наташа была левшой, и сколько ее ни переучивали, правой рукой она писала как курица лапой, особенно прописью. Держать ручку справа ей было так неудобно, что при письме она скрючивалась, протирала строчку рукавом, и манжеты ее вечно были в чернилах.

У доски, возле учительского стола, стояли две картонные коробки с теплыми вещами и игрушками для детей пострадавших от землетрясения.

– Ты что принесла? – прошептала Наташа и, не дождавшись ответа, выпалила: – Я – вот что: свитер, брюки шерстяные и шарф.

Ася закусила кончик ручки и понимающе кивнула.

Раиса Григорьевна тем временем снова энергично застучала мелом, выписывая квадратные печатные буквы.

– И не забываем, что предложение мы всегда начинаем с большой буквы.

– Ну а ты? А ты что принесла? – снова зашептала Наташа.

– Теплую одежду всякую, – ответила одними губами Ася. – Мы с дедушкой вчера собирали.

Ася с удовлетворением посмотрела на свой листок. На этот раз прописная «щ» у нее удалась, и даже хвостик вышел как надо, не слишком большой и не слишком кудрявый. Но подняв глаза на доску, Ася спохватилась, что в конце слова «помощь», оказывается, стоит еще мягкий знак. Ну надо же.

Наконец, когда мягкий знак был аккуратно приписан и письмо было сложено пополам, а затем еще раз пополам, Ася отложила ручку в сторону, высвободила из-под попы согнутую ногу и тихонько тронула Наташу за локоть.