Ну…надеюсь, что она профи.

Первый пролет пуст. Лишь на полу валяется пластиковый поднос из столовой, перевернутая тарелка с кашей, лужа разлитого сока. Я сдуру в него наступил, теперь вот иду и чвакаю ботинком.

Второй пролет.

О! Первый след случившегося зомби апокалипсиса, ну, или как минимум случившегося бедствия, катастрофы.

На ступенях чьи-то раздавленные очки и кровавый след ладони на штукатурке, но никого живого или мертвого нет.

Третий пролет — все в порядке, все тихо, разве что на перилах и стене еще несколько кровавых следов. Похоже, чувака, тащившего поднос (я почему-то решил, что все следы на лестнице принадлежат одному человеку), нехило так кусанули. Вон, салфетка кровавая валяется — наверное, рану зажимал чем только можно. Хм…

Держа оружие наготове, я распахнул дверь, ведущую с лестничной площадки в коридор.

Черт, сколько же в больнице всяких помещений. Зачем им столько? Что в этом коридоре за кабинеты, на кой черт они нужны?

Хотя нет, тут я вроде еще понимаю, что к чему: это все крыло — станция или подстанция скорой помощи.

Слева я услышал голоса, и прежде чем успел как-то на них отреагировать, двери с грохотом распахнулись, и из них появились сразу несколько человек.

Один (похоже, врач или фельдшер скорой помощи, судя по одежде), пытался отбиться от молодого чернявого паренька в черной водолазке и кожанке.

Двое таких же, в черной же одежде, с практически идентичными прическами и черными бородами, пытались своего товарища от врача оттащить.

Все они громко орали — врач требовал его отпустить, а двое, что пытались оторвать своего приятеля от врача, отвечали на каком-то южном наречии.

Ну а паренек, вцепившийся во врача, не орал, он рычал и пытался дотянуться зубами до шеи доктора.

Судя по бешеным глазам, от которых по спине тут же пробежали мурашки, был он мертв. Вернее человек, которым это было раньше, умер, а то, что осталось в его шкуре, всеми силами пыталось дотянуться до свежего «мяса».

Рука, сжимающая пистолет, сама собой поднялась, мушка нацелилась прямо в лоб страждущему плоти зомбарю.

— Женя, Женя! Стой! — услышал я Вову, но было поздно.

Грохнул выстрел, и мертвяк наконец-то упокоился окончательно, повис на руках своих дружков.

Врач, вырвавшись, рухнул на пол, а затем, мгновенно вскочив, кинулся наутек.

Двое же «братков», все еще держа почившего за руки, словно бы еще не поняли, что произошло, а затем один из них, осознав, что произошло, отпустил тело и заорал во все горло:

— Вагаз! Брат! НЕ-Е-Е-ЕТ!!!

А затем перевел полный злости взгляд на меня.

— Э! Урод! Ты чэго тварышь?!

Из кабинета выскочило еще двое. Одеты в спортивные костюмы, что больше походило на местный мелкий криминалитет, которых кличут тут «воронами». В основном это выходцы из ближнего зарубежья, в далекие девяностые осевшие здесь, ну, или же потомки тех, кто осел.

Черт! Вот с ними как раз сталкиваться совершенно сейчас не хочется. Тем более еще и при таких условиях.

Все четверо вооружены, но так, несерьезно. У двоих ножи, без которых приличный «ворон» в принципе на улицы не выходит. У одного из подтянувшихся «спортивных» ружье-вертикалка. У того, что орал, револьвер — родной брат моего.

Черт, Пеший, сука, ведь стопудово ты снабдил!

Я не стал медлить и навел свое оружие на противника.

— Стоять! Не дергайся! — заорал я.

Противник что-то пробурчал на своем. Я ни слова не понял, но и без этого было ясно, что ничего хорошего сказать он не мог. В глазах плескалась неприкрытая ненависть, и единственное, что его пока что удерживало от того, чтобы пристрелить меня — мое оружие, уже целящееся в него.

— Вагаза убил, шипшан! — процедил противник. — Кровью умоэшься, кишка свой давится будэшь…

Теперь до меня, наконец, дошло, почему Вова пытался меня остановить, от чего пытался предостеречь.

Эти четверо кретинов притащили сюда своего укушенного приятеля. Причем укушен он был, надо понимать, давно, так как успел «обратиться».

«Вороны» не придумали ничего лучше, кроме как притащить его в больницу, причем в приемную скоряка.

Помочь уже почившему, но так и не угомонившемуся их приятелю было нельзя, но «вороны» славятся своим упрямством и непробиваемостью, поэтому доктора, пытавшегося им это объяснить, начали прессовать.

Что из этого вышло или, скорее, к чему привело — я уже видел. Пациент попытался доктора куснуть, верные аксакалы кусающегося товарища держали, но…думаю, продлилось бы оно недолго — пока он не цапнул бы кого-то из них.

Что касается меня, то, как и положено, явился я вовремя и помог. Всем, кроме себя. Себя я умудрился подставить: снял с аксакалов необходимость самолично разбираться с кусачим покойным, но не упокоенным другом, взвалив это на себя. И теперь они жаждали отомстить за своего брата. Мол, а вдруг если бы ты его не грохнул, он бы поправился?