Из кабинета директора раздавались приглушённые голоса. Петька прислушался… Ничего кроме «бу-бу-бу». Он решительно набрал воздуха, резко выдохнул, постучался и толкнул дверь.

— Здравствуйте, я…

— Семёнов, заходи! — директор что-то печатал на комме и не глядя ткнул пальцем напротив себя, по левую сторону от длинного стола, приставленного к директорскому буквой Т.

Тут стояло аж три пустых кресла. Петька выбрал среднее — не слишком близко к директору, но и не слишком далеко, чтобы это не выглядело трусливо. Напротив, по правую сторону, сидели и с интересом его разглядывали, видимо, те самые шишки из центра. Двое мужчин и три женщины.

— Ну что? — директор отпрянул от монитора. — Зовём родителей?

— Зовём, чего тянуть, — согласилась сидящая с краю худощавая темноволосая дама. — Два раза не повторять, и формальности все будут соблюдены.

Как-то всё это звучало… странно.

Директор кивнул и набрал какую-то комбинацию. Словно в ответ на это в стене за его спиной распахнулась дверь, и оттуда появились Петькины родители. На мгновение ему показалось, что в дверном проёме мелькнули их домашние кухонные шкафы и занавески, и Петька потряс головой. Отец был хмур, а мама, кажется, недавно плакала.

Родители сели рядом, в пустые кресла по обе стороны от него. Отчего такое чувство, словно мама пытается загородить его собой?

Сидящий по центру комиссии рыжеватый мужик (главный, что ли?) сложил руки в замок и посмотрел на него прямо.

— Итак, начнём. Петя, что ты знаешь о фонде «Надежда»?

Можно подумать, кто-то не знает о «Надежде»!

— Это государственный фонд, один из самых крупных. Включен в структуру социально-страховых субъектов. Охватывает всё население страны без ограничений.

Мужик одобрительно покивал:

— Основная функция?

Петька нахмурился, припоминая формулировку.

— Можешь своими словами, — подбодрила его полноватая тётка слева.

Никогда не думал, что собеседование будет проходить вот так. Хотя — вопрос-то плёвый!

— «Надежда» даёт возможность полноценно жить тяжело больным людям: инвалидам, жертвам катастроф. Тем, кто не может сам передвигаться, например. Или если дети рождаются… ну…

Петьке всегда было неловко говорить об этом. За официальными строчками типа «чья реабилитация не приносит удовлетворительных результатов» или «обеспечение условий для полноценной жизнедеятельности лиц, неспособных поддерживать самостоятельное существование» ему всегда представлялись живые, страдающие люди.

Каждый школьник знал почти наизусть: создание виртуальной реальности, полностью моделирующей погружение в мир, стало ожидаемым и востребованным прорывом. Многие традиционалисты критиковали эту массовую увлечённость за «уход от действительности». Но когда тридцать два года назад была выдвинута идея социальных игровых кластеров, позволяющих ограниченным в здоровье людям вести полноценную жизнь в виртуале, большинство возмущённых голосов утихло.

Фонд «Надежда» получил государственный контракт на организацию социальных секторов. За три десятилетия первые посёлки разрослись в города и деревни, окружённые пригородными зонами. Люди получили возможность жить, работать, общаться, заводить знакомства, строить семьи и даже… даже рожать детей. То есть, на самом деле, процесс беременности моделировался, а ребёнок назначался рандомно из числа таких же нуждающихся в виртуальной реальности детей-инвалидов.

Рыжий снова покивал:

— Это хорошо, что ты сам заговорил о детях. Дети — краеугольный камень нашего сегодняшнего разговора, — мужик потёр лоб; видно было, что беседа ему самому тоже не доставляет особенного удовольствия. — Значит так, Пётр, прежде всего, я должен предупредить тебя, что информация является закрытой для более чем шестидесяти процентов населения данной области, и поэтому по окончании нашего разговора жизнь твоя изменится кардинально. Вернуться сюда — даже для встречи с родителями — ты сможешь только тогда, когда будешь признан эмоционально стабильным. До тех пор встречи возможны, но только на ограниченной территории.

Как-то всё это звучало… как во сне. И что значит — нельзя вернуться? Уехать придётся что ли? Петька нахмурился.

— Тогда… Зачем это?

— Видишь ли, для большинства твоих однокашников вопрос профориентации практически решён. И у них есть ещё полтора-два года до совершеннолетия. А у тебя осталось едва ли три месяца.

— Да почему?! Вы путаете что-то, мне же всего шестнадцать!

Лица комиссии сделались сочувствующими.

— По личным ощущениям — возможно. Но не по документам.

Вообще ничего не понятно!

— Понимаешь, Петя, — второй мужчина, крупный, больше почему-то похожий на хирурга, чем на управленца, достал из портфеля папку, — ты родился очень слабым. Врачи боролись за твою жизнь больше года. Шестнадцать месяцев ты провёл в реанимации, перенёс несколько тяжелейших операций.

— Мама не говорила мне…

Мужчина вздохнул:

— Мама не имела права. Твои родители до последнего надеялись, что ты сможешь ходить, дышать без аппарата. Твои биологические родители, — он протянул ему пухлую папку. — Тебе было полтора, когда они согласились на передачу родительских прав.