Слава Богу, тот славный принц из Алжира, который все время обещал прислать мне миллион долларов, если я оплачу перевод, больше не звонил. Я бы, наверное, сейчас и на это купилась.

Вместо этого я стояла в одном из самых известных городов в истории, в одном из самых красивых районов, которые я когда-либо видела, в один из самых холодных дней на моей памяти, разговаривала с одной из самых странных женщин из всех, что когда-либо встречала. А я встречала немало странных женщин. Их можно было даже расставить в алфавитном порядке.

— Здесь был пожар? — Я заметила секцию кирпичей, которые выглядели темнее остальных, будто закопченные. Не получив ответа, наконец, обратила внимание на бледность миссис Рихтер, которая даже на холодном ветру казалась синюшнее, чем должна была быть. — Миссис Рихтер, вы в порядке?

Повернувшись к Персивалю спиной, она расправила плечи и сказала:

— Он не любит, когда я на него пялюсь.

Я глянула назад, на дом.

— Персиваль?

— Да. Как я и сказала, он очень привередлив.

Прежде чем я успела прокомментировать это, порыв ветра вырвал у нее из рук несколько листов бумаги.

Из ее небольшого тела вырвался пронзительный вопль, я даже не знала, что люди на такое способны. Она бросилась вперед и погналась за листами по улице, мокрой от утренней росы и тумана, все время крича:

— О Боже, нет! Пожалуйста, Боже, нет!

Я последовала ее примеру. За исключением воплей. Мужества ей не занимать. Несомненно, у нее были расшатаны нервы, и в этом почему-то миссис Рихтер винила Персиваля, но она умела быстро двигаться, если хотела.

Мы петляли вниз по улице, хватая то одну страницу, то другую, и все, о чем я могла думать, что не бегала так много с тех времен, как Брэд Фитцпатрик заманил меня в мужскую раздевалку в седьмом классе. А еще, что в этот момент мы, должно быть, выглядели до ужаса нелепо.

Ну, в основном я думала о том, что мы выглядели нелепо.

Стоило моим пальцам коснуться листа, как его утаскивало следующим порывом. Так продолжалось в течение добрых трех минут, пока ветер не закружился вокруг нас. Образовался крошечный вихрь, и бумаги летали внутри него достаточно долго, чтобы мы наконец смогли их отловить. Вихрь успокоился, и только когда мы поймали все до последней.

Моя прическа уже никогда не будет прежней, но я не могла позволить миссис Рихтер получить сердечный приступ спустя буквально пару минут после знакомства. А в нашем возрасте такое вполне вероятно.

К тому времени, как мы добрались до Букашки, обе выглядели так, будто только что вышли из длительного запоя, и мне стало настолько жаль эту несчастную женщину, что я совершила немыслимое. Я подписала. Каждую. Страницу. Разумеется, после того, как она доказала, что на дом нет залога и он не в кредите. В общем, что не было подвоха.

Подвоха не было.

Что-то я не поняла. Тут же должен быть подвох! Как такое вообще возможно?

Я крепко держалась за мысль, что у меня будет три дня, чтобы все отменить. Разве не существовало закона на этот счет? У меня будет три дня, чтобы отказаться от сделки без всяких объяснений, так ведь?

Тогда смогу вернуться к своей хаотичной жизни банкрота и почти бездомной женщины, поскольку именно сейчас меня выселяют из квартиры. И я хочу быть уверенной, что не обязалась только что спустить целое состояние в денежную яму, куда улетит каждый цент, которого у меня нет, независимо от того, насколько заманчивой была эта денежная яма.

Я не могла поверить, что в свои сорок с небольшим оказалась практически бездомной. Мой бывший приложил к этому руку. Или точнее сказать, его мамаша. Эрина Джулсон была самой бессердечной, жестокой и безжалостной женщиной, которую я когда-либо встречала, но меня все равно угораздило выйти замуж за ее сына.

Думала, что он другой. Думала, что у нее больше нет на него никакого влияния. Думала, что мы любим друг друга. Что ж, думала я неверно. По всем пунктам. Они отымели меня по полной программе, а потом еще раз.

И Аннетт, моя лучшая подруга, еще удивляется, почему у меня такие проблемы с доверием.

И вот я здесь: возможно, совершаю вторую самую большую ошибку в своей жизни. У меня осталась лишь моя честь. Мое слово. Моя репутация. Если вновь облажаюсь, у меня не останется даже этого. И все равно я поставила подпись.

К счастью, чем больше бумаг я подписывала, тем спокойнее становился ветер вокруг нас. К тому моменту, как я протянула женщине стопку бумаг, погода стояла безмятежная, как гладь озера.