— Маша у меня, я ее сестрой назвал. Кулагина я ненавижу и презираю. Готов убить, но тогда, как это будет возможным, — сказал я и улыбнулся. — Будем вместе добиваться правды, господин архитектор!

Андрей Васильевич пребывал в необычайно скверном расположении духа. Оно-то и не мудрено. Такого скандала, который произошёл в ресторане «Морица», пока еще вице-губернатор не мог представить себе даже в самом жутком сне.

Но бесило не только то, что его выставили трусом и подорвали веру всех и каждого в его, вице-губернатора Кулагина, всесилие. Он вдруг осознал, что подобный метод социального и политического, может, и физического убийства вице-губернатора, то есть его, как просто прийти в ресторан и опозорить — более чем действенный. Вот так можно прийти и… Все, считай, что политический труп. Вот, чем ему сейчас отвечать Шабарину?

Первое, что пришло в голову вице-губернатору — самое настоящее убийство. Нужно срочно убрать Шабарина, и с этим, вроде бы как, все проблемы должны разрешиться. Но остатки здравомыслия всё-таки сопротивлялись подобному решению. Впрочем, эмоции начинали брать верх в сознании весьма хитрого и изворотливого Андрея Васильевича Кулагина, превратившегося сейчас хоть и в растерянного мечущегося, но все еще зверя, способного кусать.

— Борис, на тебя уповаю! Ты должен убить Шабарина, но сбежать, обязательно сбежать! — обращался Кулагин к одному из своих исполнителей по прозвищу Бэра.

Борис, сын Игната, по фамилии Матюшенко, опешил. Ещё никогда хозяин таким образом его не называл. С одной стороны, наивный, где-то даже по-детски, разум Бэры возрадовался тому, что хозяин проявляет такое уважение к нему. Впервые именно к нему, к Бэре, а не к этому выскочке Тарасу, который уже провалил несколько последних заданий хозяина. А был бы там он, Бэра, так точно бы всё сделал. С другой стороны, животный инстинкт мужика подсказывал, что такая перемена хозяина не к добру.

— Что сделать нужно, ваше превосходительство? — сказал мужик, подавив в себе сомнения.

Ибо Бэра уже давно хотел стать кем-то побольше, чем простым бойцом. Он жаждал заменить Тараса, так что шанс упускать не хотел.

— Ты должен убить Шабарина! — нервно выкрикнул Кулагин, а после даже чуть вжал голову в плечи, испугавшись своей неконтролируемой эмоции.

У него даже промелькнула мысль, а не надо ли пересмотреть своё отношение к случившемуся, всё переоценить, подумать, как же выйти лучшим образом из сложившегося положения, но эмоции вновь взяли верх.

— А как мне это сделать? — спросил Бэра.

Кулагин сморщился. Насколько же он обеднел на хороших исполнителей! А ведь раньше получалось абсолютно всё. К примеру, Олена могла очаровать любого из потенциальных врагов Кулагина, отравить так, что никаких подозрений на отравление не будет. Тарас в кулаке держал криминал Екатеринослава, да и всей губернии, может, только за исключением Мариуполя и Ростова. Хотя и оттуда шли нескончаемым потоком деньги от доли в контрабанде. Была подконтрольной сильная банда Ивана Портового. Которой сейчас и вовсе нет, и Кулагин, вопреки логике, обвиняет в этом опять же Шабарина.

И неужели всего лишь выпадом в ресторане можно вот так вот взять и всё перечеркнуть, поставить крест на всех тех делах, которые выстраивал он не один год, не два, а десятилетия, даже получал в наследство от предыдущих руководителей губернии?

Кулагин хоть и был, и казнокрадом, и мздоимцем, но странным образом он все же любил Россию. И вот на его лице промелькнула улыбка. Его посетила мысль, которая хоть что-то объясняла из того, что происходит с Кулагиным, со всеми его делами.

Они хотят, чтобы в России действовали законы? Или чтобы каждая бумажечка была к бумажечке, чтобы процветала бюрократия? Так не бывает, или, может быть, подобное будет, но лишь когда власть имущие начнут ломать Россию через хребет. Вот она, Россия! Когда все бумаги у Кулагина в порядке, когда ревизор не находит ни одного нарушения, но стоит лишь Шабарину просто объявить о том, что есть доказательства неких его преступлений, и люди, ещё не увидев никаких документов, уже будут огульно обвинять во всех смертных грехах Андрея Васильевича Кулагина.

Потому что у русских есть вера в справедливость, но почти что не воспринимается понятие «свобода». А вот воля — это понятно русскому человеку. Так что воля и справедливость! И н еважен закон, вернее, он вторичен. А воля и свобода, как это понимал Кулагин, не одно и то же. Свобода — это может быть каким-то юридическим, законодательным явлением. А у русского человека не законом жизнь идёт, он душой чувствует, справедливостью видит.

Так что, да, Шабарин нанёс такой удар по вице-губернатору, после которого ему крайне сложно будет опомниться. И будет абсолютно невозможно жить далее, не заполучив документы, которые могут быть у Шабарина.

— Ты должен сжечь те апартаменты, в которых остановился Шабарин. Но убедиться, что он спит в своём номере, иначе всё не имеет смысла, — выдал предложение Андрей Васильевич Кулагин.

Глаза Бэры едва не выкатились из орбит, пока он смотрел на своего хозяина, силясь разглядеть в том умалишенного человека. Тот хозяин, прежний, знакомый — тот такой план не предложил бы, всяко смог бы придумать что-то умнее.

Ведь если бы Кулагин мог рассуждать теперь здраво, он быстро понял бы, сколь абсурдно такое приказание. Дело в том, что гостиница «Морица» была очень важной составляющей едва ли не всех самых прибыльных городских дел. По сути, гостиница и ресторан разве что только не принадлежали самому Кулагину. Так что это всё равно, что отрубить себе какую-то конечность, в которой хорошо развит хватательный рефлекс, а также «положительный». Потому что сначала нужно схватить, а потом положить себе в карман.