Руководство Банка России было с этими принципами согласно. На встрече 3 октября 1997 года заместитель председателя ЦБ Александр Потемкин сказал, что конечная цель заключается в том, чтобы, не объявляя заранее какой-то определенной даты, осуществить постепенно упорядоченный переход к плавающему курсу. Но как минимум в 1998 году предпринимать это было еще рано. Дополнительное соображение, уже скорее политэкономического характера, высказал Алексашенко: при крепком рубле ЦБ был лучше защищен от политического вмешательства, поскольку всегда мог ответить своим критикам, в том числе в Думе, что жесткая монетарная позиция необходима для поддержания стабильности рубля. И наоборот, если бы опираться на обменный курс рубля стало невозможно, то у парламентариев вполне мог появиться соблазн грубо вмешаться в кредитную политику.

Откликаясь на усилившееся осенью давление рынков и растущую озабоченность по поводу денежной политики, Потемкин сказал, что в ЦБ понимают важность высоких процентных ставок для поддержания доверия инвесторов-резидентов, поскольку при их сохранении населению выгоднее не уходить в иностранные валюты. (Тем временем ставки уже повышал Сбербанк, а вслед за ним и другие коммерческие банки.) С другой стороны, поддерживая цены на рынке ГКО, ЦБ очевидно увеличивал ликвидность на рынке. Потемкин согласился, что нужно позволить процентным ставкам расти; большинство руководителей Центробанка были согласны использовать ставки даже еще более агрессивно, чтобы изъять излишнюю наличность, но политическое давление на ЦБ со стороны влиятельных банков и бизнеса было сильным. Что касается снижения давления на обменный курс, то для него могло потребоваться гораздо более существенное повышение ставок.

Следующая встреча с Потемкиным состоялась 18 ноября, и он тогда подчеркнул, что настроения на рынке отражают недостаток доверия к властям. ЦБ пришлось на протяжении двух недель провести массированные интервенции в размере 3 млрд долларов, из которых 600 – 700 млн пошли на расчеты по форвардным контрактам, 1 млрд относился к сезонным импортным нуждам, а оставшаяся сумма отразила отток капитала и стремление коммерческих банков обеспечить открытые позиции. Потемкин выразил надежду, что худшее уже позади, и предположил, что ниже 18 млрд долларов резервы до конца года не опустятся [145] .

Я снова предложил ускорить понижение обменного курса рубля и тем самым ослабить давление, но Потемкин ответил, что для ЦБ любое ускоренное снижение курса повлечет серьезные последствия. Отток капитала от этого вряд ли уменьшится, а вот рынок мог истолковать происходящее крайне негативно, и это, в свою очередь, только бы увеличило отток капитала. Он так же дал понять, что в любом случае свободы маневра у ЦБ практически нет, поскольку существенное снижение курса к тому же имело бы негативные последствия для российской банковской системы.

С учетом огромного значения стабильности, достигнутой благодаря наличию валютного коридора, сложилось мнение, что в первую очередь властям следовало защитить его за счет повышения процентных ставок и одновременно начать осуществлять пакет действенных фискальных мер.

Однако к концу ноября в МВФ считали, что если избавиться таким образом от давления на валютном рынке все-таки не удастся, то потребуется провести разовую девальвацию. При этом, правда, следовало учитывать, что такая мера причинит серьезный ущерб доверию, и тогда быстрый переход к новому валютному коридору может затрудниться, а то и вовсе станет невозможным. Эти соображения обсуждались внутри МВФ, но российским властям о них официально не сообщали, поскольку те уже объявили о своей политике и любая утечка информации могла спровоцировать взрывоопасную ситуацию. Вместо этого им рекомендовали использовать запас гибкости в пределах коридора, чтобы хотя бы частично погасить давление.

Сегодня вызывает удивление, что тогда не было предусмотрено никаких мер на крайний случай, чтобы как-то подстраховаться. Ведь требовалось сохранять гибкость обменного курса в условиях падения цен на нефть и ухудшения торговой конъюнктуры и постоянно демонстрировать рынкам здравость проводимой экономической политики. Все это нужно было делать одновременно на фоне общей тревоги в связи с надвигавшимся из Азии кризисом. Катастрофический сбой мог в такой ситуации случиться в любую минуту.

18 ноября Маркес-Руарте обратил внимание Кудрина на то, что стратегия программы, основанная на проекте бюджета 1998 года, подразумевала нормализацию положения на финансовых рынках в ближайшие несколько недель. Соответственно, если бы вдруг такая нормализация не наступила, то пришлось бы думать о возможности предоставления чрезвычайной помощи со стороны МВФ. Маркес-Руарте тут же описал, чем могла бы быть обусловлена такая помощь. Он сказал, что потребуются существенные корректировки политики: в первую очередь придется значительно сократить предельный размер дефицита, а также убедительно продемонстрировать рынкам серьезность предпринимаемых правительством фискальных корректировок. Пришлось бы, разумеется, пересматривать бюджет, а кроме того, более активно действовать в сфере денежно-кредитной политики, приватизации и других структурных реформ.

К тому, что в случае дальнейшего ухудшения положения на рынках потребуется рассмотреть возможность оказания чрезвычайной помощи, в МВФ относились серьезно, но при этом настаивали, что в такой ситуации в обязательном порядке нужно будет провести гораздо более существенные фискальные корректировки. Алексашенко от имени ЦБ уже спрашивал, мог ли МВФ выделить России дополнительное финансирование в рамках компенсации ухудшения внешних обстоятельств, вызванных ростом мировых процентных ставок (формально такое финансирование предусматривалось в рамках механизма компенсационного и кризисного финансирования CCFF).