Я не шевелилась, продолжая сидеть в постели, пока он шуршал одеждой в коридоре. Не встала, услышав щелчок дверного замка. Приклеенная улыбка медленно сползала с лица. Мой парень… бросил меня?

Взгляд скользнул по стене напротив, задержавшись на стрелках часов: без одной минуты двенадцать. Как символично! Ровно в полночь принц сбежал с бала, а Золушка превратилась в тыкву. Неожиданно для меня самой не смогла сдержать нервный смешок. Тот, кого я любила и ради кого так отчаянно пыталась стать лучше, ушел навсегда, потому что я оказалась неправильной.

«Сломанная игрушка, которая никому не нужна», — промелькнуло в голове, словно возвращая меня в детство.

— Дрянная девчонка, — прошептали потрескавшиеся сухие губы.

И я наконец смогла зареветь в полный голос.

Шум текущей из крана воды гипнотизировал, но все равно не помогал отвлечься от навязчивых мыслей. Я сделала ее погорячее, но согреться никак не удавалось. Меня трясло, словно при ознобе.

— Привет, Ринусь! — Ира зашла в туалет и, достав из сумочки внушительную косметичку, принялась поправлять подводку. — А что ты здесь зависаешь, это же не ваше крыло?

— Привет, — постаралась я придать голосу бодрости, но не получилось. На вопрос же отвечать не хотелось.

Ира, впрочем, не обиделась — легкий был у нее характер. Она только скептически посмотрела на свое отражение, поправила короткий ежик белых волос, недовольно хмыкнула и принялась уже за тени.

— Чуть не проспала сегодня, ничего не успела, — сказала она скорее сама себе. — А у тебя что за радость случилась? Бурная ночь? Выглядишь помятой, подруга.

Она хитро стрельнула взглядом в мою сторону. Невинная, казалось бы, фраза больно царапнула внутри, но я смогла сдержаться.

— Разве? — Собственный голос прозвучал непривычно тускло.

— Ну да: волосы растрепаны, глаза опухшие, губы истерзаны. У кого-то явно ночка удалась, даже завидую!

С утра я думала, что самым сложным после вчерашнего будет заставить себя подняться и приехать на работу. Но это-то как раз сделать получилось просто, почти на автомате. Будильнику даже не пришлось напрягаться — я почти не спала остаток ночи, больше ворочалась. Поэтому решение приехать в училище пораньше казалось хорошей идей. И поначалу так оно и выглядело: пустынные утренние улицы встретили свежестью и тишиной. Никаких пробок — доехала вдвое быстрей обычного. Охранник на входе даже не удивился, он и не такое повидал за годы работы.

Непривычно было идти по пустым коридорам, обычно наполненным вечно спешащими и галдящими студентами. Как будто я в другой реальности оказалась: так неестественно тихо. Никаких репетиций, никакой ругани из-за фальшивой игры, ни доносящихся из-за закрытых дверей звуков инструментов или пения. Никогда не думала, что в консерватории может быть так тихо, из-за чего я постоянно напрягалась внутри, чувствуя себя будто на кладбище.

Но были и плюсы раннего прихода: свободный зал. До ближайшего концерта меньше недели осталось, и он слишком важен. Благотворительное выступление известного оперного баритона, избранные арии из опер Моцарта. И я должна ему аккомпанировать — так решило высокое начальство. Репетировать сейчас не было ни сил, ни желания. Но нужно пересилить себя. Я до сих пор ни разу не прогнала всю программу в нормальной акустике. Нужно было собраться и не упустить удачный момент — когда еще такой шанс выпадет?

Пройдя в малый репетиционный зал, я обвела взглядом пустующие ряды кресел, представляя мысленно, будто они заполнены народом. Все ждут только меня. Моей игры. Последние перешептывания смолкают, перестают шуршать вещами самые несдержанные гости. В зале образуется полная, всепоглощающая, абсолютная тишина. Короткий вдох и длинный выдох. Сейчас. Я начинаю.

Пальцы сами откинули блестящую лаком крышку рояля и легли на клавиатуру. Я начала с разминки и сбилась. Попробовала другую гамму — и опять сбилась почти в самом начале. Выбрала навскидку упражнение Брамса и сбилась с темпа спустя минуту. Я смотрела на свои пальцы, и не могла поверить: никогда еще такого не было. Не просто ошибиться в ноте, а даже не суметь начать играть. Пальцы всегда порхали — это мой инструмент, совершенный и всегда работающий без сбоев. А сейчас они были словно ледяные сосульки, твердые и ленивые. Я пробовала раз за разом: гаммы и упражнения, аккорды и этюды. И ничего из этого не смогла доиграть до конца без ошибки.

Кто-то заглянул в дверь, но я даже не повернула головы, продолжая смотреть на свои деревянные пальцы.

— Ой, извините, — пропищал тонкий девичий голосок, — доброе утро!

— Считаете, что доброе? — спросила я с привычной улыбкой.

И дверь с печальным скрипом закрылась.

«Совсем не доброе, и дела хреновые, и парень бросил, и даже поиграть одной не дают!»

Разумеется, я не могла такое сказать вслух. Но и дальше так продолжать нельзя: еще весь день впереди. Нужно срочно привести себя в норму. Я вышла из зала и пошла по длинным коридорам, медленно наполнявшимися первыми студентами. Кто-то здоровался со мной, некоторые желали доброго утра, а я лишь упрямо шла дальше, почти не задерживаясь, не переставая постоянно улыбаться и кивать в ответ. Чем дальше я шла, тем сильнее к горлу подступал комок горечи. Мне срочно нужно было остаться одной, и к счастью цель уже близко. Я позорно скрылась в туалете, подставив ладони под струю горячей воды, стараясь согреть занемевшие пальцы.

Но и тут карма в лице Иры настигла меня.

— Завидую я тебе! — Она закончила с тушью и теперь занялась губами. Темно-малиновая помада смотрелась немного пугающе, но удивительно хорошо сочеталась со строгим бордовым костюмом. — Это когда тебе двадцать, можешь позволить себе кувыркаться всю ночь, потом прийти на работу не накрасившись и все равно выглядеть юной и милой. И это нормально! А если я в свои годы такое выкину, весь факультет потом до следующего лета будет мне косточки перемывать, включая студентов и уборщиц. Так что радуйся, девочка.