Факт первый. В пятницу Габрилович нервничает и психует на ровном месте и уверяет меня, что это я куда-то замылил отчёты. По отчётам, наша контора совершила за прошлый год более сорока сделок с недвижимостью. Точнее, сорок две. Но Габрилович представил в четверг отчёты по тридцати девяти. Документов по трём сделкам не было. Между тем я видел их у него в кабинете. Ничего особенного. Три квартиры в центре площадью 100 квадратов.

Факт второй. Все сделки были оформлены на Бориса Вейсмана. Квартиры принадлежали самому Габриловичу, но Габрилович, депутат, которому ежегодно приходилась сдавать декларацию о доходах, ничего никогда на себя не оформлял.

Факт третий. Габрилович оказался лохом. Он просто хапал всё, до чего мог дотянуться, имел девок помоложе, которые давали ему, умело прятал концы в воду, и больше его ничего не интересовало. А вот Боря… Сколько квартир на него оформлено? Пять, десять? Случись что с Габриловичем, доказать, что это — не недвижимость Вейсмана, никто не сможет. Мог ли Вейсман прикончить впотьмах Габриловича? Как нечего делать. Боря совсем не силач, но красавчик Викентий тоже был хиловат...

Значит, Боря наговорил Латыниной вздора обо мне не потому, что хотел довести Риту до смерти. Он, воспользовавшись ситуацией со званием, просто отмстил мне, полив меня грязью. Но колода непредсказуемо смешалась, и несчастная Маргарита, и без того обиженная Габриловичем, сочла подлецом и меня, и влезла в петлю.

И тут-то Вейсман гениально воспользовался обстоятельствами. Он решил под шумок скандала, в котором нельзя было обвинить его, убрать того, кого обвиняла сама Рита. После этого будут искать того, кто мог быть влюблен в Риту, но такого на конторе просто не было. Кто бы подумал о сделках с недвижимостью? А Ирэн? Могла ли её смерть быть случайной или она о чём-то догадалась? Дура дурой, но она была чертовски наблюдательна…

Но это меня не волновало.

Боря в последние дни выглядел хреновато. Лез ко мне с дурацкими вопросами. О чём? Чёрт, он же как раз и интересовался моей встречей с Габриловичем. Зачем?

Я нащупал ключи Габриловича в кармане. Ха… Викентий, конечно, лох, но в обращении с документами был почти идеален. Все бумаги по сделкам хранились у него в сейфе в кабинете. И эти ключи босса Боре нужны до зарезу. Викентий, приехав домой, не смог найти их, должен был звонить в домофон или ждать у подъезда, и Боре было просто подскочить и пристукнуть его. Он, разумеется, обыскал карманы Викентия, но ничего не нашёл… Риту вспомнил просто так? Почему Габрилович не узнал голоса Вейсмана? А был ли голос-то? Не померещилось ли Викентию? Вейсман - сука, но умная сука зря голос не подаёт.

Теперь я рассмеялся. Ведь то, что до зарезу было нужно Боре, лежало на моей ладони.

23.00.

В этот понедельник я почти не работал. Сидел и размышлял. Нет, я не собирался возвращать ключи семейке Габриловича. Я ему ничего не должен. Я не собирался разоблачать Вейсмана. Я не собирался мстить за Риту и тем более за Ирэн. Если бы я попытался разобраться в своих мотивах, то причину своих поступков назвал бы странной.

Я просто хотел опубликовать некролог. Последний оставшийся. И прочитать его вслух, прочувствованным голосом. У могилы Вейсмана. Я написал четыре некролога, и три из них стали реальностью благодаря Боре. Не обижайся, приятель, но почему же тогда и четвертый некролог не должен стать печальной заметкой в конце четвертой полосы? Да, это была странная логика. Некрологика. Ну и что?

Я подходил на роль палача. Когда тебе нечего терять, нет ни друзей, ни будущего, ни вообще чего бы то ни было, ты становишься совершенно свободным. А такие, как я, становятся ещё и страшно опасными. Потому что нет ничего, что могло бы их остановить.

Я загодя отогнал свою машину на стоянку и вечером попросил Вейсмана подвезти меня. Тот отказался: большой крюк, ему в другую сторону. Я сказал, что хочу поговорить о сделках с недвижимостью, оформленных Габриловичем на него. Вейсман побелел, но не сказал ни слова, когда я сел рядом.

Однако по дороге домой я молчал. Нервы Бориса не выдержали.

— Ну, чего хотел сказать?

— Ключи от сейфа Габриловича у меня дома.

Вейсман напрягся. Мои слова были спокойны и говорили о желании поторговаться. Торговаться Боря умел, но сейчас, и он понимал это, цены диктовал я. Я велел ему остановиться на стоянке у магазина.

— Пошли ко мне.

Разумеется, я не собирался вести его к себе. Едва он вышел из машины и вошел в темноту между стенами многоэтажки и "Магнита", я вырубил его. Нет, я не спортсмен и не умею драться. Меня воспитывал брат отца, бывший спецназовец, который на мою просьбу научить меня защищаться, только хмыкнул: «Чему тут учить? Мочи и всё!»

Однако дядюшка всё же выучил меня старому приёму, унаследованному ещё от деда, бесшумно снимавшего когда-то немецких часовых. Да и Чечня даром не прошла.

Я вырубил Вейсмана, озаботившись, чтобы он продолжал дышать. Обратно в машину вернулись два подгулявших приятеля. Я свалил его на пассажирское сидение, погнал машину к заброшенному гипсовому заводу. Площадка и котлован бывшей выработки давно были затоплены. Склон шёл под сумасшедшим углом. Пересадив бесчувственного Вейсмана на водительское место, я руками нажал сцепление и газ, и захлопнул дверь.