Отступив на шаг назад, я скрещиваю руки на груди.

— Я хочу, чтобы он умер.

Мой отец отворачивается и идет по коридору.

— Кто? — Спрашивает он так, будто уже забыл.

— Марсель. — У меня уже болит челюсть от перенапряжения.

— Потому что он обидел твою девочку? Он не привык к…

— Не потому, что он причинил ей боль, а потому, что он прикасался к ней. Она моя. Я согласился с твоим дурацким условием, что Райкер проведет с ней базовую подготовку, но этот ублюдок Марсель никогда не должен был находиться рядом с ней. Он не должен был знать о ее существовании. Он должен умереть сейчас же.

Отец смеется. Он смеется, и это приводит меня еще в большее бешенство. Такого бы не произошло, будь это одна из шлюх из его коллекции. Если бы кто-то прикоснулся к его любимой Лили без его разрешения, он был бы мертв без колебаний. Райкера вызвали бы, и человек, кем бы он ни был, был бы трупом. Пусть и этот ублюдок отправиться под землю.

— Мы не занимаемся крупным бизнесом, Джуниор. Марсель очень важен для нас. Когда мы выставляем девушек на аукцион, требуется определённая подготовка, и Марсель в этом мастер.

— Мне всё равно, насколько он хорош и насколько ценен для твоей небольшой операции. Я хочу, чтобы он умер. — Мой голос звучит как взрыв, осколки летят по стенам и воспламеняют мои вены, но мой отец лишь прищуривает глаза.

— Если бы ты только успокоился…

— Что, если бы это была Лили? — Я пытаюсь контролировать своё дыхание, пытаясь успокоиться перед лицом такого неуважения.

Мой отец вздыхает, признавая своё небольшое поражение.

— Я позвоню Райкеру, и мы всё обсудим.

Мы следуем на кухню. Моя мама сидит за маленьким столиком в эркере и потягивает вино, а вокруг суетятся повара. Она уже в легком опьянении, а ведь ещё только начало дня.

Я смотрю в затылок своему отцу, и мне кажется, что я могу взять чугунную сковороду, которая висит на полке над верстаком, и ударить его по голове. Я представляю, как он превращается в кровавое месиво на полу и не могу не улыбнуться.

Моя мать смотрит на отца с каменным выражением лица.

— Зачем звонить Райкеру, хммм? — Спрашивает она, слегка растягивая слова. Она часто так делает, добавляя к большинству своих вопросов это «хммм». Это должно было обезоружить его, вызвать подозрения, и каждый раз он попадался на эту уловку. Глупец.

Он неловко переминается с ноги на ногу, его взгляд устремляется на меня, словно предупреждая. Хотя я не понимаю, о чём он беспокоится. Моя мама знает всё, что происходит в этом доме. От неё ничего не утаишь.

— Тебе не о чем беспокоиться, любовь моя, — отец целует её в бледную щеку.

Она закатывает глаза и смотрит на меня, ожидая ответа.

— Марсель прикоснулся к тому, что принадлежит мне.

Моя мать моргает и убирает прядь светлых, как лёд, волос за ухо.

— Тогда он должен умереть, — говорит она, пожимая плечами, и мне почти хочется обнять её. Почти, потому что я не люблю, когда ко мне прикасаются. Я чувствую себя в ловушке.

Её не волнует, что вокруг нас суетится персонал, и, судя по их отсутствию реакции, я думаю, в этом нет необходимости.

Мой отец прочищает горло, на его лице отражается попытка захватить власть.

— Я буду тем, кто решит…

Моя мать приподнимает бровь, призывая отца к молчанию, и он выходит из комнаты, уже доставая из кармана телефон, чтобы позвонить Райкеру. Как бы я хотел обладать её силой — способностью подчинять его своей воле простым движением брови!

Повернувшись ко мне, мама улыбается и гладит меня по щеке.

— Тебе лучше? — Спрашивает она.

Я сажусь за стол рядом с ней и опускаю голову на руки. Её рука ложится мне на затылок и нежно гладит по волосам, пытаясь успокоить. Но это не помогает. Мой гнев утихает, хотя и не сразу. Я продолжаю представлять себе Марселя, обнимающего мою певчую птичку, его губы на её губах, его…

Я резко выпрямляюсь, чувствуя, как снова учащается пульс. Пальцы моей матери всё ещё запутаны в моих волосах.

— Сыграй для меня, а? — Просит она.

— Мне не хочется, — огрызаюсь я в ответ, быстро моргая, пытаясь избавиться от образа моей певчей птички, на теле которой руки другого мужчины.

— Но так ты почувствуешь себя лучше. — Ее ногти впиваются в мою кожу головы, и я наслаждаюсь этим ощущением, желая, чтобы она держала меня крепче. Я не люблю, когда меня обнимают, но это вполне естественно.

— Ты можешь сыграть все, что пожелаешь. — Она мило улыбается, и ее лицо озаряется странным выражением, которое я редко вижу. Какая-то часть меня хочет, чтобы эта улыбка была искренней, но я знаю, что это не так.

— Прекрасно, — отвечаю я, словно капризный ребенок.

Подхватив свой бокал со стола, она выходит из комнаты, и полупрозрачные складки ее платья развеваются за ней, словно серебристая дымка. Я покорно следую за ней по лабиринту коридоров, пока мы не достигаем музыкальной комнаты. В другом конце коридора двери в кабинет моего отца снова закрыты, и я не слышу никаких голосов.