А в стане оказалось — в темноте не заметил Афанасий Петрович захватила с собой киргизка ребеночка.

— Пущай, — сказали мужики, — молока и на обоих хватит. Коровы есть, а она баба здоровая.

Была молчалива, строга киргизка и ребят всем невидимо кормила. Лежали они у ней на кошме в палатке — один беленький, другой желтенький, и пищали в голос.

Через неделю на общем собрании Афанасий Петрович пожаловался:

— Так что утайка, товарищи: киргизка-то, паскуда, кормит абманом своему-то всю грудь скармливает, а нашему что ни на донышке. Я, брат, подсмотрел. Вы поглядите только…

Пошли мужики, смотрят: ребята, как и все ребята, один беленький, другой желтенький, как спелая дыня. Но похоже, что русский тоньше киргизского.

Развел руками Афанасий Петрович:

— Я ему имя дал — Васька… а тут поди ты… Оказия. Абман.

Сказал Древесинин даже без ухмылки:

— А ты, Васька, хилай, смертнай…

Нашли палку, измерили ее на оглобле, чтобы одна другую сторону не перетягивала.

Подвесили с концов ребятишек — который перевесит.

Пищали в тряпочках подвешенные на волосяных арканах ребятишки. Пахло от них тонким ребячьим духом. Стояла у телеги киргизка и, не понимая ничего, плакала.

Молчат мужики, смотрят.

— Пущай, — сказал Селиванов. — Пущай весы.

Опустил руки от палки Афанасий Петрович, и сразу русский мальчонка кверху.

— Ишь, сволочь желторотая, — сказал Афанасий Петрович разозленно, отожрался.

Поднял валявшийся сухой бараний череп и положил на русского. Уравнялись тогда ребята.

Зашумели мужики, закричали: — На целу голову, паре, перекормила, а?..

— Не уследишь…

— Вот зверь… как кормила.

— Кто следил?..

— Не только работы, что за ребятами следить! Подтвердили некоторые, степенные:

— Где уследишь!

— Опять же, родительница…

Затопал, завизжал Афанасий Петрович:

— По-твоему — русскому человеку пропадать там из-за какова-то немаканова… Пропадать Ваське-то… моему?..

Посмотрели на Ваську — лежал белый, худенький.

Муторно стало мужикам.

Сказал Селиванов Афанасию Петровичу:

— А ты его… того… пущай, бог с ним, умрет… киргизенка-то. Мало их перебили, к одному… ответу…

Поглядели мужики на Ваську и разошлись молча.

Взял киргизенка Афанасий Петрович, завернул в рваный мешок.

Завыла мать. Ударил ее слегка в зубы Афанасий Петрович и пошел из стана в степь…

Дня через два стояли мужики у палатки на цыпочках и чрез плечи друг друга заглядывали вовнутрь, где на кошме киргизка кормила белое дитё.

Было у киргизки покорное лицо с узкими, как зерна овса, глазами; фаевый фиолетовый кафтан и сафьяновые ичиги-сапожки.

Било дитё личиком в грудь, сучило ручонками по кафтану, а ноги мотались смешно и неуклюже, точно он прыгал.

С могучим хохотом глядели мужики.

И нежней всех Афанасий Петрович. Швыркая носом, плаксиво говорил он:

— Ишь, кроет!..

А за холщевой палаткой бежали неизвестно куда: лога, скалы, степь, чужая Монголия.

Незнамо куда бежала Монголия — зверь дикий и нерадостный.

Когда в Вышнегорске и над самым городом Вышнегорском занялась заря — проснулся на Плешкиной слободе псаломщик Игнат, и проснулся портной Филимон на Прогонной, а в деревне Лисьи Хвосты, в расстоянии версты от Вышнегорска, проснулся без определенных занятий гражданин Чижиков.

И, проснувшись, каждый из них заметил, что пора вставать.

Первым встал псаломщик Игнат — он же делопроизводитель исполкома — и, выглянув в окно, увидал, что идет по дороге пегая лошадь, запряженная телегой, и лежит будто бы в этой телеге человек — только лица того человека никак нельзя разобрать. Необычайное сие зрелище не произвело на псаломщика Игната никакого впечатления, и, одевшись, пошел он в вол исполком.

Вторым поднялся портной Филимон, и, выйдя на улицу безо всякой определенной цели, заметил, что идет по дороге пегая лошадь с телегой и в телеге будто бы нет никого. И подумал тогда Филимон, что лошадь найдет дорогу одна, — и вернулся домой доканчивать обещанный начальнику вышнегорской милиции, Мишке Сычу, френч, за которым Мишка Сыч еще вчера присылал, а сегодня и сам обещал зайти.

А что касается без определенных занятий гражданина Чижикова, который, кстати сказать, прежде служил на железной дороге, — ну, так видел означенный Чижиков, выходя из деревни Лисьи Хвосты, что забралась пегая лошадь в чьито овсы и овсы эти порядочно потравила.

Вывел гражданин Чижиков лошадь эту опять на дорогу, а сам пошел в Вышнегорск по какомуто срочному делу, касающемуся не столько Филимона, сколько начальника вышнегорской милиции, Мишки Сыча.

Вот и рее.

Только в Вышнегорске в тот день не было иных разговоров, кроме как о найденном на дороге от Плешкиной слободы к Прогонной улице мертвом теле.