Шрифт:
— Жилин? — говорил беззвучно, без губ, мозг человека, и тотчас грозный сторожевой голос в груди выстукивал три слова:
— Пост… часовой… замерзнешь…
Человек уже совершенно нечеловеческим усилием отрывал винтовку, вскидывал на руку, шатнувшись, отдирал ноги и шел опять.
Вперед — назад. Вперед — назад. Исчезал сонный небосвод, опять одевало весь морозный мир синим шелком неба, продырявленного черным и губительным хоботом орудия. Играла Венера красноватая, а от голубой луны фонаря временами поблескивала на груди человека ответная звезда. Она была маленькая и тоже пятиконечная.
Металась и металась потревоженная дрема. Летела вдоль Днепра. Пролетела мертвые пристани и упала над Подолом. На нем очень давно погасли огни. Все спали. Только на углу Волынской в трехэтажном каменном здании, в квартире библиотекаря, в узенькой, как дешевый номер дешевенькой гостиницы, комнате, сидел голубоглазый Русаков у лампы под стеклянным горбом колпака. Перед Русаковым лежала тяжелая книга в желтом кожаном переплете. Глаза шли по строкам медленно и торжественно.
«И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвым, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.
……….
и кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.
……….
и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет».
По мере того как он читал потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся в тьму.
Болезни и страдания казались ему неважными, несущественными. Недуг отпал, как короста с забытой в лесу отсохшей ветви. Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий. И страха не испытывал, а мудрую покорность и благоговение. Мир становился в душе, и в мире, он дошел до слов: «…слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».
Смутная мгла расступилась и пропустила к Елене поручика Шервинского. Выпуклые глаза его развязно улыбались.
— Я демон, — сказал он, щелкнув каблуками, — а он не вернется, Тальберг, — и я пою вам… Он вынул из кармана огромную сусальную звезду и нацепил ее на грудь с левой стороны. Туманы сна ползли вокруг него, его лицо из клубов выходило ярко-кукольным. Он пел пронзительно, не так, как наяву: — Жить, будем жить!! — А смерть придет, помирать будем… — пропел Николка и вошел. В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи: — Николка. О, Николка? И долге, всхлипывая, слушала бормотание ночи. И ночь все плыла.И, наконец, Петька Щеглов во флигеле видел сон.
Петька был маленький, поэтому он не интересовался ни большевиками, ни Петлюрой, ни Демоном. И сон привиделся ему простой и радостный, как солнечный шар.
Будто бы шел Петька по зеленому большому лугу, а на этом лугу лежал сверкающий алмазный шар, больше Петьки. Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, стонут и мечутся, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги резвы и свободны. Петька добежал до алмазного шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его руками. Шар обдал Петьку сверкающими брызгами. Вот весь сон Петьки. От удовольствия он расхохотался в ночи. И ему весело стрекотал сверчок за печкой. Петька стал видеть иные, легкие и радостные сны, а сверчок все пел свою песню, где-то в щели, в белом углу за ведром, оживляя сонную, бормочущую ночь в семье.
Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в незримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?
1923–1924 гг. г.
Москва [52]
Дни Турбиных [53]
Пьеса в четырех действиях
52
Публикуется по расклейке книги: Михаил Булгаков. Белая гвардия. М., Современник, 1990. Сверено с версткой романа «Дни Турбиных» (Белая гвардия), кн.1 и 2, Париж, 1927 и 1929, хранящейся в ОР РГБ, ф, 562, к. З, ед. хр.1, к. З, ед. хр. 2.
53
5 октября 1926 года — премьера в МХАТе. Постановка И. Судакова под руководством К. С. Станиславского при участии М. А. Булгакова. Вспоминая работу под постановкой и участие в ней М. А. Булгакова, Станиславский писал: «Вот из него может выйти режиссер. Он не только литератор, но он и актер. Сужу по тому, как он показывал актерам на репетициях „Дней Турбиных“. Собственно — он поставил их, по крайней мере, дал те блестки, которые сверкали и создавали успех спектаклю» (Собрание сочинений, т. 8, с. 269)
Роли исполняли: Алексей Турбин — Н. Хмелев, Николка — И. Кудрявцев, Елена Тольберг — В. Соколова, Тальберг — Вербицкий, Мышлаевский — Б. Добронравов, Шервинский — М. Прудкин, Студзинский — Е. Калужский, Лариосик — М. Яншин, Гетман «всея Украины» — В. Ершов и др. Оформление спектакля — Н. Ульянов.
Спектакль имел феноменальный успех. «„Дни Турбиных“ за период с 1926 по 1941 год выдержали 987 представлений, — писал К. Рудницкий в примечаниях к книге: Михаил Булгаков. Пьесы, М, 1961. — С большим успехом играли в этом спектакле также А. Тарасова в роли Елены Тальберг, В. Топорков в роли Мышлаевского, В. Вербицкий и А. Кторов в роли Шервинского. Декорации спектакля погибли в Минске в июне 1941 года, в первые дни Великой Отечественной войны… В 1954 году М. Яншин в Государственном драматическом театре имени Станиславского поставил „Дни Турбиных“, сохранив в основном режиссерское решение спектакля МХАТ» (с.467–468).
С тех пор пьеса была поставлена во многих театрах у нас и за рубежом.
Литературная судьба пьесы не столь оптимистична. Рукопись пьесы не сохранилась. Елена Сергеевна Булгакова не раз предпринимала попытки опубликовать пьесу. Но лишь в 1955 году издательство «Искусство» решилось на ее издание. С благословения, естественно, Е. С. Булгаковой для публикации был взят сценический вариант «Дней Турбиных», тот, что сейчас некоторые исследователи называют «суфлерским». Именно этот вариант пьесы «для нового поколения Художественного театра» стал «новой „Чайкой“», как писал в 1934 году В. Сахновский. Именно на этот вариант обрушилась почти вся современная Булгакову критика, обвиняя его в апологии белогвардейцев. Именно этот вариант «Дней Турбиных» держали в своем сердце несколько поколений театральных зрителей в России и за рубежом.
Вот почему Е. С. Булгакова согласилась опубликовать именно этот сценический вариант пьесы в 1955 году, затем при ней же — в 1962-м, 1965-м. Этот же вариант пьесы предложила опубликовать Любовь Евгеньевна Белозерская, составительница книги Михаила Булгакова «Пьесы», вышедшей в издательстве «Советский писатель» в 1986 году.
И, публикуя «машинописный список» «Дней Турбиных» 1940 года, составители первого собрания сочинений М. А. Булгакова нарушают прижизненную волю автора и его душеприказчицы — Е. С. Булгаковой. Тем более что «Дни Турбиных», по мнению русских и зарубежных исследователей и публикаторов, выдержали испытание временем.
Другое дело, что действительно «восстановление авторского текста „Дней Турбиных“ — задача едва ли осуществимая». (См.: М. А. Булгаков. Собрание сочинений в пяти томах, М., 1990, т. З, с. 619.) Невозможно с этим не согласиться, особенно после того, как познакомишься с наиболее научно обоснованной публикацией пьесы в книге: М.А. Булгаков. Пьесы 1920-х годов. Искусство, Ленинградское отделение, 1989 г. Составители этой книги, серьезной и глубокой, тоже взяли для публикации пьесы «машинописный текст 1940 года». Но в этот текст публикаторы внесли целый ряд изменений, пусть небольших, несущественных, на их взгляд, но тем не менее и такое вмешательство недопустимо «Допущены лишь небольшие отступления» (с. 533).
И после этого вмешательства в авторский текст публикаторы заявляют «Принцип „последней воли автора“ (сам по себе не бесспорный) соблюден нами в данном издании точно, публикуется текст, подготовленный, очевидно, автором собственноручно и оставшийся после него» (ук. издание, с. 533).
Высказанное мнение нуждается в серьезном и глубоком изучении, к которому необходимо привлечь наших известных текстологов.
Пока ясно одно, что «Дни Турбиных» не нуждаются в какой-либо реконструкции, даже «небольшие отступления» от сценического варианта пьесы, блестяще выдержавшей испытание временем, повторяю, являются нарушением авторской воли. Ведь широко известно, что Булгаков не соглашался ни на какие исправления, если они были против его авторской воли, а если соглашался на исправления, то, значит, допускал, что эти исправления вполне возможны. Так было и с пьесой «Дни Турбиных».
Публикуется по тексту первых публикаций в издательстве «Искусство» 1955, 1962, 1965 и 1986 гг., по расклейке книги: Михаил Булгаков. Белая гвардия. М., Современник, 1990 г.
Действующие лица
Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет.
Турбин Николай — его брат, 18 лет.
Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24-х лет.
Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, ее муж, 38 лет.
Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана.