Джастин уже сумел отделаться от полудюжины таких мамаш, рядом с которыми чинно стояли их чопорные дочурки. В свои тридцать лет маркиз, да еще и холостяк, он был едва ли не главной целью для подобных искательниц семейного счастья. Конкуренцию ему мог составить, пожалуй, только один человек: неуловимый герцог Торнбери.

Он поднял глаза.

Вот черт!

Прямо на него надвигалась сама леди Хезлтон со своей дочерью, лицо которой походило на лошадиную морду. Надо делать ноги, и поскорее!

Расталкивая локтями гостей, Джастин добрался до ближайшего коридора и влетел в первую комнату справа, закрыл за собой дверь, прижался к ней спиной, и вздохнул с облегчением.

Слава богу, едва ноги унес. Леди Хезлтон и Генриетта были самыми назойливыми и упрямыми дамочками. Настойчивые, если не сказать нахальные, шумные, они не привыкли должным образом принимать вежливые отказы, и Джастин взял за правило избегать их.

– О господи, еле ноги унес! – пробормотал он.

– От кого? – послышался приятный женский голос.

Медди тотчас же пожалела, что эти слова сорвались с ее губ. Молли ей часто говорила, что сначала надо думать, но не всегда получалось. Она и вправду ляпнула первое, что сорвалось с языка. Ей не надо было выходить из-за пальмы в кадке, за которой она спряталась, когда открылась дверь гостиной, и уж тем более говорить.

У нее хватило смелости спуститься по черной лестнице, подобрав юбки позаимствованного синего бального платья, и направиться на цыпочках к огромному бальному залу, но тут из-за угла показались двое слуг и она вбежала в ближайшую комнату, оказавшуюся гостиной, к счастью, пустой.

Медди пыталась собраться с духом, чтобы продолжить действовать в соответствии с планом, или поддаться голосу разума и убежать обратно наверх, поджавши хвост, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался какой-то джентльмен.

– Простите, – произнес он, отойдя от двери и сделав шаг ей навстречу. – Я не знал, что тут кто-то есть.

Голос у него был глубокий и такой бархатный, что от его звуков у нее по спине побежали сладкие мурашки.

– Мне нельзя здесь находиться, – ляпнула Медди первое, что пришло на ум.

На каминной полке недалеко от нее стоял канделябр со свечами, и этого света было вполне достаточно, чтобы она могла разглядеть незнакомца. Это наверняка гость: в строгом вечернем наряде с белым жилетом, манишкой и широким галстуком. Вся одежда явно от дорогого портного, из ткани тонкой выделки. Как камеристка она привыкла подмечать это с первого взгляда. Его костюм, вне всякого сомнения, стоил гораздо больше, чем она зарабатывала за год. Джентльмен был высок, подтянут, с темно-каштановыми волосами и темными глазами. С ее губ непроизвольно сорвался вздох: именно с таким привлекательным мужчиной она всегда мечтала потанцевать.

– А почему? – спросил Джастин заинтересованно, выгнув темную бровь. – Вы что, тоже сбежали с бала?

Нет, как раз наоборот: ей очень хотелось на бал, но она вдруг задумалась. А что, если в бальном зале ее узнает кто-то из слуг? Всё знает только Энн. Медди рассчитывала на то, что другие слуги будут слишком заняты, чтобы рассматривать каждого из гостей, но ведь достаточно всего одного внимательного взгляда, чтобы ее план рухнул.

– Я прячусь, – призналась Медди, поскольку чувствовала, что джентльмен ждет объяснений.

– Почему? От кого? – уточнил он, сделав шаг ей навстречу и озабоченно нахмурившись.

– А почему вы здесь прячетесь? – спросила она вместо ответа.

Ей и вправду было очень любопытно. Такой привлекательный джентльмен должен быть нарасхват. Значит, у него есть веские причины скрываться.

– Я ненавижу подобные сборища, – заявил незнакомец, и губы его тронула легкая усмешка.

– Вы не любите танцевать?

Наверное, это неправильно, когда такой красавец мужчина игнорирует балы.

– Танцы – это для одурманенных любовью дурачков и пижонов, а также потенциальных женатиков, – ответил он, медленно качая головой.

– Ах вот как! Вам не нравится светское общество?

Ей вот очень хотелось бы побывать на балу, но, похоже, не все разделяют ее интересы.

– Совсем нет, – ответил он с усмешкой.

– А как насчет полакомиться деликатесами? – спросила Медди, постаравшись скрыть улыбку.

– Боюсь, это мне совершенно безразлично, – пожал он плечами.

– Выходит, вы не любите развлекаться?