— Ничего, доктор, это вы ему на глаз наложили одну ложку.

Я трясся два дня, но через два дня голова пришла в норму.

Какие я раны зашивал. Какие видел гнойные плевриты и взламывал при них ребра, какие пневмонии, тимы, раки, сифилис, грыжи (и вправлял), геморрои, саркомы.

Вдохновенно я развернул амбулаторную книгу и час считал. И сосчитал. За год, вот до этого вечернего часа, я принял 15613 больных. Стационарных у меня было 200, а умерло только шесть.

Я закрыл книгу и поплелся спать. Я, юбиляр 24 лет, лежал в постели и, засыпая, думал о том, что мой опыт теперь громаден. Чего мне бояться? Ничего. Я таскал горох из ушей мальчишек, я резал, резал, резал… Рука моя мужественна, не дрожит. Я видел всякие каверзы и научился понимать такие бабьи речи, которых никто не поймет. Я в них разбираюсь, как Шерлок Холмс в таинственных документах… Сон все ближе…

— Я, — пробурчал я, засыпая, — я положительно не представляю себе, чтобы мне привезли случай, который бы мог меня поставить в тупик… может быть, там, в столице, и скажут, что это фельдшеризм… пусть… им хорошо… в клиниках, в университетах… в рентгеновских кабинетах… я же здесь… все… и крестьяне не могут жить без меня… Как я раньше дрожал при стуке в двери… как корчился мысленно от страха… А теперь…

— Когда же это случилось?

— С неделю, батюшка, с неделю, милый… Выперло…

И баба захныкала.

Смотрело серенькое октябрьское утро первого дня моего второго года. Вчера я вечером гордился и хвастался, засыпая, а сегодня стоял в халате и растерянно вглядывался.

Годовалого мальчишку она держала на руках как полено, и у мальчишки этого левого глаза не было. Вместо глаза из растянутых истонченных век выпирал шар желтого цвета величиной с небольшое яблоко. Мальчишка страдальчески кричал и бился, баба хныкала. И вот я потерялся.

Я заходил со всех сторон. Демьян Лукич и акушерка стояли сзади меня. Они молчали, ничего такого они никогда не видели.

«Что это такое… Мозговая грыжа… Гм… он живет… Саркома… Гм… мягковата… Какая-то невиданная жуткая опухоль… Откуда же она развилась… Из бывшего глаза… А может быть, его никогда не было… Во всяком случае, сейчас нет…»

— Вот что, — вдохновенно сказал я, — нужно будет вырезать эту штуку…

И я тут же представил себе, как я надсеку веко, разведу их в стороны и…

«И что… Дальше-то что? Может, это действительно из мозга… Фу, черт… Мягковато… на мозг похоже…»

— Что резать, — спросила баба, бледнея, — на глазу резать? Нету моего согласия…

И она в ужасе стала заворачивать младенца в тряпки.

— Никакого глаза у него нету, — категорически ответил я, — ты гляди, где же ему быть. У твоего младенца странная опухоль…

— Капелек дайте, — говорила баба в ужасе.

— Да что ты, смеешься? Каких таких капелек? Никакие капельки тут не помогут.

— Что же ему, без глаза, что ли, оставаться?

— Нету у него глаза, говорю тебе.

— А третьего дни был, — отчаянно воскликнула баба. «Черт»…

— Не знаю, может, и был… черт… только теперь нету… И вообще, знаешь, милая, вези ты своего младенца в город. И немедленно, там сделают операцию… Демьян Лукич. А?

— М-да, — глубокомысленно отозвался фельдшер, явно не зная, что и сказать, — штука невиданная.

— Резать в городе, — спросила баба в ужасе, — не дам.

Кончилось это тем, что баба увезла своего младенца, не дав притронуться к глазу.

Два дня я ломал голову, пожимал плечами, рылся в библиотечке, разглядывал рисунки, на которых были изображены младенцы с вылезающими вместо глаз пузырями… Черт. А через два месяца младенец был мною забыт.

Прошла неделя.

— Анна Жухова, — крикнул я.

Вошла веселая баба с ребенком на руках.

— В чем дело? — спросил я привычно.

— Бока закладывает, не продохнуть, — сообщила баба и почему-то насмешливо улыбнулась.

Звук ее голоса заставил меня встрепенуться.

— Узнали? — спросила баба насмешливо.

— Постой… постой… да это что… Постой, это тот самый ребенок.

— Тот самый. Помните, господин доктор, вы говорили, что глаза нету и резать чтобы…

Я ошалел. Баба победоносно смотрела, в глазах ее играл смех.

На руках молчаливо сидел младенец и глядел на свет карими глазами. Никакого желтого пузыря не было в помине.

«Это что-то колдовское…» — расслабленно подумал я.

Потом несколько придя в себя, осторожно оттянул веко. Младенец хныкал, пытался вертеть головой, но все же я увидел… малюсенький шрамик на слизистой… А… а…

— Мы как выехали от вас тады… Он и лопнул…

— Не надо, баба, не рассказывай, — сконфуженно сказал я, — я уже понял…

— А вы говорите глаза нету… Ишь вырос… — И баба издевательски хихикнула.