Шрифт:
Манюшка (пробегает с подносом). Ты что ж, дурачок, такой скучный сидишь?
Херувим. Я, Мануска, мало-мало думаю. Куда Газолини пропал?
Манюшка. Ну куда пропал? Ключ в кармане был, отпер да выскочил.
Херувим. Нет, Мануска. Мы мал-мало скоро бези будем.
Манюшка. Куда там бези! (Убегает.)
Аметистов (входя). Херувим, сейчас должна прийти Алла Вадимовна. Понял? Задержи ее в передней и вызови меня или Зою Денисовну. Понял?
Херувим. Понял.
Аметистов исчезает. Херувим уходит за занавеску. За сценой буйно и весело, под рояль поют «Светит месяц».
Гусь. Гусь, ты пьян. До чего ты пьян, коммерческий директор тугоплавких металлов, не может изъяснить язык. Ты один только знаешь, почему ты пьян, но никому не скажешь, ибо мы, Гуси, гордые. Вокруг тебя фрины и Аспазии вертятся как легкие сильфиды [555] , и все увеселяют тебя, директора. Но ты не весел. Душа твоя мрачна. Почему? Ответь мне. (Манекену.) Тебе одному, манекен французской школы, я доверяю свою тайну. Я…
555
…Фрины и Аспазии вертятся, как легкие сильфиды… — Гусь в одной фразе соединяет несколько имен, ставших нарицательными. Фрина и Аспазия — знаменитые гетеры (из Беотии и Милета). Сильфиды же — в кельтской и германской мифологии, а также в фольклоре многих европейских стран — духи воздуха; во французской галантной литературе переосмыслены как «обольстительницы».
Зоя (внезапно). Влюблен.
Гусь. А, Зойка! Вот так мастерская! Ай да пошивочная. Ну ничего, ничего. Ты — гениальная женщина. Хочешь, я выдам тебе удостоверение — предъявительница сего есть действительно гениальная предъявительница. Ах, Зоя! Змея обвила мое сердце, и я догадываюсь, что она дрянь.
Зоя. Гусь, стоит ли мучиться? Ты найдешь другую.
Гусь. Ах, Зоя! Покажи мне кого-нибудь, чтобы я хоть на время забыл про нее и вытеснил ее из своего сердца, потому что иначе в Москве произойдет катастрофа: Гусь разрушит на Садовой улице свою семейную жизнь с двумя малютками и уважаемой женой… двумя малютками, похожими на него, как червонец на червонец.
Зоя. О, мой Гусь, мой старый приятель! Подожди только несколько минут, и ты увидишь такую женщину, что забудешь все на свете. И она будет твоя, потому что кто же с тобой, Гусем, может тягаться!
Гусь. Спасибо тебе, Зойка, за такие слова. Зойка, я хочу тебя наградить. Сколько я должен тебе?
Зоя. Такие вечера мы устраиваем в складчину, но вы мой друг и гость. Я с вас ничего не возьму.
Гусь. Ах, ты не хочешь брать? Но а я хочу давать. Гусь широк, как Волга, когда пылает его душа. Зоя, бери триста рублей.
Зоя. Мерси.
Гусь. И зови их всех, сзывай, сзывай сюда всех.
Зоя (кричит). Лизанька, мадам Иванова.
Гусь (играет на губах кавалерийский сигнал). Я буду всех награждать.
Аметистов (вырос из-под земли). Всякий труд достоин награды. Пардон-пардон.
Гусь. Администратор! Ты устроил на Садовой улице, в Москве, Париж, в котором отдохнула моя измученная душа! Прими!
Аметистов. Данке зэр [556] . (Манит пальцами кого-то из-за занавески.)
Лизанька и Иванова появляются.
Гусь. Вы прямо весталки [557] . (Дает деньги.)
Лизанька. Рады стараться, ваше превосходительство.
Гусь (целует Иванову). На!
Иванова. В вас есть что-то азиатское!
556
Danke sehr. — Благодарю (нем.).
557
Вы прямо весталки. — Весталки — жрицы древнеримского храма богини Весты, давшие обет целомудрия. Булгаков достигает комического эффекта, называя устами персонажа «весталками» дам Зойкиного «ателье».
Гусь (Лизаньке). На!
Лизанька. Мерси.
Херувим входит.
Гусь. А, китаец. Получай, Херувим. Кому бы мне еще дать? Покажите мне еще кого-нибудь, чтоб я мог его озолотить.
Манюшка появилась.
Зоя. Не надо, Борис Семенович. Ваша щедрость не по советским временам.
Гусь. Не бойся, Зоя. Трудно Гуся выставить из денег. (Манюшке.) Светит месяц, говоришь? Ну свети, свети. (Дает деньги.)
Манюшка. Мерси.
Поэт (выскакивает с криком). Лизанька, где же вы?
Гусь. На!
Поэт. Что вы, уважаемый Борис Семенович?
Гусь. Не возражать!
Поэт. Тогда разрешите, уважаемый Борис Семенович, поднести вам книжку моих стихов.
Гусь. Не разрешаю! Обратись к секретарю!
Аметистов (отдернул занавеску, выводит Обольянинова). Месье Обольянинов!