Шрифт:
11 февраля.
Я решил так. Обращусь к Бомгарду. Почему именно к нему? Потому что он не психиатр, потому что молод и товарищ по университету. Он здоров, силен, но мягок, если я прав. Помню его. Быть может, он над… я в нем найду участливость. Он что-нибудь придумает. Пусть отвезет меня в Москву. Я не могу к нему ехать. Отпуск я получил уже. Лежу. В больницу не хожу.
На фельдшера я наклеветал. Ну смеялся… Не важно. Он приходил навещать меня. Предлагал выслушать.
Я не позволил. Опять предлоги для отказа? Не хочу выдумывать предлога.
Записка Бомгарду отправлена.
Люди! Кто-нибудь поможет мне?
Патетически я стал восклицать. И если кто-нибудь прочел бы это, подумал — фальшь. Но никто не прочт.
Перед тем как написать Бомгарду, все вспоминал. В особенности всплыл вокзал в Москве в ноябре, когда я убегал из Москвы. Какой ужасный вечер! Краденый морфий я впрыскивал в уборной… Это мучение. В двери ломились, голоса гремят, как железные, ругают за то, что я долго занимаю место, и руки прыгают, и прыгает крючок, того и гляди, распахнется дверь…
С тех пор и фурункулы у меня.
Плакал ночью, вспомнив это.
12-го ночью.
И опять плак. К чему эта слабость и мерзость ночью?
1918 года 13 февраля на рассвете в Гореловке.
Могу себя поздравить: я без укола уже четырнадцать часов! Четырнадцать! Это немыслимая цифра. Светает мутно и беловато. Сейчас я буду совсем здоров?
По зрелому размышлению Бомгард не нужен мне, и не нужен никто. Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь. Такую — нет, нельзя. Лекарство у меня под рукой. Как я раньше не догадался?
Ну-с, приступаем. Я никому ничего не должен. Погубил я только себя. И Анну. Что же я могу сделать?
Время залечит, как пела Амнер. С ней, конечно, просто и легко.
Теперь Бомгарду. Все…»
На рассвете 14-то февраля 1918 года в далеком маленьком городке я прочитал эти записки Сергея Полякова. И здесь они полностью, без всяких каких бы то ни было изменений. Я не психиатр, с уверенностью не могу сказать, поучительны ли, нужны ли? По-моему, нужны.
Теперь, когда прошло десять лет, — жалость и страх, вызванные записями, ушли. Это естественно, но, перечитав эти записки теперь, когда тело Полякова давно истлело, а память о нем совершенно исчезла, я сохранил к ним интерес. Может быть, они нужны… Беру на себя смелость решить это утвердительно. Анна К. умерла в 1922 г. от сыпного тифа, на том же участке, где работала. Амнерис — первая жена Полякова — за границей. И не вернется.
Могу ли я печатать записки, подаренные мне?
Могу. Печатаю. Доктор Бомгард.
1927 г. Осень
Белая гвардия
Посвящается Любови Евгеньевне Белозерской [49]
Часть первая
Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
— Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!
«Капитанская дочка»И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими… [50]
49
Посвящается Любови Евгеньевне Белозерской. — Л. Е. Белозерская (1895–1987) — в 1924–1932 гг. жена М. А. Булгакова.
50
И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими… — цитата из Апокалипсиса (Откровение Иоанна Богослова. 20:12). По-видимому, указание на источник этого эпиграфа было снято И. Лежневым при подготовке рукописи к печати. См. незаконченное сочинение Булгакова «Тайному другу» (Новый мир. 1987. № 8. С. 178), а также «Театральный роман» (Булгаков М. Белая гвардия. Мастер и Маргарита. Театральный роман. М., 1973. С. 287).
1
Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй [51] . Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс.
Но дни и в мирные и в кровавые годы летят как стрела, и молодые Турбины не заметили, как в крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О, елочный дед наш, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?
51
Велик был год… от начала же революции второй. — За неполных полтора года в Киеве несколько раз сменились власти; все эти перемены в той или иной степени упоминаются в романе:
— 31 октября (13 ноября) 1917 г. после нескольких дней боев за установление советской власти власть переходит к Центральной Раде (прим. 74), которая 7 (20) ноября провозглашает Украинскую Народную Республику (ниже — УНР) в составе федеративной Российской республики, а 11 (24) января 1918 г. объявляет УНР независимым от России государством;
— 26 января (8 февраля) 1918 г. Киев взят советскими войсками;
— 1 марта 1918 г. в город вступает германская оккупационная армия; восстанавливается власть Центральной Рады;
— 29 апреля 1918 г. — правительство Центральной Рады разогнано немецкой военной администрацией. К власти приходит П. П. Скоропадский — «гетман всея Украины», глава провозглашенной им «Украинской державы»;
— 14 ноября 1918 г. — начало антигетманского восстания, поднятого Директорией (см. прим. 60); 14 декабря 1918 г. войска Директории занимают Киев, провозглашено восстановление УНР;
— 5 февраля 1919 г. — Киев занят Красной Армией.
Действие романа начинается за два дня до взятия Киева силами Директории, то есть 12 декабря 1918 г., и завершается в начале февраля 1919 г. — в канун вторичного занятия города большевиками.
Через год после того, как дочь Елена повенчалась с капитаном Сергеем Ивановичем Тальбергом, и в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин, после тяжких походов, службы и бед вернулся на Украину в Город, в родное гнездо, белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол [52] , в маленькую церковь Николая Доброго, что на Взвозе.
Когда отпевали мать, был май, вишенные деревья и акации наглухо залепили стрельчатые окна. Отец Александр [53] , от печали и смущения спотыкающийся, блестел и искрился у золотеньких огней, и дьякон, лиловый лицом и шеей, весь ковано-золотой до самых носков сапог, скрипящих на ранту, мрачно рокотал слова церковного прощания маме, покидающей своих детей.
52
…в ту неделю, когда старший сын, Алексей Васильевич Турбин… вернулся на Украину в Город… белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол… — Прообразом семьи Турбиных по многим признакам может считаться семья Булгаковых, которая к 1918 г. состояла из матери — Варвары Михайловны (отец умер в 1907 г.) и детей — Михаила, Веры, Надежды, Варвары, Николая, Ивана, Елены. М. Булгаков вернулся в Киев в начале марта 1918 г., после освобождения от врачебной службы в земстве в Смоленской губернии. Его мать умерла не в 1918 г., а спустя четыре года, в феврале 1922 г.; летом 1918 г. она, после одиннадцати лет вдовства, вышла замуж за доктора И. П. Воскресенского. Очевидно неслучайное происхождение фамилии героев в романе — девичья фамилия бабки писателя по линии матери — Турбина.
53
Отец Александр… — Прообразом отца Александра был духовник М. Булгакова А. А. Глаголев, священник киевской церкви Николы Доброго.
Алексей, Елена, Тальберг, и Анюта, выросшая в доме Турбиной, и Николка, оглушенный смертью, с вихром, нависшим на правую бровь, стояли у ног старого коричневого святителя Николы. Николкины голубые глаза, посаженные по бокам длинного птичьего носа, смотрели растерянно, убито. Изредка он возводил их на иконостас, на тонущий в полумраке свод алтаря, где возносился печальный и загадочный старик Бог, моргал. За что такая обида? Несправедливость? Зачем понадобилось отнять мать, когда все съехались, когда наступило облегчение?