Шрифт:
Трейниц. Часто квартиры меняете… (Сталину.) Итак, как ваша фамилия?
Сталин. Нижерадзе.
Трейниц. А имя и отчество?
Сталин. Илья Георгиевич.
Трейниц. Так.
Возвращаются околоточный и городовые, которые делали обыск в погребе.
Околоточный (полицмейстеру). Ничего не обнаружено.
Трейниц. Ну это так и следовало ожидать. (Сталину.) Да, простите, еще один вопрос… а впрочем, Иосиф Виссарионович, какие тут еще вопросы… Не надо. По-видимому, от занятий философией вы стали настолько рассеянны, что забыли свою настоящую фамилию?
Сталин. Ваши многотрудные занятия и вас сделали рассеянным. Оказывается, вы меня знаете, а спрашиваете, как зовут.
Трейниц. Это шутка.
Сталин. Конечно, шутка. И я тоже пошутил. Какой же я Нижерадзе? Я даже такой фамилии никогда не слыхал.
Трейниц (полицмейстеру). У вас все, полковник?
Полицмейстер. Все.
Трейниц. Все четверо арестованы. (Арестованным.) Предупреждаю на всякий случай: чтобы в дороге без происшествий, конвой казачий. А они никаких шуток не признают.
Сталин. Мы тоже вовсе не склонны шутить. Это вы начали шутить.
Трейниц (жандармам). С Джугашвили глаз не спускать! Марш!
Темно.
Картина восьмая
Прошло более года. Жаркий летний день. Часть тюремного двора, в который выходят окна двух одиночек. Вход в канцелярию. Длинная сводчатая подворотня. Что происходит в подворотне — из окон тюрьмы не видно. Во дворе появляются несколько уголовных с метлами. С уголовными — первый надзиратель.
Первый надзиратель. Подметайте, сволочи. И чтобы у меня соринки не было, а то вы все это у меня языком вылижете.
Уголовный. Как паркет будет!
Надзиратель уходит.
Пошел ты к чертовой матери вместе со своим губернатором!
Бросает метлу, садится на скамейку, делает затяжку, передает окурок другому уголовному, который начал подметать. Тот затягивается и передает третьему.
Сталин (появляется в окне за решеткой). Здорово.
Уголовный. А! Мое почтение.
Сталин. Какие новости?
Уголовный. Губернатор сегодня будет.
Сталин. Уже знаю.
Уголовный. Ишь ты как!
Сталин. Просьба есть.
Уголовный. Беспокойные вы, господа политические, ей-богу, не можете просто сидеть. То у вас просьбы, то протесты, то газеты вам подай! А у нас правило: сел — сиди!
Сталин. За что сидишь?
Уголовный (декламирует).
А скажи-ка мне, голубчик, Кто за что же здесь сидит? Это, барин, трудно помнить, Есть и вор здесь, и бандит!Домушники мы, например.
Сталин. Письмо на волю надо передать.
Уголовный. Сегодня какой хохот у нас в камере стоял! Хватились — глядь, а папиросы кончились! Прямо животики надорвали, до того смешно: курить хочется, а курить нечего.
Сталин. Лови… (Выбрасывает во двор пачечку.)
Уголовный. Данке зер! Ну-ка, от окна отходи! (Усердно подметает.)
Проходит надзиратель, скрывается.
Письмо в пачке?
Сталин. Ну конечно.
Уголовный (хлопнув кулаком по ладони). Марка, штемпель, пошло ваше письмо.
Сталин. Есть еще вопрос. В женском отделении есть одна, по имени Наташа. Сидит в одиночной камере, из Батума недавно переведена. Волосы такие пышные.
Уголовный. Гм… волосы пышные? Понимаем.
Сталин. Тут очень просто понимать: сидит женщина в тюрьме, и все. Так вот, требуется узнать, как она себя чувствует.
Уголовный. Плакать стала.
Сталин. Плакать?
Пауза.
Ты, я вижу, человек очень ловкий и остроумный…
Уголовный. Не заливай, не заливай, мы не горим.
Сталин. Я не заливаю. А просто я тебя наблюдал из окна. Сейчас женщин поведут на прогулку, так ты бы ее научил, чтобы она прошлась здесь, а то она все в том конце, как назло, ходит. А ты чем-нибудь займи надзирателя.