Передо мной вырастает огромный двухметровый грузчик с узкими восточными глазами. Он вскрикивает, шарахается от лифта, но не убегает. Настороженно, выжидающе смотрит на меня. Я выбрасываю из рук скобомёт и говорю ему:

— Продай меня.

Этот грузчик — беженец, рабочий в заводском секторе. Тоже порушенный в правах, только гораздо в меньшей степени, чем я. Беженцы могут в дневное время выходить в офисные и жилые кварталы, они не могут лишь покидать купол. У беженцев своя иерархия, свои законы.

Испуг в глазах грузчика сменяется интересом.

— Продай меня, — повторяю я. — Я знаю, мне говорили, что ты уже продавал нескольких. Раб стоит дорого.

Он молчит долгие пять секунд.

— Хрен тебя наружу переправишь, — наконец говорит он.

— Я хочу остаться здесь, в Константинополисе.

— Найдут. Я не хочу вниз.

— Я готов мыть полы и стричь вам ногти на ногах, — я зло выдавливаю из себя эту фразу.

— Не нужно, — ухмыляется мой спаситель. — Впрочем… есть одна мысль про мыть полы. Но сперва кое-что сделаем с тобой.

Он хватает ножницы, придавливает локтём мою шею к коленям и выстригает чип из мочки уха. Я еле сдерживаю крик, прокусывая губу.

Затем он хватает кусок моего уха и несёт в мясной отдел. Там бросает в контейнер отбросов и разбрызгивает кровь по отделу, после чего нажимает на слив. Мой чип, перемешанный с кровавой биомассой, несётся вниз, в гипокауст. Возвращается с пачкой биоклея и говорит.

— Скажу проверяющим, что ты пытался бежать, но мы столкнули тебя в мясорубку! Завтра в большой коробке мы отправим тебя на кожевенную фабрику, исправить лицо. А пока не высовывайся, ведь камеры видят всё, что за линией вот от тех ящиков.

Если в моём положении может быть какое-то счастье, то я счастлив. Я всё ещё в одном шаге от бездны, но то самое «завтра», которого я так боялся, кажется куда более соответствующим плану.

В душе остаётся тревога. Я не знаю, как дела у Михаила, и выжил ли он вообще.

* * *

За сутки, что меня, подобно дорогому товару, прячут по тёмным закоулках заводского сектора, со мной происходит разное: мне шьют новое лицо и заплату на ухо, перепрошивают на меня липовые документы и чип парня-беженца откуда-то с запада, который пропал без вести. Дают шмотки. Чёрный рынок беглых порушенных крышуется кем-то из охранников, и после продажи они получат солидные откаты за то, чтобы сокрыть моё истинное происхождение.

На рынок рабов я попадаю вечером второго дня. Рынок устроен в мужском сортире. Я голоден и еле стою на ногах, за весь день мне едва удаётся напиться воды. Нас трое. Двое других — проштрафившиеся рабочие из других цехов. Они выглядят куда здоровее и крепче меня, семнадцатилетнего мальчика. При этом страх на их лицах говорит о многом.

— Вот, это тот самый, о котором я говорил, — говорит мой продавец одному из пафосно одетых гостей. — Смышленый парень. Он из Македополиса. Он сможет мыть вам полы.

— Скажи, что ты умеешь, — худой мужчина лет тридцати, бородатый, с длинным хвостом и в цветной футболке, смотрит на меня.

— Грузовые работы, мытьё полов, изготовление еды… — я стараюсь говорить с акцентом.

— Это всё не то, — хмурится покупатель.

Я мысленно молюсь о том, чтобы моим покупателем не оказался извращенец. Даже не потому, что это мерзко — просто тогда план будет намного сложнее выполнить.

— Электрика, пайка, сантехника…

— Уже интереснее, — кивает бородач. — Ты выглядишь неглупым. Разбираешься в электронике?

— Немного. В детстве увлекался, — вру я.

— Беру, — кивает моему продавцу мужчина. — Завтра жду тебя на углу двадцать третьего южного проспекта и тринадцатой улицы. Фронт работ обозначу на месте. Одежду купите заранее, включаю в предоплату…

В тот момент я ещё не знал, что стал рабом у программистов.

* * *

На четвёртый день я еду на человеческом лифте наверх. Мне немного страшно — всё же, я беглый преступник, скрывающийся в самом центре полиса. Чем ближе я к цели, тем сильнее страх, что не получится.

Вместе с шумом городских улиц на меня обрушивается глубокие, смутные воспоминания из детства.

Моего хозяина зовут Атанас. Он начальник небольшой группы инженеров, занимающихся обеспечением большого инжинирингового центра. За полсотни лет существования его отдела на складах накопился с десяток тонн устаревшего «железа», которое давно списано и подлежало утилизации, но почему-то остаётся лежать без дела.

Меня трудоустраивают уборщиком в их отдел. По утрам и вечерам я мою пол и вытираю пыль под длинными стеллажами склада и тайком от камер развинчиваю старые модули, тащу комплектующие в пакет.