Шрифт:
К тому же не будем забывать, что CCG удовлетворяет и другую страсть — коллекционирование.
Есть немало увлеченных людей, которых не слишком интересует игровая сторона CCG — они с удовольствием коллекционируют карты. Ведь часто карты CCG являют собой маленькое произведение искусства, над созданием которого трудились известные художники и иллюстраторы. Цена некоторых оригинальных полотен, созданных для карт той или иной CCG, исчисляется десятками тысяч долларов. Да и стоимость некоторых карт соперничает с творениями иллюстраторов.
Быть может, в недалеком будущем мы увидим CCG в программе Олимпийских игр? Как знать… По крайней мере, растущая популярность CCG отнюдь не исключает такого варианта. Возникновение профессиональных игроков можно считать первой ласточкой. Не зря в Китае «Magic: The Gathering» официально, на государственном уровне признана интеллектуальным видом спорта. Ну а пока же мы можем играть и получать море удовольствия от захватывающего волшебного мира.
Великий стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть, знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится — и от них.
А. и Б. Стругацкие. «Град обреченный».Лиз Вильямс
КВАНТОВАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
Впервые я увидела призрака у берегов Эйл-Ай-Хейрат, где охотилась на ороф. Зимний день уже клонился к вечеру, хотя было еще светло. На языке у меня еще не остыл жаркий вкус птичьей крови, но это была всего лишь четвертая оро-фа за весь день. Однако птицы были жирные и увесистые, и мешок, куда я сложила тушки, чувствительно оттягивал плечо. Прежде чем повернуть домой, я рассыпала горсть бледных перьев на охотничьей тропе, отдавая своей добыче старинную дань уважения.
Вот почему я невольно вздрогнула от испуга, когда призрак вдруг явился передо мной, как тень, восставшая из снегов. Ведь я ничем не провинилась перед душами птиц и не заслужила преследования. Потом я заметила, что вид у призрака довольно глупый: похож на человека, но лишь наполовину, как будто бы его недоделали.
Он вытаращил глаза, словно прежде никогда не видел девушки, и начал глупо размахивать руками, издавая звуки, лишенные всякого смысла. На нем было надето толстое полупальто, на голове сидела низкая шляпа, под шляпой маячило бледное лицо: кожа нездоровая, плохая, совсем не такая, как моя.
Я чистокровная северянка, поэтому кожа у меня очень бледная, цвета легкого пепла. У призрака кожа казалась розоватой, цвета сырого мяса, которое стало загнивать. Глаза у него были черные, водянистые. Сосредоточившись, я послала вперед свои чувства, но, как и подозревала, не смогла его ощутить. Призрак не являлся частью этого мира, ему здесь было не место, поэтому я пошла своей дорогой.
Когда-то давно, как я слышала, схожие с ним создания появлялись на берегах наших северных озер. Но у меня были дела поважнее, чем якшаться с духами племени, отвергнутого этим миром, поэтому я ни разу не обернулась.
Я совсем позабыла о призраке, когда добралась до башни. Моя сестра Эррис с недовольным видом сидела подле огня.
— Я вижу, ты не слишком торопилась, — сказала она уксусным голосом.
Это был голос зависти. Уже несколько дней мою сестру бросало то в жар, то в озноб, ей являлись дурные видения. Все это могло предвещать водяную лихорадку, поэтому сатарач велела ей оставаться дома.
Эррис оказалась ужасной больной. Она жаловалась всем, кто давал себе труд ее выслушать, что несправедливо не пускать ее на снег, ведь все признаки недуга происходят только от спертого воздуха и жары, стоящей в башне. Она плакалась, что постоянно видит зловещие сны о своем возлюбленном Эттаре. Будто бы Эттар совсем один и блуждает в горах за Дерентзарой, где ущелья покрывает тонкий скользкий лед, а тамошние горцы охотятся на людей ради удовольствия.
Сатарач легко прикасалась ко лбу сестры своей ветхой ладонью с узловатыми пальцами. И опять объясняла Эррис, что она видит не вещие сны, а кошмары, порожденные ее внутренним жаром. Пока все это продолжалось, я ходила на охоту одна.
— Я вижу, у тебя достаточно сил, чтобы дуться?
— Достаточно, чтобы выйти на снег, — резко сказала Эррис, встряхнув головой. Ее длинные волосы взметнулись белоснежным вихрем, алмазно просияли в свете камина и снова упали на спину сестры. — Ну и как охота? Поймала что-нибудь?
— А ты как думала? Четыре орофы!
— Что ж, неплохо для тебя, — признала она сквозь зубы, сгорая от черной зависти.
— Ох, прекрати это, Эррис! На моем месте ты бы только и делала, что хвасталась!
— Орофу нетрудно убить в это время года, — как бы между прочим пробормотала она. — Птицы так тяжелеют, что просто не могут летать. А что ты с ними делала, Генрет? Набрасывала свое пальто на тех, что ковыляли в снегу вокруг тебя?
Я не стала отвечать на это оскорбление, но улыбнулась улыбкой превосходства, которая взбесила сестру. И ушла, чтобы ощипать добычу, оставив Эррис злиться у огня. Ощипывая птицу, я с тревогой размышляла о здоровье сестры, но ни разу не вспомнила о призраке.