Между тем школьная учительница благополучно родила девочку, и переписка сама собой тут же оборвалась. В графе «отец» поставили прочерк, но когда Люсьена получала паспорт, она сама попросила, чтобы ей дали отчество Максимовна, не говорить же незнакомым людям, что ее папа – Дидье. К тому же что это за отчество – Дидьевна? А Максимом звали дедушку.

Вообще, Люсьена была отличной горничной и к тому же в случае необходимости помогала Светлане Петровне на кухне. И, несмотря на прямой доступ к разным продуктам, у нее была отличная фигура. Она обычно подавала на стол, когда к Сориным приезжали гости. Вероника, однажды проводив горничную взглядом, шепнула мужу, что в Люсьене все-таки есть что-то французское.

– Задница! – сказал Евгений Аркадьевич и засмеялся.

Он вообще был веселым человеком, что подтверждало старую истину: богатые люди грустят редко, а если и случается нечто подобное, то исключительно в мексиканских сериалах.

К полудню Вероника отправилась смотреть, как идут работы по подготовке павильона. Рабочие уже устанавливали подиум и тянули провода для софитов, распаковывали ящики с зеркалами, которые планировалось установить в простенках между окнами. Она смотрела на все это с крыльца, чтобы не мешать трудовому энтузиазму узбекских пролетариев. А когда начала спускаться по ступеням, увидела, как раздвинулись ворота с чугунной кованой решеткой и на розовую брусчатку въехал белый Range Rover, за рулем которого сидел молодой мужчина в сером костюме.

Range Rover медленно направлялся к высокому крыльцу дома Сориных. Лицо мужчины, сидевшего за рулем, показалось Веронике знакомым, и она поспешила следом.

Евгений Аркадьевич спустился с крыльца, чтобы встретить гостя, хотел было сопроводить его в дом, и тут как раз подоспела Вероника. Сорин представил ее мужчине, а тот назвал себя:

– Полковник юстиции Игорь Алексеевич Гончаров.

– А я – Вероника, и у меня к вам вопрос…

– Прости, дорогая, но мы заняты, – сказал Евгений Аркадьевич, намекая на то, что жене не стоит присутствовать при мужском разговоре.

И все же Вероника спросила.

– Простите, Игорь Алексеевич, – обратилась она к гостю, – вы случайно не знакомы с Леной Калитиной? Просто я недели две назад заехала на заправку. Вы как раз заканчивали заполнять бак этого «Ренджровера», а рядом стояла девушка, в которой я узнала свою знакомую. Хотела выйти, но не успела: вы с ней сели в свою машину и укатили…

– Знаком с ней, и не случайно, – ответил полковник юстиции, – она моя невеста.

– Надо же, как тесен мир! – обрадовалась Сорина, – мы с ней когда-то жили в одном доме, и даже на одной лестничной площадке. Ее мама приятельствовала с моей, она сильно болела, и, чтобы девочка не скучала и не волновалась, я приходила к ней, и мы играли. Только ей было тогда лет десять, а мне больше… Так что особой дружбы между нами не было. Но я ее вспоминаю всегда с теплотой. Как она сейчас?

– Как жили в одном доме?.. – удивился Евгений Аркадьевич. – Ведь ты из Великих Лук. Ты же в общаге шарилась, когда мы с тобой познакомились.

Его жена немного качнула головой, давай понять, что обиделась на слово «шарилась» и на то, что ей напомнили о ее общежитском прошлом, но объяснила вполне спокойно и даже с улыбкой:

– Когда мне было пятнадцать, мама вышла замуж, а ее избранник как раз из этих Лук, работал там в городской администрации, он убедил маму продать здесь квартиру и перебраться к нему, что мы и сделали, о чем потом пожалели. Особенно я. Я же тебе рассказывала.

– Может быть, – кивнул Евгений Аркадьевич.

– Лена сейчас – кандидат технических наук, – наконец ответил на вопрос Гончаров, – и у нее есть вполне готовая докторская с рецензиями и экспертными оценками.

– То есть она технарь, – вздохнула Вероника. – В тридцать с небольшим почти доктор наук – замечательно! Только мне тогда казалось, что у нее способности к филологии. А теперь, наверное, у нее времени не хватает на книги, на стихи, например. Как и у вас, вероятно.

– Ну почему же? Я, например, люблю поэзию, – улыбнулся Гончаров, – некоторые стихи даже наизусть знаю, хотя специально не разучивал – прочитал несколько раз и запомнил. А вот с современной поэзией совершенно незнаком. Последний из поэтов, которого я ценю, это Заболоцкий.

– Кто? – удивился незнакомой фамилии Евгений Аркадьевич.

– Николай Заболоцкий. Мне все у него нравится. Но особенно на душу легло стихотворение про то, как в поле замерзают два старика, отправленные в лагерь во время раскулачивания.

– Я не помню такого стихотворения, если честно, – призналась Вероника, – да я и Заболоцкого не очень хорошо знаю.

Гончаров кивнул и начал декламировать стихотворение – не читать, а просто рассказывать. Сорин при этом вздохнул и посмотрел в сторону, словно его уличили в отсутствии интеллекта.

А полковник юстиции читал стихи: