Снепперы, тиранозаврообразные твари. Вроде не слишком опасные… Да конечно! Нет, на одно снеппера я бы плюнул. И на пару. Но они, сволочи, стайные! И как выяснилось, мало того что быстрые, так ещё умнее тех же падальщиков.

В общем, пяток разогнанных ящеров пролетели мимо меня на весьма приличной скорости, начав закладывать дугу для повторной атаки. Росту — метр-метр двадцать в холке, длиной — метра два с мелочью, с хвостом. Вот только башка — сантиметров сорок. И большая часть этой башки — злостная пасть! Неприятные твари, впрочем — не критично, думал я, как услышал цокот… сзади. Ещё снепперы, то ли в засаде сидели, то ли не успевали. Но это уже не смешно: кирасу они, положим, не прокусят. Но у меня куча мест, которые не слишком защищены от атаки “на сжатие”. А с учётом того, что у этих ящеров замещает должность пасти… Неприятно. И быстрые. Магия, решил я.

И начал буквально танцевать, отмахиваясь шестопёром, пыхая молниями магии, ну и объективно критикуя сволочных тварей. И справился, хотя даже подустал: беготня и махание шестопёром в сочетании с тратой магии реально утомили. Так ещё и шкуру пришлось снимать с четырёх, у которых она была целой. Оставить мне не позволял хомяк, несмотря на все прочие равные до сих пор напоминавший мне о пролюбленной шкуре мракориса.

В итоге в Старый завалился уже почти ночью, в сумерках. Добежал до Снаффа, скинул ему окорочков, прихватил пожрать и завалился в свою лачугу: опять ночевать в Старом, хотя собирался быть поменьше… Ну, значит, с утра по-быстрому сделаю дела.

А вот на рассвете меня разбудил стук. Спросонья я чуть не пальнул из взведённого самострела, но потом решил, что не стоит. Раз стучится — то может быть приличным человеком.

— Вельруф, есть разговор, — раздался голос стукачка, оказавшегося Диего.

— Заходи, Диего. Привет тебе, — отозвался я.

— И тебе привет, — зашёл идальго, взял протянутую волчью шкуру, кивком поблагодарил и уселся на неё. — Скажи, ты не видел Марвина в последнии дни?

— А что с ним случилось? Пропал, что ли? — ну не то, чтобы забеспокоился, но точно заинтересовался я.

— Скорее сбежал, — не очень громко, с кривой ухмылкой, сообщил Диего.

— За Барьер? — немного окосел я.

Ну единственное, что пришло в голову. А с учётом избранности и прочих качеств… Ну скажем так, я подобный расклад находил возможным. Хотя и не слишком приятным.

Диего на мой вопрос тоже окосел в умеренной форме, помотал головой.

— Барьер непроходим, Вельруф. Хотя сотворил этот мальчишка вещь… Примерно такую же по глупости. И лучше бы он с разбегу врезался в барьер. Слушай… — начал рассказ Диего, правильно сынтерпретировав мою мимику и жесты.

А я слушал… И желание поржать было. Но не слишком весело поржать: ситуация выходила скорее грустная, уж в перспективе уж точно.

Итак, Избранный всего Миненталя, Безымянный, наречённый мной Марвином… Спёр девку у баронов! Спёр, сбежал с ней из лагеря и сейчас хрен знает где! Вроде бы — ту самую Велаю, по крайней мере, судя по всему мне известному, выходит так.

Вообще, проконсультировавшись и подумав, я не мог не оценить иронию положения “женщин баронов”. Просто выходил расклад, что быть наложницей того же Гомеза… счастливый билет для девяносто девяти процентов женщин Морграда. Уж королевства Робара — точно. Потому что “простая приличная” женщина оказывалась в том же положении “постельной грелки”, в большинстве своём даже не зная до брака будущего мужа, да ещё и будучи отягощенной в браке массой забот и трудов. Нормальный средневековый патриархальный уклад, в чём-то даже полегче земного: никто женщин “отродьями аццкого сотаны” не считал и на кострах не поджаривал. При этом, казалось бы, в словосочетании “магическое средневековье” кроется основание для снижения патриархальности… А вот фиг. Маги — это и священники. Иннос женщин в попы не принимал. Адонас, в известной Ойкумене — тоже. Про Белиара промолчим. Вот и выходило, что магия в Морграде не только не “уравнивала” возможности, вопреки физическим кондициям, так ещё и добавляла патриархальности. И “женщины-воительницы”, как понятно, были слабо реализуемой фантазией.

В общем, основной барский “гарем” от тёплого места бежать не стал бы, гарантированно. А вот “новенькая” — хоть как-то подходила на роль “похищаемой”. То есть орала и отбивалась от Безымянного не слишком сильно, что и дало ему совершить “легендарное деяние”.

Гомез, со слов Диего, рвал, метал и вообще проявлял непонятное недовольство мелкой шалостью Марвина. Как этот герой-любовник вообще осуществил свой подвиг — в деталях никто не знал, но по шеям, как я понял, получили вообще все. Ну и Марвин оказался “публичным врагом” Старого, с ценником в десяток тысяч за голову.

Картина, конечно, маслом по сыру, блин. И ведь куда эта парочка смазала лыжи — вообще непонятно. Долина, конечно, побольше игровой, но не так уж и велика, а уж мест, где можно жить — три штуки. И в каждом лагере, если рассматривать реалистический сценарий, девку затрахают до смерти. Если сценарий очень оптимистический — то затрахают до полусмерти, сдав недотраханную главным. Вариант выживания Марвина-Безымянного не рассматривается ни в каких сценариях — прибьют безоговорочно. Если он, конечно, не откупится девкой, для, например, тёплого места в Новом лагере… Но всё, что я про парня знал, указывает на невозможность такого расклада.

Для меня всё это неприятно тем, что этот озабоченный сто процентов не будет заниматься разрушением барьера. А будет заниматься прятками, беготнёй, ну и окучиванием девки, само собой. И… обидно, досадно, да и хрен бы с ним, в конце-то концов. Пусть живёт и радуется, да и дуля, в роли большого пальца которой выступает безымянный хер, выходит довольно забавная. Божкам, которые его воскресили, само собой.

— Благодарю за рассказ, Диего, — кивнул я. — А теперь у меня к тебе разговор.

— И какой же? — приподнял бровь старший призрак.