«Если», 2017 № 01 (248)

Аннотация

Журнал фантастики и футурологии «Если» выпускался с 1991 по 2012 год. За это время было выпущено 238 номеров издания. По причине финансовых трудностей журнал не выходил с 2013 года. Возобновил выпуск в начале 2015 года. Публикует фантастические и фэнтезийные рассказы и повести российских и зарубежных авторов, футурологические статьи, рецензии на вышедшие жанровые книги и фильмы, жанровые новости и статьи о выдающихся личностях, состоянии и направлениях развития фантастики. Со второй половины 2016 года журнал, де-факто, перестал выходить, хотя о закрытии не было объявлено. По состоянию на 2019 год журнал так и не возобновил выпуск, а его сайт и страницы в соцсетях не обновляются.

Annotation Журнал фантастики и футурологии «Если» выпускался с 1991 по 2012 год. За это время было выпущено 238 номеров издания. По причине финансовых трудностей журнал не выходил с 2013 года. Возобновил выпуск в начале 2015 года. Публикует фантастические и фэнтезийные рассказы и повести российских и зарубежных авторов, футурологические статьи, рецензии на вышедшие жанровые книги и фильмы, жанровые новости и статьи о выдающихся личностях, состоянии и направлениях развития фантастики. Со второй половины 2016 года журнал, де-факто, перестал выходить, хотя о закрытии не было объявлено. По состоянию на 2019 год журнал так и не возобновил выпуск, а его сайт и страницы в соцсетях не обновляются. ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» ЧИТАЙТЕ В НОМЕРЕ: Дежурный по вечности Александр Бачило Владимир Васильев БУДУЩЕЕ МОСКВЫ Сергей Волков Дмитрий Витер Далия Трускиновская КУРСОР ВИДЕОДРОМ КРУПНЫЙ ПЛАН РЕЦЕНЗИИ КОНТЕКСТ: МЕГАПОЛИС, XXI ВЕК ИНТЕРВЬЮ Николай ЮТАНОВ ЧАСТЬ 1 I. Будущее братьев Стругацких II. Будущее Роберта Хайнлайна III. Будущее Артура Кларка Эдуард Геворкян Иван Наумов МОСКВА Сергей НЕПОМНЯЩИЙ В следующем номере INFO ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» № 1 2017 (248) * Иллюстрация на обложке: National Aeronautics and Space Administration, April 17, 2012 Иллюстративный материал: Shutterstock.com ЧИТАЙТЕ В НОМЕРЕ: ДЕЖУРНЫЙ ПО ВЕЧНОСТИ Сергей Переслегин МОСКОВСКАЯ ТУМАННОСТЬ, ИЛИ ГОРОД ПУЛЬСАРНОГО ВЕТРА ПРОШЛОЕ Александр Бачило ЗИМОГОРЫ Владимир Васильев ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ МОСКВА. БУДУЩЕЕ МОСКВЫ В ВИДЕНИИ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЗЕМНОГО ШАРА Сергей Волков МЕЧТАГРАД НАСТОЯЩЕЕ Дмитрий Витер ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ Далия Трускиновская БЕГИ, ЛЖЕДМИТРИЙ, БЕГИ! КУРСОР ВИДЕОДРОМ Александр Тюрин «Черная Молния» в дозоре Москвы КРУПНЫЙ ПЛАН РЕЦЕНЗИИ КОНТЕКСТ: МЕГАПОЛИС, XXI ВЕК ИНТЕРВЬЮ Сергей Зуев : Кормление бронтозавров на сломе времен Николай Ютанов Год 2017 Столетие Артура Кларка и начало галактической истории человечества братьев Стругацких БУДУЩЕЕ Эдуард Геворкян АНГЕДОНИЯ Иван Наумов ОДИНОКОЕ СОЛНЦЕ Москва в пространстве мировых городов Сергей Непомнящий Градостроительная сингулярность: гармония противоречий Дежурный по вечности Сергей ПЕРЕСЛЕГИН МОСКОВСКАЯ ТУМАННОСТЬ, или Город пульсарного ветра /экспертное мнение /Москва, XXI век Главный мировой научный центр в поздних романах Александра Беляева. Столица метрополии космического Человечества в «стандартной модели коммунизма». Родина «Девочки из будущего». Москва, которую я знаю и люблю, соразмерна этому величественному сценарию, но он давно рассыпался, ушел в социальное бессознательное, в Тень, в неосуществившуюся Возможность. В итоге настоящее Москвы проблемно, а Будущее — непродуманно. Должен признаться, я люблю Москву. Считается, что это не очень принято у жителей Санкт-Петербурга, но мне всегда нравилась столица. Эклектичным смешением стилей и времен. Энергичностью жителей. Обилием «точек силы», разбросанных по всему городу от Воробьевых гор до ВДНХ. Фантастичностью. Спора нет, Петербург — тоже фантастичен и даже является одной из признанных тем российской и советской фантастики. Но наш северный город неправдоподобен и призрачен, потому для него естественна рамка магического реализма или даже мистического романа. Москву же можно разглядеть в зеркале научной фантастики. Русский этнос прошел два полных гумилевских цикла развития. Первый завершился в середине XIII столетия татаро-монгольским нашествием. На этом закончилась история Гардарики — варяжской Руси — «страны крепостей» (но совсем не «страны городов», как писали в школьных учебниках). Новая Россия создавалась вокруг Москвы. Центр притяжения, центр транспортной сети, центр государства. Бессменная столица. Не все помнят, что и в послепетровский период, когда политическая столица государства находилась в Санкт-Петербурге, Москва оставалась династической столицей Империи. После Октябрьской революции Москва вновь становится столицей Империи, символом социалистической государственности и опорным городом Коминтерна (до его роспуска). Но в 1991 году имперский этап существования русского этноса завершился. Москва сохранила столичные функции, превратившись к тому моменту в столицу «регионального государства». К тому же ограниченно дееспособного и в сущности находящегося под внешним управлением. Страна приняла новое «иго», но Москва с потерей Империи мириться не пожелала. Ее попытались задобрить, неофициально предоставив ей статус мирового города. Ну, почти мирового… Для любого другого населенного пункта Земли это предел желаний. Для Москвы — потеря будущего, в известном смысле, потеря смысла существования. Она все еще воспринимает себя «столицей прогрессивного Человечества». Вслед за Светланой «Алькор» Никифоровой хочется спросить: «А, может — правда?». Не случайно именно ВДНХ становится порталом в «Верхний мир» в русско-японском фантастическом аниме «Первый отряд». И столь же не случайно именно на Воробьевых горах дают клятву такие фантастические фигуры русской и мировой истории, как Герцен и Огарев — персонажи пьесы Тома Стопарда «Берег Утопии». В любом случае, это — структурообразующее противоречие Москвы начала XXI века. Ей тесно в рамках регионального государства. Ей тесно даже в масштабах геопланетарного треугольника: «Геополитика — Геоэкономика — Геокультура». Москва по уровню развития городской среды, по экономическому, научному, культурному потенциалу далеко позади настоящих «мировых городов»: таких как Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Шанхай, Лондон. Но видит она себя центром Галактической империи и готова играть в другом масштабе — политика, культура, экономика в сложении с первым корнем от слова «космос»: космополитика, космокультура, космоэкономика. Или от слова «хронос»… Но все это мечты, все это — далекие миры-отражения, миры-тени… Либо же — прерогатива другого государственного образования, гипотетической Артании — «Третьей Руси». А пока Москва без особого восторга выполняет свои функции политического и отчасти экономического центра России. Московия всегда была сверхцентрализованной страной. Это отразилось не только на «вертикали власти» и огосударствлении экономики — что вовсе не является отличительным признаком Советского Союза или царской России: современное федеративное государство сохраняет этот родовой признак — и на транспортной сети, и на организации музейного дела, и на научных исследованиях. Москва стягивает к себе все ресурсы. Город постепенно выходит за любые административные рамки, присоединяя к себе новые и новые фрагменты области. Плерион — класс туманностей, которые находятся внутри остатков оболочек сверхновых звезд и подпитываются высокоэнергетичным звездным ветром, истекающим из центрального пульсара. Самый известный объект этого типа — Крабовидная туманность в созвездии Тельца. Соответственно «остальная Россия» платит Москве завистью и — более или менее отрефлектированной «нелюбовью». Но вот что интересно: мне приходилось играть эгрегор Москвы, и я прекрасно помню свой восторг от этой сторонней нелюбви. «А теперь, после возвращения земель и санкций, меня открыто не любит весь мир, и это замечательно, поскольку открывает совершенно новые возможности!». Дело в том, что Москва-то как раз всех любит, а потому использует чужую нелюбовь как вызов к развитию, постоянно пополняющий ее энергию и пассионарность. К сожалению, не со всеми проблемами можно справиться на эгрегориально-энергетическом уровне. Жизнь в Москве кипит. Она трудна, быстра, опасна и интересна, и чем дальше, тем это проявляется ярче. Жизнь, но не производственная деятельность. Сверхцентрализация России приводит к «брюсселизации» Москвы: земля в ней настолько дорога, что не подходит ни для каких форм, кроме административных. Между тем города должны поддерживать все социосистемные процессы, а не только одно управление. Цикл Айзека Азимова «Основание» («Foundation») — классика научной фантастики, повествует о распаде великой Транторианской Галактической Империи и её возрождении с помощью «плана Селдона». Впервые в литературе был представлен и обрел колоссальную популярность проектный подход к формированию будущего. Цикл первоначально состоял из трёх книг: «Основание», «Основание и Империя» и «Второе Основание». В 1966 году трилогия удостоилась специальной премии «Хьюго» за «лучшую фантастическую серию всех времён» (Best All-Time Series) Кризис деятельности усугубляется дорожным коллапсом. В довершение всех бед Москва еще и организована по радиально-кольцевому принципу, что резко повышает ее транспортное сопротивление. Москвичи прилагают немереные усилия к решению проблемы, но все новые и новые транспортные кольца только оттягивают катастрофу. Спасла бы многостоличность с выводом части управленческих функций из Москвы, но такое решение даже не обсуждается как «антиконституционное». И что же будет? Почти для любого города я написал бы: деградация, распространение антропопустынь — и далее по Транторианскому циклу Айзека Азимова: «…сердце Галактики превратилось в живой труп». Но для Москвы трудно поверить в такой исход. Город слишком своеволен. Он хочет и будет жить! И если он сможет жить только в фантастической версии реальности, он сделает эту фантастику явью. Некогда мы играли фантастическое будущее Москвы. И по замыслу устроителей игра началась ни много ни мало с большой радиационной катастрофы, после чего пассионарные московские жители — прямо по цитате из Михаила Жванецкого — «в панике покинули гостеприимный город». Они уехали в Краснодар, в Сочи, в Иркутск, в Хабаровск, в Благовещенск, в Норильск… Там они остались москвичами по духу и оперативно принялись переделывать попавшую под руки географию в разнообразные версии «Нью-Москвы». В России появилось огромное количество центров взрывного роста. Страна вошла в период быстрого развития — и острых внутренних конфликтов, которые всегда сопровождают такое развитие. Мир притих, обнаружив вместо одного сытого «русского медведя» десяток голодных. Пока все это происходило, на Москву никто не обращал особого внимания. И, как оказалось, совершенно напрасно. В условиях катастрофы пассионарии бежали из Москвы. Но в городе остались сверхпассионарии. И для них сложившаяся ситуация: территориальные пустоты в Москве, резкое падение цен на землю и недвижимость, ослабление административного давления, истечение органов власти, — все это оказалось как нельзя более кстати. Город сжался в размерах, но его социальная температура повысилась скачкообразно, и в Москве пошли процессы генерации мощной социальной энергии, аналогичные генерации высокоэнергичного излучения в магнитных полях сверхплотных звезд. К концу игры Россия представляла собой этакую «Крабовидную туманность»: огромное количество «точек роста» по всей территории страны — и в центре что-то совсем ни на что не похожее — «нейтронная звезда» — сверхсжатый, сверхактивный, сверхпассионарный город, по сравнению с которым все остальные города — напомним, с точки зрения внешнего мира очень интенсивно развивающиеся и угрожающие мировому порядку и вместе и по раздельности — кажутся сонным болотом. Конечно, Москва снова стала столицей «де-факто». Но она даже не заметила этого… «Идти снова стало легко, когда я вспомнил Янтарь. Янтарь был самым великим городом, который когда-либо существовал или будет существовать. Янтарь был всегда и будет всегда, и любой другой город, где бы он ни находился, когда бы он ни существовал, был всего лишь Тенью Янтаря в одной из ее фаз. Янтарь, Янтарь, Янтарь… Я помню тебя. Я никогда больше не забуду тебя. Думаю, что в глубине души я никогда не забывал тебя все эти долгие века…» Роджер Желязны «Девять принцев в Янтаре» Александр Бачило ЗИМОГОРЫ /фантастика /апокалипсис /инопланетяне А как лес кончился, так и собачки побежали веселее. В полях снег убитый, мерзлый, окоренок катится что по льду, за день верст по сорок отмахивали, ног не трудя. Одно плохо — край тут голодный. Охотой да шишкой не проживешь, разве что бродячую стаю лохмарей встретишь. Но их-то как раз надо стороной обходить… По своей бы воле я в эти края, конечно, не потащился. Чего я тут не видал? Ям-ловушек? Обвалов на голову? Спасибо, мы люди лесные, нам оно ни к чему! Но прижало, что поделаешь. Никогда у нас легкого житьишка не было, а нынче и вовсе зябко стало. Вон она, Чертова Звезда, висит, на полнеба хвост раскинула. Среди бела дня ее видно и ночью светит — хоть шишки собирай — а ни черта, сволочь, не греет. Как раз наоборот — с тех пор, как появилось это диво, что ни год, зимы все лютей. Прокентий говорит, что нам уже не угреться, не притерпеться к холодам. Пора съезжать. А он ведь даром не скажет, Прокентий-то. Башковитый парень, хоть и малахольный. Ну, значит, дорога теперь одна… — Смотри-ка, дед! Никак, стена! Неужто, приехали?! Тьфу ты, сорока! Чуть с окорёнка не спихнула! Всю мыслю сбила… И за что мне эта Зойка в поезжачие досталась? Самая шебутная девка в поселке! Стена ей… До той стены еще день пути! Как не полтора… Однако же и правда, сугроб впереди больно крут. Изогнулся дугой — ни дать, ни взять — стена. Невысокая, роста в три, хотя на глазок черт ее смерит — замело все. Увал и увал, только через каждые шагов тридцать — ложбинка. Что-то оно мне напоминает, никак не ухвачу. Поплутай-ка полвека по лесам, как я — еще и не то забудешь! — Так объезжать будем, что ли? — сорока моя трещит. — Али перевалим? — Придержи упряжку, — говорю. Зойка соскочила, обдернула собачек. Встали. Поднялся и я — ох, скрипят мои косточки! Глянул туда-сюда. Конца-краю увалу не видно, замаешься объезжать. Помахал рукавицей. Задние окорята — а уж много за нами из ельника показалось — тоже давай осаживать. Упряжка Прокентия встала рядом. Поезжачий его, Федюня, собачек тормознул, не соскакивая. Мастер. — Случилось что? — Прокентий спрашивает. — Обсмотреться надо, — говорю. — Сугроб видишь? Прокентий и сам уж, щурясь, глядел на преграду. — Ну и что там, под ним? — А черт бы его знал! Знакомое что-то… — Так знакомое или черт бы его знал? Вот пристал! Сходи да сам пощупай! Как раз на обед какой-нибудь твари попадешь… Но этого я, конечно, вслух говорить не стал. Наши, поселковые, меня еще до похода предупредили: за Прокентия отвечаешь головой. Не убережешь его — так не обижайся, дед. Камень на шею и в прорубь. Пугают… Будто я без них не понимаю, что Прокентия беречь надо. Потому как он — голова, без него поселку не спастись. Но это с одного боку глядя. А с другого поглядеть — он ведь дитё-дитем, Прокентий наш. Ни прокормить себя, ни от зверья отбиться, ни дорогу в лесу найти — малахольный, одно слово… — Ладно, — говорю, — перевалим, помолясь. И Зойке: — Правь во-он туда, между ложбинами посередке. Зойка пуговкой своей закрутила неодобрительно, тоже взад-вперед зыркает. — А ложбинкой-то сподручнее! Крутяка такого нет. А посередке… втянут ли собачки? — Ничего, — говорю. — Ты поможешь. Спорить еще со мной будет! Я же чую — снег в ложбинке рыхлый, провалишься вместе с окоренком, и собаки не отроют! А спроси меня, откуда я это знаю — нет ответа. И тут вдруг Прокентий выдал — я чуть в сугроб не сел. — Больше всего, — говорит, — это похоже на поезд… Ах ты ж, барсучина смышленый! И где он слов таких понабрался?! Поезд! Не зря, выходит, в землянке у матери книжки прятал, на растопку не давал! Другая-то молодежь давно и буквы разучилась рисовать, да и не умела, поди, никогда — зачем они в промысловом деле? А этот, вишь, начитанный! Ведь и правда — вылитый состав на путях стоит! Только снегом занесен по крыши. Давненько я никаких поездов не видал! Пожалуй, с первого похода — ни разу… — Надо бы глянуть, — говорю, — что там, в тех вагонах! Встали табором под самым увалом, но собачек пока не откладывали — вдруг тикать придется? Я обсмотрелся кругом — никаких следов. Была не была! — Вот здесь копайте, — говорю. Окромя двоих мужиков с лопатами поставил еще троих — копейщиков. Мало ли что из такой берлоги может выскочить? Добро, если косман — зверь мелкий, бей его по сусалу, пока на горло не кинулся, и весь разговор. А если там лохмарь? Разрыли без ошибки — прямо до двери докопались. Натуральный пассажирский вагон, дверь не на замке, примерзла, правда, но кое-как отколупнули, толкнули — открылась. Прокентий было полез первым, да я на него прицыкнул. Он хоть и голова, а настоящего поезда сроду не видал. Не говоря уж про живого лохмаря. Случись что, кого в прорубь спустят? Вот то-то. Значит, и охотой я командую. Долго слушали, не ворочается ли там, в темноте, туша, не стучат ли когти по полу. Но было тихо. Эх, раскопать бы окна, дать свету! Да провозишься с раскопками как раз до ночи. Обойдемся факелом. Ну и двинулся я по вагону первым. Хорошо, он не купейный, а из одних перегородок с полками, забыл уж, как зовут такие. Полвека прошло, как люди с Земли ушли, тогда же и поезда встали, электричество кончилось, бензины-керосины всякие — некому вырабатывать и не для кого. Только такие зимогоры упрямые, как в нашем поселке, остались, и то не все. Ну да ничего, перебились и без цивилизации, и без Станции вашей спасительной, пропади она пропадом. Алёну у меня забрала… Да. Полвека… А пыли в вагоне немного накопилось. И то сказать — какая пыль, когда на дворе круглый год зима и сугроб выше крыши? Тишина да покой. Как в гробу… И только это я подумал, как вдруг Витька-копейщик как заорет: — Лохмарь! Тут и я увидел — далеко впереди два огонька вспыхнули. У меня прямо сердце обмерло — так и есть, лохмарёвы глаза! Не найти в наших краях зверюги страшнее — хитрый, силищи страшной и вечно голодный. Выследит в лесу — и поминай как звали. Редко когда отбиться удается, да и то если артелью. А тут, в узком проходе, какая артель? Как дунут мои копейщики назад, к выходу, только топот стоит! Хотел и я поворачивать оглобли, да что-то странное вдруг померещилось. Чего это у лохмаря, подлеца, глазенки из стороны в сторону забегали? Пригляделся, помахал факелом и все понял. — Возвращайтесь, — кричу, — воины хреновы! Опасность миновала! Подошел ближе — ну, точно. В последнем закутке верхняя полка поднята, под ней — продолговатое зеркало с трещиной — от мороза, наверное, раскололось, и теперь в нем не один факел отражается, а как бы два. Витька-копейщик и остальные в тамбуре столпились, шеи вытянули. — Чего было-то? — спрашивают. — Зеркало, — говорю. — Какое такое зеркало? — глазами лупают. Вот и толкуй с ними. — Распрягайте, — командую. — Здесь и заночуем. Пещера удобная… Ночью приснился мне стук колес. Уютно так. Вроде и на боку лежишь, а сам знаешь, что едешь — прямо до места довезут. Тут подходит Алёна и возле меня садится. — Попей чаю, — говорит. — Скоро станция. — А куда это мы едем? — спрашиваю. Алёна помолчала, вздохнула. — Я тут выхожу, Глеб. А тебе дальше ехать. — Как так выходишь?! — не понимаю. — Зачем? — Родители говорят, здесь больше нельзя жить. Станция нас всех переправит на другую планету. Ты с нами не хочешь — значит, пора прощаться… Встала и ушла. Я с полки вскочил, за ней бросился, а она уж в дальнем конце вагона. — Стой! — кричу что есть силы. — Вернись! Это смерть! Бегу, бегу за ней, вагон все длиннее, снег в проход заметает, на полу лед скользкий, бежать не дает. А она все дальше… — Послушай меня, Алёнушка! — реву уже в голос. — Это не для людей станция! И планета не для нас! Вы там шагу не ступите! Пропадете! Вернись! Не бросай! Но она уже в тамбур выходит и дверь за собой прикрывает. А из крайнего купе навстречу мне вылезает черная туша с горящими глазами… Пытаюсь ухватиться за что-нибудь, чтобы остановиться, да руки промахиваются, а ноги все скользят, несут прямо в пасть. Тут вагон покачнулся, полетел я вверх тормашками, головой ударился… и проснулся. Лежу на полу, с полки зипун свисает, которым укрывался, а в проходе Зойка стоит со свечкой. — Ты чего, дед? Поднялся я, потрогал голову. На лбу шишка, морда мокрая, но не кровь. Слезы. — Ничего, — говорю. — Запнулся в темноте. Иди, спи. Она зевнула, ушла, а я накинул зипун и заковылял к выходу. В коленках ломит, в спине стреляет, в башке гудит. Постоял со сторожами у костра, дымной травы потянул, на Звезду посмотрел… Полвека не видал Алёны. А снится чуть не каждую ночь. На самом-то деле все, конечно, не так было. На поезде — это мы с ней еще детьми ездили, на море, с родителями. А на Станцию ее без меня увезли. Обманом. Сказали, что я уже уехал. И как она поверила?! Ведь клялись — только вместе! Видно, от холода и любовь в спячку впадает… Я, как узнал, бросился догонять. А на чем догонять? Поезда уже не ходили, машины вдоль дорог стояли брошенные. На велосипеде в пургу далеко не уедешь. Доковылял кое-как пешком за три дня, мы тогда недалеко от города жили. Да все равно поздно. Люди, которые на Станцию не успели, уже назад бежали. А за ними… Ох, и дураки же мы были до того дня! За год-то в телевизоре профессора все толковали о Спасении. Дескать, в каждом большом городе появились Станции — это, судя по всему, любезные господа пришельцы предлагают всем желающим переселиться на более благоустроенную планету, поскольку, дескать, на Земле ожидается значительное похолодание. Чертова Звезда, или как они там ее называли, своим хвостом Солнце загораживает и улетать не собирается — на круговую орбиту, мол, села — прямо против Земли. Свет через тот хвост проходит, а тепло задерживается. В общем, мудрено как-то объясняли, но им верили. Как тут не поверишь, когда и вправду холода, что ни год, все больше от весны отхватывают? Да и осень к июлю ползет, в августе снег ложится. Не говоря уж про самую зиму — носу из берлоги не высунешь. Все и ломанулись на Станции — спасаться. А нет бы друг друга спросить: ты его видел хоть одного, того пришельца сердобольного? Ты там бывал, на той планете, где нам рай заготовлен? Да какие уж тут вопросы, когда задницу подмораживает! Все побросали и сбежали. И ни один не вернулся… — Дед, ты тут? — Зойкин голос за спиной. Вот неугомонная душа! — Ну, чего тебе? Дрыхни, знай, запрягать скоро! Вижу, мнется. — Там это… Скворбчит что-то. — Как так — скворбчит? Она, бестолочь, пятерней шевелит. — Ну, тихонько так — дыр, дыр — будто издаля. Хотела Федюне сказать, да его на месте нет, к собакам, наверное, пошел в тот вагон. — Так его собаки, поди, и чешутся. А ты сразу — скворбчит… — Нет, дед. Это не собаки. Послушал бы ты, что ли… Вижу, надо идти, не отвяжется. Ох, шебута на мою голову! Вернулся в вагон. — Показывай, — ворчу, в котором месте у тебя скворбчит… И вдруг сам услыхал: дыр, дыр — глухо, будто сквозь землю. Я сейчас плюх на пол и ухо приложил — через рукавичку, конечно, а то потом с мясом отдерешь, от мерзлого-то. Прислушался к нутру земному, а там буровля стоит! Будто кто коловорот в бревно вкручивает — дыр да дыр, дыр да дыр… Ох, знакомы мне сверлильщики эти! Подхватился — и назад, к сторожам: — Тушите костер! — кричу шепотком. — Царапуха идет! Разбросали головни подальше, кострище снежком присыпали. Ждем. Тут уж как доведется: либо бежать, манатки похватав, либо притаиться и не отсвечивать. Бежать, похоже, поздно, самое время Богу помолиться — авось царапуха мимо пройдет. А все-таки боязно. Целую ночь костром землю грели — вдруг почует? Правда, знающие люди говорят, она больше на открытый огонь бросается — такая у царапухи особенность. Однако же и хлебалом щелкать не приходится, кто ее, тварину, знает, что ей в ганглию взбредет… — Плохо дело, — Витька-копейщик сипит. — Чего еще? — Головня тлеет. Пригляделся — и правда, огонек вдалеке. Ребята поленья-то раскидали, а притушить не постарались, как следует, вот и раздуло. — Пойти, притоптать, что ли? — Леханя молодой спрашивает. — Сиди ты, топтун! — отмахиваюсь. Сроду меня чуйка не подводила, и теперь знаю: совсем близко царапуха. Ломанется с-под наста — вякнуть не успеешь. — А ведь там ходит кто-то, — Витька в поле уставился. — Вона! Этого еще не хватало! Кому бы там ходить? Все наши в вагоне, только сторожа в дверях сгрудились. И не окликнешь ведь! У царапухи ухо в полтулова, остальное — пасть. Кричать при ней никак нельзя. Костя Глиняный так-то крикнул раз, и ага. Разверзлось под ногами, вроде погреба, — и нет человека… Весь поселок про тот случай знает, никому в башку не вскочит разгуливать, когда царапуха низом идет. А уж огонь запалить в такой час и вовсе ни один не осмелится. Разве псих какой, вовсе без понятия… И только я про это подумал, как меня тут же и осенило. Зойка! Расплескать твою простоквашу! То-то я давно сорочьего треску не слышу! Как же это она мимо меня в поле выбралась? Ну, не дура набитая, а? Пропадет ни за понюшку, из-за одного только шила в заднице! Эх, Зойка, Зойка… — Давайте в вагон, — шепчу сторожам. — Нечего здесь больше торчать. Послушались. Только через плечо в поле оглядываются да вздыхают. Поздно теперь вздыхать! Смотреть надо было, кто мимо вас ходит… — И дверь за собой на замок заприте, — добавляю. — Но тихонько, чтоб без скрипу! Витька остановился, смотрит на меня. — Ты чего задумал, дед? — Не твоя забота. Прячьтесь, сказал! Притянул за ними дверь. Авось, отсидятся. Царапуха, конечно, как в раж войдет, так и железо разгрызет, не побрезгует. Только сейчас у нее посподручней добыча есть — дура молодая да дурак старый. А небо уж сереет, к рассвету дело, только чую, не всем нынче рассвет увидать доведется. Пригляделся снова к огоньку, что в поле тлеет, да и двинул на него легкой походочкой. Ох, коленочки мои, суставчики заколдобленные! Кой черт легкой походочкой! Шкандыбаю, как могу, со стороны на сторону переваливаюсь. А наст, сука — скрип да скрип — как нарочно зверя подманивает. На все поле визг морозный стоит с-под валенок, всякая тварь его за версту слышит. Кроме Зойки. Вижу, маячит в полумраке на том же месте, ни назад, ни вперед. Поняла, что ли, про царапуху-то? Ага, как же, поняла она. Во весь голос вдруг: — Дед, это ты? Беги сюда, чего тут есть! Я на нее машу рукавицами — молчи, мол, окаянная! А сам думаю, ох, не надо мне к ней бежать. Как раз наоборот. Остановился и давай приплясывать на месте, да с покриком, потому как терять мне больше нечего. — Зойка! — кричу. — Матерь твою, равнобедренную! Отползай от огня, подлюка рыжая! Не слышишь, что ли — царапуха идет! Ору этак да приплясываю. А сам-то все жду. Как треснет сейчас наст под ногами, как раззявится глотка бездонная, алмазным зубом отороченная — только меня и видели! — Да хватит тебе скакать, — спокойно вдруг говорит знакомый голос. — Нету здесь никакой царапухи. Если бы прямо сейчас звериная пасть с-под снега вылезла, так не за ноги бы меня ухватила, а за задницу, потому как я где стоял, там и сел. Прокентий! Гляжу, и правда — двое их там топчется. Да и не дивно — вот уж два пима на одну ногу! Оба без понятия и опаски, как только живы до сих пор? — Ну, даешь, разлюбезный, — вежливо так говорю, а голос не слушается, петуха пускает. — Ты-то как здесь? — А мы, — говорит, — через другой вагон вышли. — Как это — вышли? — в толк не возьму. — Там же сугроб! — Ну, что ж, что сугроб, — плечом дергает. — Сугроб ведь и прорыть можно… Тут только, в рассветошной уж серости, заметил я в руке у него рогатину под широкий клинок, рессорный. Такая рогатина и на место лопаты сгодится. Меня прямо подбросило — вскочил, как молодой. — Так это ты, злодей, наст буровил?! Лучше бы меня царапуха съела, ей-Богу! Это что ж теперь будет? Со смеху помрет весь народ поселковый: дед-то, проводник-то наш, многознатец и ведун хренов — Прокентия за царапуху принял! — Да подойди ты! — Зойка машет. — Чего встал там? Тоже змеища еще. Один раз на позор выставила, так мало ей. — Спасибо, — говорю, — не интересуюсь. Если у тебя опять в котором-то месте скворбчит, так ты кавалеру предъявляй, а с меня ваших хиханек хватит! Однако вижу, не хохочут. — Будет тебе ворчать, дед, — Прокентий супится. — Не я наст буровил. Тут дело серьезное. Сам посмотри. И пальцем себе под ноги тычет. Ну что станешь с ними делать? Подхожу, наклоняюсь, разглядываю… И жгучим паром меня прошибает, хоть и студено в поле. Потому как от хвоста поезда, мимо нас, да прямехонько к лесу уходит глубокий, свежий след лохмаря. А в следу — кровь. И рукавица валяется. По заплатам судя — Федюни-поезжачего рукавица… На следующий день — солнышко наше смурное еще доверху не добралось — дорога пошла уже совсем другая. То окорята все по увалам прыгали, а тут пришлось огибать целые горы — видно, большие дома под снегом. — Не гони, — говорю Зойке. — Как бы в подвал какой не ухнуть. Пошла ватага помедленнее. Ничего, тише едешь — дальше будешь. А то раскатишься этак-то, да прямо в стаю и въедешь. Тут вообще надо ухо востро держать — не один зверь тобой закусит, так другой подкрадется. Эх, Федюня, Федюня… Прости старого дурака, не уберег. Лохмарь-то, выходит, всю ночь рядом с нами сидел, таился, и собаки его не почуяли. Отчего-то они инопланетную тварь никогда не облаивают, робеют, что ли? Пробеги стороной белка какая или там барсук — концерту было бы на всю округу. А на этих молчат, будто так и надо. Ну конечно, чего уж! Новые хозяева здешних мест… Удивлялись поначалу такой напасти, откуда, мол, неведомое зверье лезет? Только как зима прочно установилась, тогда и поняли, для чего нужны были все эти Станции и сама Чертова Звезда с хвостом. Это не на той планете для нас курорт устроили! Это на этой — для них! Как поперли лохмари, косманы, мехоеды, царапухи, рытвинники — и какой только твари не по паре, а то и по стае! Большие, маленькие, напористые, злобные, ненасытные. Сразу стало ясно, что мы для них никакие не жертвы стихии, и не спасать они нас явились. Мы для ихнего зверья — горячие блюда, и весь сказ. Ухватил, кого поближе, да и волоки на обед! Одного только не пойму. Ведь на самой крайней полке не Федюня спал, а я. Как же так меня судьба миновала? Опять повезло. Я молодой еще был, когда первый раз с лохмарем нос к носу встретился. Ну, как встретился? Валежник в лесу собирал, вязанки лыком обматывал. Вдруг как жахнуло по загривку — аж искры из глаз. Очнулся, а меня кто-то за ногу волочит, мордой по снегу. От когтей следы до сих пор на ляжке остались. Подстерег меня лох-марь, да, видно, решил впрок заготовить, на месте не сожрал. Только то и спасло. А второе мое счастье, что дед Касьян набрел на прикоп. Он тоже валежину в лесу собирал. Видит — струйка пара из сугроба тянется, смекнул, что к чему. У пришлой-то зверни пар из пасти не идет, больно кровь у ней холодна. Уж как он, Касьян, меня до поселка пёр, не могу сказать, не знаю. Помню только, что снова мордой по снегу, ну да за это я на него не в обиде. Он же меня и выходил, не дал в горячке загнуться, отпоил травами. Природный был дед, не нам чета. До самой смерти в снегу рылся каждое лето, находил-таки целебные травки. А как начнет чего рассказывать — заслушаешься. Байки, сказки да присказки знал — и все с толком, все к случаю. Много чего я у деда Касьяна понабрался. Поселковые смеются, что я нынче и говорю, как он. Так что ж, годами-то я тоже теперь дед, кой-чему и сам научился за полвека зимования да бедования. А времена бывали — ох, лихие! Иной раз думалось — конец приходит поселку, изведут, твари. А все-таки не поели до последнего. Хрен вам! Если бы не холода, мы бы еще посмотрели, за кем эта земля останется! Да вот беда — уж больно студено стало в последнее время. Значит, пора искать спасения. А где искать? Там, откуда беда пришла — больше-то негде. Сумасбродство, конечно, на верную смерть идем. Но ведь продержались как-то пятьдесят лет? На что-то дана человеку голова? У вас Станции-хренанции, ладно, зато у нас — Прокентий. И его Машина. Окоренок Прокентия поравнялся с нами. Новый, на место Федюни, поезжачий, Санёк, кричал на собачек, вразумлял их остолом сбоку — чтоб не задирались с нашей упряжкой. Да только не особо его собачки слушались — не привыкли еще. Сам Прокентий ехал чуть не стоя — всматривался в дальние холмы. — Ты когда думаешь Машину собирать? — спрашиваю. — Как можно позже, — хмурится. — Тащить-то на себе придется. — Как бы стаю не прозевать, — предупреждаю. — Налетят лохмари — гайки крутить некогда будет. — Знаю, дед, знаю! — отмахивается. — Дай хоть в город въехать! Приподнялся и я, гляжу из-под рукавицы. — В город, говоришь? Ну так вот он тебе — город! Прокентий чуть с окоренка не слетел, так растаращился. — Где город? Где?! — А вон, видишь, полоса белесая над увалами? — Ничего я не вижу, — ворчит. — Снег и снег… Потом вдруг: — А, нет! Вижу! И что это за полоса? — А это, — говорю, — МКАД… Привал решили сделать на Речном Вокзале. Обзор хороший — домов вокруг мало, и дровишками можно разжиться — когда-то парк тут был вдоль воды. С виду-то нынче что вокзал, что кинозал — сугроб-сугробом, шпиль в морозы рассыпался, звезда отвалилась. Но башенка еще торчит голым боком с-под снега. Кабы не в городе, так прямо царское место — заройся и живи. Но не дадут ведь, племя живоглотское! Ладно, подошли мы вдвоем с Витькой-копейщиком бережно к вокзалу. Свежих следов вокруг не видать — и то хлеб. Полезли наверх. Намело так, что вроде не шибко круто лезть, однако запыхался я, как Савраска. Тоже вот, деда Касьяна присказка — запыхался, мол, как Савраска. А что за Савраска — так я и не узнал у него. Собачья кличка, наверное. И ведь сучья ж натура! Ползешь, карабкаешься — вся спина мокрая, а ветерок наверху такой продирает, что зубы ломит. Вот и пойми, согрелся или замерз. Взобрались, значит, к самой башне. Отгребли малость на балкончике, послушали у двери — не дверь, а название одно, две обгрызенные доски и жердина наискось. Внутри вроде тихо, но нынче уж меня тишиной не купишь. В поезде тоже тихо было, а что вышло? Ну да нам внутрь лезть и не надо. Ватагу я под берег послал, пусть пока на льду перекантуются. Ничего, потерпят, нашему брату, зимогору, к стуже не привыкать. А собачек можно и в упряжке покормить, не откладывая. Только обзору такого со льда, конечно, не будет. Там хоть широко, а низко. Тушино видно, а Сокол — хрен. Потому я и полез на башню, и Витьку взял. Глаза-то мои совсем не годящие, считай — полторы пары на двоих. — Не туда смотришь, — в бок его пихаю. — Дорога нам звон куда! Гляди внимательно, да запоминай, чтобы потом не плутать. Только вижу — не слушает он, щурится в ту сторону, откуда пришли. — Чего это там? — бормочет. — Дед, ты глянь! Вот недотыкомка! Да если бы я мог сам разглядеть, я бы тебя сюда и не гонял! Таращусь, перемаргиваюсь с глазу на глаз, а ни черта не разобрать. Точка какая-то там вдалеке, откуда наш след окореночный идет. Сослепу невесть что чудится. Будто… нет, и говорить не буду. Не выспался я прошлой ночью, вот и мерещится. А этот долбень, как назло, молчит, как снегу в рот набрал. Иной раз помолчать надо, так его, бывает, не заткнешь. — Да говори ж ты, асмодей! — ругаюсь. — Чего там? Знакомого приметил? — Вроде того, — кивает. — Век бы его не видать… Витьку я на горе оставил для догляда и свой зипун ему дал, чтоб не мерз, а сам скатился кубарем к нашим на лёд. Так и так, рассказываю. Вчерашний лохмарь за нами идет. Прокентий хмурится, плашки от Машины на шпильку собирает. — А с чего ты взял, что это вчерашний? — рассуждает. — Может, местный? Мало ли их тут, в городе? Станция близко. Ну ты погляди на него! Сроду живого лохмаря не видал, а туда же, с охотником спорит! — Ты, — говорю, — свое дело ведай, а в охотничье не встревай! Я хоть глазами слаб, а разбираюсь, поди, давно лохмарь по следу идет или только что учуял. Машину скоро соберешь? Руками разводит. — Только начал. Надо повозиться. Вот то-то — повозиться! Предупреждал же — некогда будет гайки крутить! Ладно. Кликнул я копейщиков, велел набрать дреколья в запас, отпрячь собак, которые позлее, и повел кругом вокзала назад по окореночному следу — в перехват зверя. Витька с горы семафорит, указует — совсем, мол, близко зверь, рукой подать, бери его в клешню, братва! Ишь, раздухарился, Чапаев! С верхотуры-то легко клешню показывать. Сколько тех клешней лохмарь пообкусывает, пока его копьями забьешь? Не знал бы я точно, что он один, разве отважился бы охоту без Машины начинать? Да и на одного бы не полез, когда б не нужда. Если можешь тихо от лохмаря свинтить — не раздумывай. Вот главная заповедь охотника. Но сейчас деваться некуда. Подберется зверь к ватаге, кинется на баб с детишками — много ты с ним в толчее навоюешь? Потому идем навстречу. — А ну, разберись в цепь! — командую. — И шуму побольше. Может, сам уйдет… Мужики давай палками стучать, голосить, кто во что, а я громче всех — затянул старинную нашу песню охотного копейщика: «Гоп-стоп, Сэмен, засунь ей под ребро!» Ребята подхватили, раскатили в двадцать глоток, так что и страх прошел. Идем, как в атаку на пулемет. И что ты думаешь? Помогло! Обогнули вокзал, смотрим — нет нигде лохмаря! Поле ровное, без бугорка, без колдобинки, только кленовые верхушки над сугробом торчат. Где же зверь? Оглядываюсь на башенку, свищу Витьке — сверху-то небось виднее, куда лохмарь девался. Да где там! И маковки Витькиной не видать. Задубел, что ли, на ветру, уши греет? — Вот он, след-то, — Леханя молодой показывает. Смотрю — точно. Цепочка жиденькая тянется полем, еле-еле так по насту когтями царапнуто, а все-таки различимо. Лохмарь тут резко в сторону взял — должно, песню услыхал — и утащился куда-то в сторону холмов — домов бывших. Робеет, скотина! Не азартно ему в одиночку на артель переть. — Пойдем за ним? — Леханя спрашивает. Ну уж нет. Отогнали — и ладно. Подвиги нам сейчас ни к чему, вот будет Машина — тогда милости просим. — А дед-то наш голосист, — Никитка Кочкин посмеивается. — Так песню орал, что и лохмарь испугался! — Да, может, он старый дедов знакомый, — Леханя тоже скалится. — По голосу узнал, да и убрался от греха подальше! Ржут. Как поняли, что не надо больше шеи под лохмариные когти подставлять, так, вишь, разобрало их. Бывает. — Ну-ка, ты, прыткой, — Лехане говорю, — беги смени Витьку на башне! А то он примерз там, поди, задницей до кирпичей… Да гляди в оба, не в затишке хоронись! Прозеваешь зверя — шкуру спущу! Вояки, матерь вашу… Полез Леханя на гору, а мы, остальные, тем же порядком назад двинулись, но — с оглядкой. Неспокойно что-то у меня на душе. Скорее бы уж Прокентий с Машиной заканчивал! Валить отсюда надо, пока беды не приключилось! И как в воду глядел. Полдороги не прошли, вижу — несется Леханя во всю прыть с горы обратно, а в руках у него — прямо тошно мне стало — Витькина шапка! Подбежал, задыхается, глаза дикие. — Нету его там! — хрипит. — И дверь сломана… Смолянкой много, конечно, не насветишь. Ступеньки кое-как видно — и скажи спасибо. Спускаемся друг за другом — я, следом Леханя, потом братья Кочкины — Данила с Никитой. Последним шаркает Гришка Перебейнос — старый хрен, вроде меня, но жилистый, а самое дорогое, что молчун. Сказано идти — идет. Скажут: стой — будет стоять. С умными советами не лезет. Умной тут уже есть один… Остальных копейщиков я отослал ватагу охранять — мало ли что? Чую, однако, молодые сзади сопят неодобрительно, не нравится им этот наш поход впятером. Как будто мне самому нравится! Но в тесноте да еще в потемках что пятеро, что двадцатеро — один хрен. А только Витьку я просто так не брошу. Вдруг жив? Надо хоть попытаться спасти. Меня самого когда-то также спасли… Лесенка узка да крута, винтом уходит в темень преисподнюю, а по сторонам здоровенные железяки обындевелые, тяги да колеса. Я поначалу удивлялся, что за нагромождение такое, а потом вспомнил: башня-то с часами! Вот это самое их нутро и есть. Пониже часов раздалась лестница вширь, из башни выбрались на этаж. Гулко тут, пусто, а простору! Ребята мои этакой амбарины отродясь не видали. Дальних углов совсем не разглядеть — тьма! И черт ее знает, чего там, в той тьме, притаилось. Вижу, оробели совсем, только Гришка равнодушно глядит, дескать, видали мы вокзалы и побольше этого. Ну а я сейчас на карачки — ох, позвоночки мои хрустячие — и носом в пол, следов ищу. Натоптано немало кругом, да пыль мерзлая что камень — никак не разобрать, кто топтался. Не мог же один лохмарь столько наследить! А главное — царапин от когтей не видать. Эге, думаю, уж не косманов ли стая Витьку моего утащила? Косман — зверь не так чтобы крупный, одолеть его можно. Когда один на один. Но стаей порвет и лохмаря. А второе — подкрадывается, гад, неслышно, лапы-то у него широкие, мягкие. Кинется сзади — и чирикнуть не успеешь. Да… Если косманы тут затесались, то дело безнадежное — живьем сожрут. Одно непонятно — где же кровь? Косман, он первым делом глотку рвет, а потом уж в нору тащит. Что-то не то… — Дымком, однако, тянет… — говорит вдруг Гришка. Я обернулся, гляжу на него снизу вверх, как на явление — чего это разговорился молчун? Смолянка коптит — ясно, что дымком, не одеколоном! Но Гришка, хоть и не великого ума мужик, а в охотничьем деле охулки не даст. — Дымок-то кленовый… — добавляет. Тут и до меня дошло. Подхватился я, и снова на лестницу — вниз, на первый этаж. Пацаны за мной топочут уж не таясь — тоже, видно сообразили что к чему. Выбежали прямо к кострищу посреди зала. Угли теплые еще, хоть и водой залиты. Только что здесь был кто-то, у костра грелся. Не лохмари с косманами, конечно, а самые что ни на есть натуральные люди. Хомы, мать их, сапиенсы, как Прокентий говорит… Лет пять уж не видал я живого человека, чтоб не из нашего поселка. Были соседи, да пресеклись. Кто померз, кого зверь поел, а некоторые просто — снялись с места и ушли куда-то, судьбы своей искать. Так же вот, как мы ушли. Но чего ж прячутся? Мы с соседями всегда мирно жили, а у этих что на уме? И главное — где Витька? Смотрю — Леханя вдруг замахал на всех руками, будто журавель крыльями, Данилке Кочкину рот пятерней закрывает — нишкни, мол, цыц! Прислушался я — ничего. Смолянка трещит тихонько и больше ни звука, как в могиле. Но Леханя упорно куда-то в угол таращится, а нам, не оборачиваясь, пальцы скрюченные показывает, на манер грабли. Ох ты, мать честная! Действительно, цыц! Медленно — медленно пару шагов сделав, и я, наконец, разглядел. В стене, по-над самым полом, круглая дыра, по краям щербленая, будто шестеренка отпечаталась. Царапухин ход! Я по первому-то испугу чуть смолянку не погасил — огонь же! Но сообразил вовремя — скворбчания не слышно. Стало быть — ход не свежий, может, день ему, а может, год. Место тихое, бесснежное… Это наверху следы до первой поземки живут, а здесь все сохранно, как в холодильнике. Был когда-то такой агрегат — холодильник. Сейчас и не объяснишь, зачем… — Не теряй штаны, ребята! — нарочно во весь голос да пободрее гаркаю. — Та царапуха, что нас заглотит, пока далеко ползает. Поживем еще. А вот люди наверняка этой норой и ушли, больше некуда… Идем ходко, тропа чистая, за царапухой грунтов наваленных не остается, куда уж она их девает — Бог ведает. Тут главное — с разгону в гнездо ее не вывалиться — большая неприятность будет. Потому слушаю в три уха, смотрю в три глаза, смолянки меняю часто. А ход-то не короток! Поди разбери, куда выведет. Но если люди тут один раз прошли, как-нибудь и в другой пройдут. Обожди, не торопись, говорю себе. Не так все просто. Что это за люди такие бесстрашные, что и царапухи не боятся? Уж не сами ли… Чуть смолянкой не обжегся от такой догадки. А что? Никто ведь отродясь тех пришельцев не видал. Одни только разговоры, что, мол, пришельцы. Прилетели, понаставили своих станций и гонят к нам тварей стадами. А зачем, почему — спросить некого. Не лохмари же это все затеяли — тем лишь бы утробу набить. Прокентий все мечтает встретиться с настоящими хозяевами… Эх, надо было его с собой взять! Да теперь уж поздно, придется своим умом доходить. Ничего, как-нибудь. Мне тоже давно охота с ними потолковать. Разобраться, указать на ошибки — дескать, погорячились вы, братцы, планета, извиняемся, занята, приструните зверинец свой. И насчет Алёны спросить… Но только это подумал, слышу — шум впереди, крики, да гулко так, будто ход незаметно обратно к вокзалу привел. Замерли, прислушиваемся. А там рев стоит, галдеж многолюдный, да с матюгами! Нет, думаю, не сегодня еще пришельцев повидать доведется. Свои во что-то вляпались, землянские. Что тут делать? На помощь бежать очертя голову боязно — как раз сам вляпаешься. Тронул я Перебейноса за плечо. — Пойдем-ка, Гриша, — шепчу, — глянем тихонько. Остальным махнул, чтоб оставались на месте, пока не позову. Двинулись мы с Гришкой чуть не ползком, без огня, на ощупь. Пока ползли, шум вроде униматься стал, а там и совсем смолк. Тихо, как в коробочке. Только не верю я в тишину. Молчат — ладно, но кто молчит? Почему? Ушел или, наоборот, затаился, новой поживы ждет? Того и гляди, в темноте упрешься носом прямо в лохмариное брюхо. До чего ж неуютно! — Повидняло, — шепчет вдруг Гришка. Вот человек! Говорит редко, но каждое слово — золото. Меня-то совсем было пробрало, чуть назад не поворотил от страха. А как он сказал, так и сам вижу — дальний отсвет стену лижет и путь во мраке проступает кое-как. Скоро ход царапухин кончился, вышли в громадную хоромину с колоннами. Поодаль на полу факел лежит, догорает, от него и свет. И никого. Что же за место такое? Никак не соображу. Подошел я, поднял факел, раздул поярче. Зал длинный, в темноту уходит. За колоннами, вдоль стен, широкие черные канавы, дна не видать. На стенах кое-где еще плитка держится, а по ней — буквы! «Р», «Е»… «О»… Оглядываюсь на Перебейноса, а тому будто и не в диковинку. — Метро, — говорит. — «Речной вокзал». Я отсюда с родителями на дачу ездил… Вон чего вспомнил, хрен старый! Дачник выискался! Ты лучше скажи, кого тут только что грызли, да откуда нам самим беды ждать! Однако же, оглядываясь по сторонам, и сам я припомнил, как бывал тут в давние времена. Да не один. По этим вот самым кубикам на полу наши ноги рядом шли. И опять я здесь. А ее уж полвека, как нет… — Мужики! Сюда! — вдруг проскрипело из канавы. Я так и подпрыгнул. Витька! Подбежали к краю платформы, заглянули — лежит между ржавыми рельсами, по рукам-ногам связанный, но живой, сучий хвост! Вытащили мы его с Гришкой, развязали, согнули ноги, разогнули руки, помогли подняться. Шатается и даже пованивает неумеренно, но довольный, слезы рукавом утирает. — Ну, рассказывай, — требую, — как дело было. — Некогда вспоминать, мужики! — волнуется. — Надо нам этих обогнать, хоть подохнуть! Не успеем на Станцию раньше — все пропало! — Да кого — этих-то? Кто они такие? — А черт их знает, — отмахивается. — Деревенские какие-то. Тоже на Станцию идут, переправиться хотят. Но только знают они секрет. Станция-то, оказывается, работает впересменку. То наших туда запускает, то, наоборот, ихних оттуда. Не успеешь в свою смену — попрут навстречу лохмари, царапухи да косманы — подъедят с пуговками. Вот и торопятся мужики… — А тебя зачем взяли? — спрашиваю. Витьку перетряхнуло по плечам. — Сначала убить хотели. Потом говорят, жить хочешь — беги с нами. Ну и побежал, куда деваться? До этого места своими ногами дошел. А тут вдруг заметили, что лохмарь за нами идет. Ну и решили откупиться подарочком… — Эх, люди… — Гришка вздыхает. — Ну, а спасся-то как? — спрашиваю. Витька головой мотает. — Сам не пойму. Лохмарь здоровый, ростом под потолок, глаза горят, как уголья… Я его сразу узнал — тот самый, что Федюню задрал. Подошел, обнюхал на мне зипун… Я уж и с белым светом попрощался… — То-то я и чую. От зипуна твоим прощанием пахнет… Витька все дрожь не уймет. — И, верите ли? Отошел! Не тронул! Кинулся за мужиками, погнал их по тоннелю… — он уставился, прищурясь, в дальний конец зала. — Так они вжарили — хрен догонишь! А ведь Станция — как раз в той стороне! Айда, братцы! И опять заторопился, будто припекло, подхватился и к лестнице наверх. — По верху обгоним! Айда! — Погоди ты, айда! — за рукав его хватаю. — Пока к ватаге вернемся, пока упряжки наладим, да бабы, да ребятишки… — Какие бабы?! — вопит. — Какая ватага?! Упряжки ему! Ты понимаешь, дурень старый, о чем я толкую? Один шанс! У нас, троих! Больше ни у кого! Не успеем сейчас — пропадем вместе с ватагой! Думаете, Машина Пронькина поможет? Да она им на один зуб, лохмарям! О себе лучше подумай, дед, если надеешься Алёну свою увидеть! Ну, тут я ему и отвесил. От души моей, сразу за всю ватагу, за баб, ребятишек и мужиков вместе с упряжками. И за себя. Полетел он обратно на рельсы, скорчился, лежит, носом хлюпает. — Дурак ты, Витька, — говорю. — Зря мы тебя выручать пошли. Поворачиваюсь к Перебейносу. — Как думаешь, Гриша? — Думаю, добавить надо, — отвечает. Ну, душа-человек. Что ни слово, то золото… Называется, значит, Машина. Поселковые ей такое прозвище дали. Не утруждая себя, что за Машина, потому как других машин никто, кроме стариков, отродясь не видал. А стари-ков-то в поселке — я да Гришка Перебейнос, остальных давно звери поели. Да и какие машины по нынешним временам? Бензину нет, а если бы и был, так на морозе, один хрен, ничего не заведешь — железо стынет, летом еще туда-сюда, а зимой крошится, как лёд. Однако же Прокентий Машину спроворил. Сама кругла да приземиста, ходит на людской тяге — двенадцать мужиков внутри прячутся, ногами толкают, а в разные стороны трубы торчат — еловыми кольями плюются. Вместо пороху — пар от котла, который тут же, в машине, топится. Хитро как-то Прокентий пар этот нагнетает до страшенного давления. Один раз напружную бочку разорвало, так думали, весь поселок с землею сравняет. Хорошо, что и так в землянках жили… Таким порядком и двигаемся. Я с копейщиками в разведке, а Прокентий с машинистами — в машине бредут, упираются. Позади всех бабы с детишками — собачек, в три упряжки перевязанных, берегут. Опасно, конечно, ну да Бог милостив… Одна только Зойка к Прокентию в Машину упросилась, весь поход клянчила — взял. Я давно примечаю, что она к нему клинья подбивает, глазки строит да вздыхает украдкой. Девка бойкая, от ухажеров отбою нет, а вот поди ж ты из всех мужиков выбрала этого хлюпика, дура… Хотя, может, и не дура. Потому как если кто и спасет нас сегодня — так только Прокентий. Как же именно это спасение происходить будет, ни я не знаю, ни сам он, наверное. Дома-то я с ним чуть не до драки спорил: — Куда лезем?! А главное — за каким?! Ну, побьем мы лох-марей с косманами, ну прорвемся на Станцию, а потом что? Если они нашу планету так студят, значит, и на ихней такая же погода! Да еще зверья в тысячеро больше! Здрасьте, скажем, мы к вам жить прилетели! И что? На пороге же нас и поедят, как всех других поели! Прокентий только плечами пожимал. — А ты, дед, откуда знаешь, что их поели? — Так ведь не вернулся ни один! — А зачем им возвращаться? Может, там тепло? — Кому тепло?! Лохмарям? Да им только мороз подавай! Чем лютее, тем лучше! — Вот именно, — кивал Прокентий. — Может быть, это обмен. У них ледниковый период кончается, климат теплеет. Стада вымирают. Вот они и нашли замерзающую планету. А нам в обмен — свою. — Ни хрена себе — стада! — горячился я. — Почему же ихние стада нас жрут?! Но у Прокентия на все ответ припасен. — Мы их тоже жрем. Двум поселкам бывает трудно друг с другом договориться, а тут — две планеты! Но я думаю, в конце концов, договоримся. Только нужно встретиться… Может быть, они вообще не знают, что здесь кто-то еще остался. Может, все земляне давно живут у них, припеваючи, города строят… Как он это сказал, так я сразу подумал: Алёна! А, может, я, и правда, рано схоронил ее? А вдруг еще когда-нибудь… В общем, поймал меня Прокентий на удочку. Заразил надеждой. Хоть и слабенькой, мерзлой, как свет от нашего солнышка, а все-таки надеждой. И не пойди он сам в поход, я бы один пошел. Думаю, и каждому в поселке он что-то такое сказал. Все пошли. До единого. И что бы теперь с нами ни случилось — обижаться не на кого… Однако и зевать нечего. Ишь, размечтался! Моё дело охотничье — следы разбирать. А следов-то и не видать. Где ж стада инопланетные? Неужто иссякли? Вот было бы кстати. Но стой-ка… А ну как и Станции уже нет? Очень просто. Перегнали хозяева последнюю партию, переехали сами, да и разобрали агрегат за ненадобностью? Вот это будет концерт! Я даже шагу прибавил — так забеспокоился. Хоть не часто приходилось в городе бывать, однако заблудиться тут трудно — улицы кольцами идут да спицами. Идем на юго-восток, холмы вдоль дороги с двух сторон, значит — Ленинградский проспект. По приметам — уж Белорусскую прошли, впереди Садовое кольцо. Где же Станция? Разобрали! Дорога вниз пошла, вон впереди и увал большой — стена кремлевская. Но над ней — ничего. Снега кругом нетронутые. Давным-давно тут живой души не было, ни земной, ни пришлой. Никто нас не ждет, чтоб на теплую планету спасать. Что же это будет теперь? Что я людям скажу?! Привел из голодных краев в мертвую землю! Оборачиваюсь к Витьке. Смурной идет, только глазами по сторонам стреляет сторожко, опасается. Невдомек ему, битому, что главная-то беда, похоже, уже стряслась. — Такие-то дела, Витюня, — в первый раз после Речного я с ним заговариваю. Чего уж теперь строжиться? Без того ему досталось. — Обмишурились твои знакомцы. Зря торопились, душегубством себя поганили. Все равно опоздали. Заволновался Витька. — Как опоздали?! Кто тебе сказал? — Сам смотри, — киваю. — Вот она, стена кремлевская. Тут и станция была, высотой до неба. Всему свету известно. А теперь нет ее. Видать, поздно мы хватились… Молчит, соображает. Хлопает ресницами обындевелыми — то на меня, то на снежный увал впереди. — Так ведь это… — кряхтит. — Они же как говорили… Не видно ее, Станцию-то. Пока близко не подойдешь… — Что?! Спотыкнулся я на ровном месте, полетел носом в снег. Глаза запорошило, шапка слетела, но я на то без внимания. Сбросил рукавицу, отер морду и гляжу туда, вперед! А там, над стеной, над башнями заснеженными, проступает, как из воздуха, огромная прозрачная воронка. Точно сказано — высотой до неба! Мать Пресвятая Богородица! Дошли! Вся ватага моя ахнула, как один человек. Остановились, смотрят. Кто и молится, не таясь. Ведь на одной вере шли, неведомо куда, за чудом пресловутым — не то былью, не то ложью. А оказалось — правда. Дошли. И в эту самую минуту раздался вой. Где-то далеко, и не поймешь, в какой стороне, протяжно прокричал лохмарь. В ответ ему — другой, третий. Да их тут полно! Вот тебе и дошли. Что, если нас уже заметили и несутся со всех сторон — стаями? Вскочил я живо, хоть и с коленным хрустом, бегу к Машине. — А ну, наддай, ребята! Похоже, будет теплая встреча! — Ничего, — Прокентий отзывается. — Зойка, кидай дрова! Дым из верхней трубы Машины повалил гуще. Ноги прибавили ходу. А вой-то все яснее — то с Арбата, то с Лубянки, а то прямо спереди, от реки. Но до Кремля мы все-таки добрались. Прошли, как на параде, мимо снежной шапки на месте Мавзолея и через пролом в стене — прямо к Станции. На этом самом месте раньше высокая колокольня стояла, и даже цоколь с воротами вроде уцелел, но на нем, будто гриб на ножке, обосновалась теперь хрустальная твердь. Кверху расширялась она до широты необъятной, поглядишь — кажется еще один город, перевернутый, свисает с неба острым шпилем. Ворота Станции открыты настежь — просторные, хоть тепловоз загоняй. И ходьбы-то до крыльца осталось всего ничего… Но тут они, наконец, появились. Сразу со всех сторон из-за сугробов кинулись лохмари. Бегут, снег взрывают, пасти оскалив. — Бросайте собак! — кричу бабам. — Живо все в ворота! Прокентий! Прикрывай, мать твою! И сам — бегом ко входу. А что там внутри — Бог весть… Бедные наши собачки! Трех упряжек лохмарям на один зуб хватило, даже не остановились — разодрали когтями в клочья, только шерсть полетела. Но тут Машина, наконец, просвистала паром и бахнула. Несколько лохмарей повалились — у кого из груди кол торчит, у кого из шеи, а у кого и между глаз. Вот так! Знай наших! Помочь Прокентию нечем, копьем лохмарю только нервы щекотать. — Копейщики! — кричу. — Уходим в нутро! Прокентий! Отступай! И дальше уж не смотрел — нырнул в ворота. Оказались мы в зале, а может, на дне котелка — не разобрать, сплошное сияние кругом, как от начищенной медяшки, потолка нет, но и неба нет, мельтешит что-то вверху. Неужто прямо отсюда — и на другую планету попадают? Но мне и смотреть некогда. Машина Прокентия, пятясь, тоже сюда прет, а сама все отплевывается от зверья наседающего. Слышу, Зойка орет изнутри, а за ней и Прокентий: — Ворота! Ворота закройте! Как их закрывать-то, умники?! Створки снаружи остались… — Рычаг у входа! Нажми его! Смотрю — и правда, есть рычаг! Торчит из стены у самого проема. Да только на пороге уже лохмари — толпой. Теснят Машину, от кольев уворачиваются, вот-вот ворвутся… Эх, была не была! Но Витька, видно, раньше меня сообразил. Кинулся сломя голову, увернулся от одной туши, в другую копье кинул, подбежал, ухватился за рычаг и… не успел. Лапа с когтями, побольше медвежьих, ухватила его за шею, рванула — и отлетела головенка Витькина, как ниткой пришитая. Повалилось тело безголовое на пол, засучило ногами и затихло. Отмучился Витька-копейщик, какой бы ни был — плохой ли, хороший… Тут уж меня зло взяло. Ах вы, сволочи! Не будет по-вашему! И побежал сам, прямо на них. Ну, чего зенки вылупили?! Вот я вас! Однако перед самыми мордами резко бросаюсь в сторону — ох, косточки мои стариковские! — подбегаю к стене и всем телом сверху на рычаг, как на лохмариный загривок — на! Засверкало тут пуще прежнего, зазвенело, вижу — порядок! Створки захлопнулись, будто капкан щелкнул! Перевел я дух, оглянулся на своих, посмотреть, как там у Прокентия дела, да так и застыл. Прямо надо мной стоит лохмарь, смотрит мне огненными своими глазами в самую душу, уж и лапу занес… но отчего-то не ударил, отступил даже, принюхивается. И что-то вдруг в его глазах меня самого — как полоснет! Хуже, чем когтями. Хочу что-то сказать, и не могу. И тут — хрясь! Из груди лохмаря появляется острие елового кола. И кровь струей ударила. Упал он, захлебывается, а по полу вокруг него — сияние, как туман серебристый… — Беги, дед! — орет Прокентий. — Подальше от него, дурак! А я опускаюсь на колени возле лохмаря и снова в глаза ему заглядываю. — Как же так, Алёна? — Глеб… — стонет она, губ не разжимая. Голос у меня в голове раздается. — Откуда ты взялся на этой планете? Ты же остался… — И ты осталась, Алёнушка, — шепчу. Видно, нет никакой другой планеты… — Но они сказали, что спасут нас… — Они и хотели спасти, — слезы мне глаза застилают. А может и не слезы это — туман глаза промывает, и все я теперь вижу и понимаю ясно, как никогда. Лежит передо мной моя Алёна, такая, какой я ее помню. — Они и спасли, но по-своему… — Глеб… Я только теперь вижу, что это и правда ты… а как же все те… которые вкусные? Ты хочешь сказать… это были люди?! — Ну что ты, Алёнушка! — шепчу я. — Это был сон. — Сон… — повторила она. — Тогда ладно… Поцелуй меня, и я проснусь… Я склонился еще ниже и поцеловал ее в потрескавшиеся губы, пахнущие молоком и малиной. И тогда огненные глаза погасли… ………………….. ………………….. БАЧИЛО Александр Геннадьевич ____________________________ Писатель и драматург Александр Бачило родился в 1959 г. в г. Искитиме Новосибирской области. После окончания Новосибирского электротехнического института работал программистом в Институте ядерной физики Сибирского отделения Академии наук. Первый рассказ «Элемент фантастичности» вышел в 1983 г. В 1988-м состоялся книжный дебют — написанная в соавторстве с Игорем Ткаченко книга для детей «Путешествие в таинственную страну, или Программирование для мушкетеров». Перу автора принадлежат романы «Ждите событий» (1989), «Проклятие диавардов» (1991), «Незаменимый вор» (2000,2002) и сборник новелл «Академон-городок» (2004). В 2008 г. вместе с И. Ткаченко стал лауреатом Мемориальной премии им. Кира Булычёва за повесть «Красный гигант», опубликованную в «Если». Перебравшись в 1999 г. в Москву, Александр работал на телевидении в качестве сценариста и режиссера программ. Он один из авторов сценария телепрограмм «О.С.П-студия», «Несчастный случай», «Большая терка», телесериалов «Простые истины» и «Театральная академия». В содружестве с Игорем Ткаченко написан сценарий фантастического сериала «Башня». Владимир Васильев ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ МОСКВА (цикл «Ведьмак из Большой Москвы») /фантастика /техномагия /города В мире гигантских мегаполисов техника сродни магии. Она существует независимо от живых; машины вырастают на заводах, дикие механизмы функционируют сами по себе и нередко смертельно опасны для обитателей этого мира. Лишь техники-машиноловы рискуют приручать их. А с теми, кого приручить невозможно, разбираются ведьмаки — истребители механических чудовищ. Они не верят никому, кроме коллег-ведьмаков, и ничего в этом мире не боятся. Превыше всего они чтут контракт, и плату за свои услуги всегда берут вперед. И горе ведьмаку, который посмеет отойти от этих правил. Гном-дальнобойщик оказался неразговорчивым. Один-единственный раз, где-то между Орлом и Тулой, он внезапно спросил: — Пить хочешь? — А что у тебя? — хмуро уточнил Геральт. — Вода, — ответил гном, не отрывая взгляда от дороги за лобовым стеклом. — Под Балаклеей криница есть, всегда там набираю. Холодненькая! Чтобы дотянуться до автохолодильника, невысокому водиле не пришлось даже нагибаться. Он вынул пластиковую бутылку безо всяких наклеек и надписей и протянул Геральту. Тот свинтил оранжевую пробочку, понюхал, отпил. Вода была действительно хороша — не усредненная жидкость известных магазинных и складских марок, а настоящая криничная, с особым вкусом. И действительно холодненькая. — Спасибо, — поблагодарил Геральт напившись, протянул открытую бутылку гному, дождался когда тот тоже напьется и только тогда завинтил пробочку, потому что водителю одной рукой это неудобно. Гном кивнул в ответ — не то благодарил за помощь с пробочкой, не то, наоборот, ответил на «спасибо» Геральта — и снова надолго замолчал. Ехал гном только до Ступино, так что в самое сердце Большой Москвы пришлось добираться электричкой. Правда, до вокзала электричка не дошла, почему-то встала раньше времени. Народу в вагоне было всего ничего: орчата-подростки, непрерывно гогочущие и часто выбегавшие в тамбур покурить, двое пожилых людей, с виду бродяг, но не вонючих, сравнительно опрятных, да сам Геральт. Подобное соседство его не смущало: об орчатах он подумал: «Спасибо, что курят в тамбуре, а не прямо в вагоне», а о бродягах — «В самом начале они все еще чистенькие. А вот потом…» Впрочем, погруженного в себя Геральта мало волновали окружающие. Его не страшили внезапные повороты судьбы. Уж ко-го-кого, а ведьмака жизнь ежедневно берет на излом. И на сюрпризы ни разу не скупится. Заботил Геральта не столько сам факт вынужденного отъезда из Большого Киева, сколько обстоятельства, к отъезду приведшие. С другой стороны, как и всякий ведьмак Геральт не любил оглядываться назад, на уже перевернутые страницы жизни. Но на душе отчего-то нехорошо скребло. Так он и сидел, отгоняя мысли о прошлом и пялясь на лениво ползущие за окном кусты, гаражи, снова кусты, снова гаражи; на заборы промзон, на коробки двадцатиэтажек чуть в отдалении от железнодорожной ветки, на неожиданно оживленные рынки, к железке жмущиеся. На платформы, около которых электричка периодически на минуту-другую застывала. На Большую Москву, где ему предстоит провести какое-то время. Какое? Кто ж его знает. Будущее покажет. Когда электричка остановилась, причем не у платформы, а просто посреди перегона, Геральт поначалу не особо встревожился, но минут через пять, когда ожидание начало затягиваться, привычно подобрался. Орчата очередной раз курили в тамбуре, бродяги вполголоса переговаривались на ближней лавке к противоположному, а Геральт одиноко сидел в середине вагона у приоткрытого окна. Открытый оконный проем — верхняя его часть — был достаточно широким, чтобы в случае чего выбраться, это Геральт сразу взял на заметку. Рюкзачок уже снят и стоит рядом, на лавке, потому что протискиваться с рюкзачком на спине будет узковато. Машинально потрогав притороченное к боку ружье, Геральт вслушался. Сегодня он подвесил ружье по-походному, под куртку, а не поверх, чтобы не нервировать окружающих, и, похоже, правильно сделал. Чего-то там, снаружи, происходило. Ругаются. Кричат. Впереди по ходу электрички. Снаружи, а не в вагонах. Выждав еще несколько минут, Геральт подумал: а не сойти ли ему? На Павелецком делать, в общем-то было нечего, только и пользы, что расположен вокзал в самом Центре, центрее некуда — на Садовом кольце. В Центре все безумно дорого, от еды до ночлега, а у Геральта ситуация сложилась не из тех, чтобы шиковать. Тут, чуть южнее Центра тоже, небось, недешево, но уж точно дешевле, чем в пределах Садового. «Сойду, — внезапно решился Геральт. — Вдруг это судьба?» Он решительно встал и направился к тамбуру. Орчата очень удачно отжали двери электрички и гурьбой, смешно вытягивая шеи, выглядывали наружу. Геральт похлопал крайнего по плечу: — Дай-ка! Орчонок недоуменно обернулся. Остальные не обращали внимания, продолжали выглядывать. Пришлось его, непонятливого, отодвинуть в сторону — мягко, без особого нажима. Потом и следующего тоже. А дальше Геральт протиснулся в узкую щель и соскочил на залитый мазутом щебень. В спину ему что-то тихо прошипели, но ведьмаки на такое внимания никогда не обращают. Закинув рюкзачок на одно плечо, Геральт зашагал прочь от электрички, туда, где в размалеванной аэрозолями бетонной стене, тянущейся вдоль путей, виднелся неровный пролом. Миновав его, Геральт оказался на территории диких гаражей, в царстве крапивы, ржавчины и трухлявых деревянных ворот. Если тут когда и водились дикие автомобили, время это безвозвратно минуло. Теперь здесь было тихо и пыльно; даже листья крапивы были не зелеными, а серо-коричневыми. Геральт повертел головой, соображая в какой стороне перспективнее искать выход. Пожалуй, направо… Он двинулся вдоль замшелой колеи. Справа и слева располагались ворота гаражей-боксов, некоторые были заперты на заржавленные висячие замки, некоторые приоткрыты. В одном левая створка ворот была сорвана с петель и валялась тут же, поперек колеи. В густой тени внутри гаража еле-еле угадывались очертания стеллажей, забитых всяким механическим хламом, а ремонтная яма хранила особенно густую, почти непроглядную тень. Шел Геральт не торопясь и не производя ни малейшего шума. Не потому что чего-либо опасался — просто по многолетней привычке. Поэтому его появление никто и не отследил. А вот сам ведьмак отчетливо услышал приглушенный басок: — Где камни, а? Где? Где? Где? А вслед за тем глухой звук удара и чей-то сдавленный стон. Похоже, кому-то только что не слабо прилетело по печени. Или по почкам. Или просто под дых. Геральт замер. Звуки определенно доносились справа, из ближайшего гаража. Ворота его были не заперты, лишь прикрыты, оставляя узенькую, едва ладонь просунешь, щель. Скорее всего, Геральт тихонько прошел бы мимо, но именно в этот момент один из живых в гараже решил выглянуть и проверить все ли спокойно. С тихим скрипом створка открылась шире, и из полутьмы выглянул вирг — здоровый и дюжий, как большинство в их племени. Вид у вирга был совершенно бандюганский: клетчатые широкие штаны, тяжелые, невзирая на летнюю пору, ботинки, цветастая рубашка, цепура в палец толщиной, перстни-гайки на толстых, как сардельки, пальцах… Озадаченно уставившись на Геральта, вирг стоял в проходе. А за его спиной ведьмак разглядел еще одного бандюгана, выглядящего примерно так же, только не вирга, а человека. И щуплого пацана, прикованного наручниками к торчащей из стены металлической скобе. — Что там, Хмырь? — спросил человек, оглядываясь. Вирг ответил с запозданием в пару секунд: — Да хмырь какой-то… Геральт задерживаться не планировал. Как можно миролюбивее и спокойнее он произнес: — Я ничего не видел! Я уже пошел! Но было поздно. — Стой где стоишь, лысый! — с угрозой процедил человек, моментально переместившись вплотную к виргу. В руке его словно по волшебству возник пистолет и ствол его, естественно, был направлен Геральту в живот. «Вот же ж, блин, судьба! — подумал Геральт с досадой. — Не повезло. Вляпался…» — Прими его, Хмырь! — велел человек, по всей видимости главенствующий в парочке. Вирг послушно покинул проход и вразвалочку зашел ведьмаку за спину. — Шагай, ну? И сильно толкнул Геральта в сторону гаража. Когда ведьмак оказался внутри, вирг с лязгом прикрыл створку; стало заметно темнее. Свет теперь лился только из крошечного зарешеченного окошка размером с книгу под самым потолком дальней стены — скорее всего этот проем соорудили чисто для вентиляции. — Ты кто такой? — спросил человек с нажимом. — Прохожий, — хмуро отозвался Геральт, на всякий случай прикидывая, как половчее вынуть из-под куртки ружье. — А хрен ли тут делаешь? Чё вынюхиваешь? — На выход шел, — пояснил Геральт по-прежнему спокойно и миролюбиво. — С электрички. Некоторое время бандиты переваривали информацию. — С какой, нахрен, электрички? Тут до станции идти и идти! — Застряла электричка, — пояснил Геральт. — Встала как раз напротив гаражей и стоит. А я спешу. Вот и сошел. Вирг по кличке Хмырь осклабился: — Спешит он, гы-гы! Геральт лихорадочно соображал что делать с этой парочкой, поскольку не питал напрасных надежд: его просто так не отпустят. Однако с ходу затевать пальбу на поражение было как-то неправильно. Не по понятиям, как сказал бы Хмырь или его менее габаритный товарищ. Однако сегодня события положительно не брали в расчет желания Геральта — неслись вскачь, как придется, выкидывая коленца и сворачивая в самый неожиданный момент. Гыгыкнув, вирг повернул голову к своему напарнику, а поскольку шеи у него практически не было, корпус тоже чуток повернулся. Не слишком, так, чтобы держать ведьмака во фронтальном секторе. Но на секунду вирг позабыл о прикованном к скобе пленнике и оказался от него непозволительно близко. Да еще боком. Пленник молниеносно вытащил у вирга из-за пояса пистолет и без малейшей паузы выстрелил. Раз, другой, третий, четвертый. По две пули каждому бандюгану. Вирга отбросило на добрый метр, и он сверзился в ремонтную яму. Человека через яму перебросило так, что тот врезался в стеллаж у противоположной стены, а потом просто сполз на пол. Рубашка у него в двух местах стала очень красная. — Руки! — рявкнул стрелок, тыча пистолетом в Геральта. Ведьмак послушно вздернул обе руки — сдаюсь, мол. Пацан пару секунд выждал, потом внезапно поднес ствол к цепи наручников и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок, а не выстрел. Потом еще один. Тихо выругавшись, пленник приблизил рукоять пистолета к прикованной руке и ловко выщелкнул обойму. Она была пуста. — Если бы ты выстрелил в цепь, — спокойно произнес Геральт, — руку точно сломал бы. В запястье. Пацан молчал, зло глядя на Геральта. Карманы его джинсов почему-то были вывернуты и торчали наружу, словно недоразвитые пингвиньи крылышки. «Надеюсь, его собственный ствол бандюки отобрали…» — подумал ведьмак и осторожно заглянул в яму. Вирг валялся в такой позе, что щупать пульс было излишеством — и так понятно, что готов. Да еще в башке дыра, над левым ухом. Перепрыгнув яму, Геральт склонился над застреленым человеком. Этому дважды прилетело в грудь, поэтому голова осталась целой. Когда Геральт над ним склонился, он дернулся разок-другой и затих. Что ж, стрелял пленник неплохо. Результат, как говорится, налицо: четыре выстрела, два трупа. Хорошо, что у вирга в обойме больше патронов не нашлось, пацан вполне мог сгоряча прихлопнуть и Геральта. — Если ты мне расскажешь, чего они от тебя хотели, и я тебе поверю — скорее всего, я тебя освобожу, — ровно сообщил Геральт, намеренно не оборачиваясь. Ружье он решил не доставать, а вот пистолет уже давно держал наготове. Но не на виду — к чему нервировать хорошего стрелка? Выждав несколько секунд, Геральт наконец встал в полный рост и повернулся к пленнику. Пацан недоверчиво шмыгнул носом. Он внимательно глядел на Геральта, только не в лицо, а почему-то ниже. На грудь. Геральт осторожно скосил глаза — голову опускать почему-то не хотелось. Вот оно что. Ведьмачий медальон-датчик, который обычно был скрыт под футболкой, сейчас висел поверх, обнажив плетеные проводки и крошечные светодиоды. Именно на него глядел прикованный наручниками паренек. — Ты не из братвы, расписная башка, — тихо сказал он. — Ты ведьмак. Говорил он странно — словно одновременно пытался жевать. Или преодолевал приступы тошноты. Несомненно, что-то ему мешало. — Ну, допустим, — нейтрально отозвался Геральт с внезапно проснувшимся интересом. — И что дальше? — Освободи меня, — пацан двинул прикованной рукой. Металл звякнул. — Я заплачу! — Сколько? — сухо осведомился Геральт, выразительно взглянув на вывернутые карманы пленника. — И учти, плату ведьмаки берут вперед. — Я знаю, — ничуть не смутился тот, сунул лишенный обоймы пистолет за пояс джинсов и поднес освободившуюся руку к лицу. Дальнейшее удивило даже видавшего виды Геральта. Пацан полез двумя пальцами в рот, покопался там, а затем медленно и равномерно повел кистью от лица, словно тянул за невидимую нить. Секундой позже Геральт сообразил, что нить на самом деле реальная. Еще через пару секунд изо рта парня показалась белесая сосиска, привязанная к этой нити. Одной рукой пленнику действовать было явно неудобно, но он справился. — Вот! — сообщил он, демонстрируя ведьмаку висящее на нити нечто. Сначала Геральт решил, что это наполненный чем-то презерватив, однако, приглядевшись, опознал морской контейнер-непромокайку, отличающийся от презерватива только сортом резины и наличием петли для крепления к шнурку. Ну, или к нити. Второй конец, судя по всему, был привязан к нижнему переднему зубу паренька, а сама нить была, во-первых, тоненькой, а во-вторых, в цвет нёбу, дёснам и языку — если не приглядываться ни за что не заметишь. То есть привязываешь контейнер к зубу, прячешь в него что-нибудь небольшое и глотаешь. «Ну и тайничок, — подумал Геральт. — Живым с обостренным рвотным рефлексом не рекомендуется…» У парня, судя по всему, с рвотным рефлексом проблем не было. — Тут камни, — пояснил он. — Драгоценные. Возьми, сколько надо. Шмыгнул носом и добавил: — Ну… в разумных пределах. Как ты сам понимаешь, большинство из них не мои и моя доля не так уж велика. Колебался Геральт недолго. Выудил из кармана отмычку, подошел и в два движения разблокировал браслеты. Наручники Геральт сунул во внутренний карман куртки: пригодятся. Трофеями пренебрегать не следует. Освобожденный пацан (клиент, мысленно поправил себя Геральт) явно придерживался того же мнения: пока ведьмак соображал как контейнер открывается, первым делом он вернул пустую обойму на законное место и снова сунул трофейный пистолет за пояс. Теперь, без наручников и скобы в стене, он выглядел как типичный хитрован-прощелыга, каких в избытке встретишь в любом людном месте вроде рынка или вокзала. Геральт тем временем вскрыл контейнер и высыпал часть содержимого на ладонь. Если это и были драгоценные камни, то вряд ли природные: уж слишком похожи они были друг на друга, от размера до огранки. Скорее всего, добыты с конвейера на каком-то заводике, выращивающем промышленные кристаллы. Но даже если и так, определенную ценность они имели, и немалую. Для очистки совести ведьмак царапнул одним из камешков по металлической поверхности (стекла поблизости не нашлось). Задумчиво поглядев на оставленную бороздку, Геральт произнес: — Пять камешков. Нормально? Ни секунды не колеблясь, пацан выпалил: — Три! Геральт посмотрел на него и засмеялся, откинув голову назад. Ну точно, прощелыга! Все еще улыбаясь, ведьмак отделил четыре кристалла, ссыпал остальные обратно в контейнер и протянул пацану: — Держи… клиент. Как тебя звать-то? — Мать звала Хасом. Но чаще меня называют Пронырой. Контейнер он спрятал в карман. — А тебя как зовут? — А я Шаман, — зачем-то соврал Геральт. — Слушай, Шаман… — деловито заговорил Проныра. — Ты, я вижу, живой, с понятием. Я знаю место, где таких камешков — россыпи. Только подступиться туда трудно. Но ты же ведьмак, ты много умеешь. Давай попробуем, а? — Какой ты быстрый, — проворчал Геральт. — Я только с электрички слез! Можно сказать, еще не приехал, а ты уже дела предлагаешь. — Только слез, а уже четыре алмаза в карман положил, — подмигнул Проныра. — Разве плохо? Геральт вздохнул и скептически качнул головой. — Давай-ка для начала уберемся отсюда… Проныра. Не ровен час дружки этих (тут Геральт указал большим пальцем через плечо, на яму с трупом и на покосившиеся полки, куда врезался второй бандит перед смертью) подтянутся. — Не подтянутся, — уверенно заявил Проныра. — Но действительно, пойдем отсюда. Только куда? — Мне все равно, — пожал плечами Геральт. — Я только с электрички. — А ночевать тебе есть где? — поинтересовался Проныра. Переночевать Геральт мог где угодно, хоть под мостом, хоть в подвале, хоть в любом из необитаемых диких домов. Но это всегда успеется. — Можешь предложить? — спросил он. — Могу, — кивнул Проныра. — У меня места много, четыре комнаты. Выбирай любую. Ну, кроме моей, понятное дело. Тут недалеко. — Веди, — вздохнул Геральт. — Надеюсь, чистые простыни у тебя найдутся. Сто лет не спал на чистых простынях. — Простыней навалом, сестра стирает, — Проныра изобразил жест гуляющего в кабаке богатого купца в момент очередного обильного заказа. У выхода Проныра сначала выглянул наружу, просканировав взглядом окрестности, и только потом вышел, из чего Геральт заключил, что дружки у убитых бандитов все же имеются и вряд ли стоит быть совсем уж беспечным. Территорию гаражей они покинули беспрепятственно. И из прилегающей к железке промзоны к кварталам одинаковых одноподъездных шестнадцатиэтажек тоже выбрались благополучно. Кварталы были заселены: во дворах встречались живые, поодиночке и компаниями, на балконах висело сохнущее белье, малышня носилась и повизгивала у детских площадок. Идиллия спального района, прям. Геральт давно такого не видел. И разумеется, редко в таких местах бывал, поскольку живые имеют обыкновение селиться в безопасных районах, где ведьмаку работы не найти. В конечном итоге Проныра привел Геральта к шестнадцатиэтажке, стоящей на самом краю массива — дальше простирался то ли парк, то ли вообще островок леса — в Большой Москве участки леса были не редкостью. Даже серьезное зверье там водилось, покрупнее белки — лоси, еноты, кабаны. Говорят, встречались и волки — но подальше от центра, чаще всего в Тамбове и Брянске, а также на севере — в Вологде, Архангельске. Большая Москва действительно большая, гораздо больше Киева. Вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж. Проныра ключом отворил металлическую дверь тамбура на три квартиры. Кисловатый запах пожилого и нездорового человека шибанул в ноздри. Он не говорил о неряшливости и запущенности — напротив, неприятному запаху сопутствовали запахи лекарств и мыла, Геральт уловил даже аромат свежесрезанных цветов. За больным человеком тут однозначно ухаживали: мыли, кормили, лечили. Но от обостренного ведьмачьего обоняния истина все равно не могла укрыться. — Тут мама, — сообщил Проныра указав на дверь левой квартиры. — Она больная, третий год не встает. Сестра за ней ходит, а я вроде как добытчик. Тут сестра, — Проныра указал на правую дверь. — Прибежит еще, будет тебе глазки строить. Ну а тут я обитаю. С этими словами Проныра толкнул дальнюю дверь, в которую тамбур упирался. Квартира была действительно просторная и даже прибранная — ни пыли, ни мусора. Видимо, тоже сестра постаралась. — Балкон есть? — осведомился Геральт первым делом. — Аж три! И еще лоджия. Это моя комната, а ты любую из оставшихся выбирай. Заглянув поочередно в каждую, Геральт выбрал самую маленькую. Шкаф, стол, диванчик, телевизор напротив — вот и вся обстановка. С хрустом повернув запоры на балконной двери, ведьмак вышел на воздух. Проныра потерялся в свой комнате, даже дверь за собой прикрыл. «Камни небось прячет», — подумал Геральт и вынул мобильник. Первым делом он отыскал номер, присланный из Арзамаса-16 сообщением. Поколебался пару секунд, и нажал на кнопку вызова. Ответили не сразу, пришлось подождать. — Привет, киевлянин, — услышал Геральт. — Едешь? — Здравствуй, Рим, — сухо поздоровался ведьмак. — Уже приехал. Когда мне появиться? — Мы все на деле в Костроме. Закончим не раньше чем через неделю. Как-то ты быстро, я думал, позже объявишься. — Попутка нашлась, — сказал Геральт по-прежнему сухо. — Ну, погуляй пока недельку, — посоветовал Рим. — Я сам наберу. — Понял. Удачи. — Бывай. «Что ж, — подумал Геральт, — Как минимум, делу я ущерба не нанесу. И то хлеб». Затем ведьмак нашел контакт Весемира и вбил перед операторским префиксом код Большого Киева. Снова помедлил немного, вздохнул. И вызвал. Весемир ответил сразу, но голос его звучал чуть-чуть натянуто. — Что-то случилось? Зачем звонишь? Геральт понял: нужно быть кратким и убедительным. — У меня свободная неделя. Вроде есть выход на углеродные кристаллы — помнится, УРМАН намекал, что ему они нужны зачем-то. — Алмазы? Промышленные? — Весемир явно оживился. Даже проступок Геральта внезапно отошел на второй план. — Именно. — Дорого? — Выход — не в смысле купить. Тут где-то на выросте утечка, можно поглядеть, что и как. — Это очень интересно, если не купить! Говоришь, есть неделя? — Есть. Москвичи на выезде, велели ждать. — Отрабатывай! Потом сообщишь. Только лучше не звони — письмом или сообщением. — Понял, — коротко ответил Геральт и отключился. Не хотелось себе в этом признаваться, но благословение Весемира было ему сейчас крайне необходимо. В первую очередь — в моральном плане. Изгоем в мире живых Геральт быть давно привык. Но быть изгоем среди своих только учился. В комнату сунулся Проныра; хорошо, что именно сейчас, а не минутой раньше. Незачем ему ведьмачьи секреты. — Эй, Шаман! Есть хочешь? Сестра котлет наготовила! — Хочу, — решительно сказал Геральт. — Обожаю котлеты. Проныра призывно качнул головой и исчез за дверью. Спрятав телефон, Геральт последовал за ним. * * * Сестра Проныры, миловидная русая девица лет двадцати, действительно поглядывала на ведьмака заинтересованно. Но едва она подала обед, Проныра ее выдворил, решительно и даже, на взгляд Геральта, грубовато. — Шагай-шагай, у нас тут мужской разговор. Мать накорми пока. Когда девушка вышла и из кухни, и из квартиры, Геральт, глядя в тарелку с котлетами, заметил: — Трудно ей с матерью-то? — Да уж нелегко, — вздохнул Проныра. — А что сделаешь? Мать же… Она нас подняла, не бросила, хотя самой голодать приходилось. Последнее отдавала. Комментировать Геральт не стал. Его собственный жизненный опыт в данном случае был бесполезен — о своей матери он не знал вообще ничего, кроме неоспоримого факта, что она когда-то родила младенца, впоследствии ставшего ведьмаком и нареченного Геральтом. Котлеты оказались на диво вкусными; ведьмак, при нужде способный насытиться и печеной крысой, не скрывал восторга и дважды соглашался на добавку. А когда Проныра добыл из сонного холодильника по бутылочке пива, стало совсем душевно. Пиво было, понятное дело, местное, московское. Называлось «Хамовники» и вкус имело непривычный. — Ну, что, — на половине бутылки Геральт решил переходить к делу. — Выкладывай, что там за история с камешками. Думать будем. Проныра некоторое время молчал, избегая глядеть в лицо Геральту, из чего нетрудно было заключить: станет либо врать, либо недоговаривать. Второе вероятнее. — Короче, есть на Семеновской одна контора… Заводик. Периметр они блюдут, но у меня с некоторых пор завелся знакомый на проходной. Когда он дежурил, можно было проскользнуть. Но жадный, скотина, почти все, что выношу, себе забирал, мне крохи оставались. Я пока не дергался: всяко лучше, чем ничего. Но все время подумывал как бы свой процентик увеличить… — До ста? — невинно уточнил Геральт. Проныра изобразил на лице сложную гамму чувств, от невинности до раскаяния. — Ну… все ж ищут как лучше… — Дай-ка я угадаю, — Геральт откинулся на спинку стула и отхлебнул пива. — После очередного рейда ты не откинул этому вахтеру полагающуюся долю, а попытался по-тихому свалить. По-тихому не получилось и довольно быстро два хлопчика приковали тебя в гараже к стенке. Ну как, угадал? — Почти, — вздохнул Проныра. — Только не собирался я никуда сваливать. Куда свалишь? Только ленивый не знает, где я живу. А тут мама, тут сестра… Он немного помолчал, потом заговорил снова: — Последний рейд выдался… неожиданным. Я, как обычно, вечерком подъехал на Семеновскую, сунулся на проходную, а там… Проныра снова умолк и поморщился. Похоже, рассказывал он без особого желания, либо просто боялся, что его слова покажутся неправдоподобными. — В общем, вахтер мой знакомый, как жук в зоологическом музее, ножкой от стула к дивану приколот. Прямо в дежурке. На диване кровища, на полу — камешки россыпью. Ну, я быстренько их в карман прибрал — и тягу. А эти два жлоба меня на выходе из троллейбуса срисовали. Пытался дворами уйти — где там, загнали в тупик около гаражей. Дальше ты видел. По всей видимости, основную канву произошедшего Проныра изложил правдиво, хотя в мелочах мог и нафантазировать, и утаить что-нибудь существенное. Осталось выяснить, как он видит дальнейшие события и какие действия планирует предпринять. — Кто эти двое, есть мысли? Почему тебя пасли? — спросил Ведьмак. — Я так думаю, это живые, которым вахтер сливал камешки. Но вот знали ли они о том, что клиент их уже мертв или не знали — не берусь предполагать. «Странный у него лексикон для жулика-шалопая, — подумал Геральт мимоходом. — Временами слишком уж изысканный». — Кому ты сдавал камешки? Раньше? Проныра снова поколебался перед ответом. — Знакомому одному. На Митинке барыжит. Давай пока об этом не будем, а? — Как хочешь, — решил не настаивать Геральт. — Тогда расскажи, как ты добывал камни до смерти вахтера. — Просто, — Проныра пожал плечами. — Заходил на территорию, добирался до цеха, ну и втихую проползал к конвейеру. Там их на полу всегда полно валяется. Карманы набил и назад пополз. Главное, чтобы цеховая машинерия не засекла. — А если бы засекла, тогда что? — Что-что, ловить бы затеяли, — буркнул Проныра. — А там такие железные монстры, мама дорогая! Да и клан заводской оживился бы, сто пудов. — Хорошо, — кивнул Геральт. — Чего сейчас хочешь? — Хочу взять сразу много. Отключить линию, добраться до основного склада, где вся продукция хранится, а не те слезки, что с конвейера просыпались. Ты ведь сможешь линию отключить, ведьмак? — Там поглядим, — расплывчато ответил Геральт, в уме отмечая, что отключать конвейер не придется ввиду его безусловного отсутствия — кристаллы растут медленно, какой, к бесам, конвейер? Да и вообще радикальные действия на заводах вредны: сразу шум поднимется, клан встревожится… Ну и так далее. «Интересно, — подумал Геральт. — Что именно Проныра принял за конвейер? Ряд домкратов, что ли?» Но вслух спросил о другом: — А что, барыга твой готов взять сразу много? — В том-то и дело, — Проныра почему-то перешел на шепот. — Намекнул мне, что есть клиент, согласный на крупный опт. — Крупный опт — это сколько? — Ну, не горсть же? Чемодан, сумку… Сколько предложим. Сколько унесем. Геральт ухмыльнулся: — Ты хоть представляешь сколько будет весить чемодан алмазов? Проныра не то чтобы смутился, но явно озадачился. Геральт в очередной раз отметил его богатую и разнообразную мимику. — А что, много? — неуверенно уточнил Проныра. — Смотря какой чемодан, — Геральт решил не углубляться в формулы. — Ладно, допустим. Ты знаешь, где на заводе расположен склад? — Догадываюсь. — Догадываться мало, надо знать, — сказал ведьмак жестко. — А еще надо в деталях знать, как он охраняется. — Как охраняется я как раз знаю, — неожиданно заявил Проныра. — И кем — тоже знаю. — Кем же? — Не живыми. Медленно отставив почти пустую бутылку, Геральт тихо произнес: — А вот с этого места поподробнее. Проныра заговорил — и говорил, почти не прерываясь, не меньше десяти минут. * * * — Посиди тут пока, — велел Геральт Проныре, а сам встал с лавочки напротив красивого высотного дома с эркерами и вразвалочку пошел к дороге. Редкие машины проносились по Щербаковке, почти не снижая скорости перед зебрами на асфальте. Завод занимал целый квартал, ограниченный боковыми улочками, сонными и пыльными — не в пример парадной Щербаковке. Да и походил больше не на завод, а скорее на технический центр: кубическое четырехэтажное здание с полупрозрачными окнами, к которому прилегал хорошо укрепленный забор-периметр. Проходной в привычном смысле тут не существовало, только массивная металлическая дверь с глазком. Ни звонка, ни хотя бы кнопки вызова не было, как и предупреждал Проныра. Никаких пояснительных табличек рядом с дверью тоже не обнаружилось, что лишь подтверждало догадку Геральта о закрытом техническом центре из тех, что во внутренней документации часто именовались научно-исследовательскими. Неторопливо миновав дверь, Геральт дошел до угла квартала, свернул и пошел вдоль все того же забора, частично слитого с наружными стенами зданий. Вынув смарт, он наскоро пошарил на ведьмачьем сайте и довольно быстро установил, что это за контора. ПАО НПП «Сапфир». «Сапфир» так «Сапфир», — подумал Геральт. — Подходящее название для фирмы, выращивающей углеродные кристаллы». В процессе обхода выяснилось также, что периметр и территория завода представляют собой не квадрат или прямоугольник, а фигуру посложнее, напоминающую сапог. Но придавать этому особое значение явно не стоило. Геральт завершил обход менее чем за пятнадцать минут. Периметр действительно был оборудован толково — случайный живой однозначно не проскользнет. Осталось выяснить много ли времени и усилий придется затратить специалисту. Все подземные коммуникации Геральт сегодня сознательно отмел: долго изучать. Да и грязища там, небось, адова: самая клоака, центр Большой Москвы. В деле, которое предложил Проныра, действовать следовало тоньше и элегантнее: через парадный вход, если этим словосочетанием можно было назвать конспиративную недопроходную «Сапфира». Шкаф с кроссом городских телефонных линий Геральт приметил во время обхода. Запирался он стандартным ключом, имеющимся у любого уважающего себя ведьмака. Геральт себя уважал. Второй круг они с Пронырой сделали вместе. Около шкафа, расположенного у торца бежево-желтой пятиэтажки, задержались. — Н-да, — невольно вырвалось у Геральта, когда он обнаружил, что гребенки с парами в шкафу подписаны. Каждый абонент. — Красиво живете, москвичи. Нужная пара нашлась в третьем десятке. «Сапфир», проходная» — значилось на аккуратной зеленой бирочке. Надпись была даже не написана от руки, а напечатана — то ли на принтере, то ли вообще типографским способом. «Что ж, — подумал Геральт, сажая в параллель слабенький передатчик-репитер. — Чем меньше сложностей, тем лучше». Ждать им с Пронырой пришлось недолго. Через пару часов вахтер заказал пиццу в «Граблях», у метро. Зеленый фургончик-каблучок подкатил еще минут через пятнадцать. Разносчика перехватили у самых бронированных дверей. Пересчитав деньги и сунув в карманы чаевые, парень из «Граблей» уселся за руль фургончика и дал по газам, так, похоже, ничего и не заподозрив. Когда он отъехал достаточно далеко, Геральт вынул из кармана Проныры мятую кепку с надписью: «Доставка» и нахлобучил тому на голову. Сам Проныра сделать этого не мог: его руки были заняты большой плоской коробкой и двухлитровым баллоном газировки. — Ну, чего, с ужином ты угадал, — сказал Геральт, заглатывая капсулу ведьмачьего боевого стимулятора. — Пока все в цвет. — Так все вахтеры пиццу в «Граблях» заказывают… — проворчал Проныра. — Тоже мне, задача… Он встал перед глазком, подождал пока Геральт шагнет в сторону и без затей грохнул по двери ногой. Через минуту та отворилась. Геральт постоял немного в стороне, дожидаясь пока стимулятор начнет действовать; когда Проныра, уже без коробки и бутылки в руках, заныл что-то про чаевые, ведьмак понял: пора. Пускать курьера внутрь вахтер явно не собирался. Быстро переместившись Проныре за спину, Геральт правой рукой рванул дверь, а левой накинул на горло вахтеру нодову. Теперь осталось только наступать — никуда жертва не денется. Проныра молодец, все быстро сообразил. Скользнул внутрь и первым делом запер за собой дверь. Автоматически погас свет в крохотном предбанничке. Коробка с пиццей осталась валяться у входа, а газировка укатилась в сторону. Геральт тем временем вырубил и связал вахтера — немолодого уже мужичка-метиса, чья несколько раз «пра-» бабка когда-то согрешила с орком. От орка мужичок сохранил смуглую кожу и, жизнь забери, завидную выносливость: даже придушенный, он трепыхался в полную силу, так что вырубать его пришлось без антимоний и жалости. Пока вязал, Проныра заглянул в стеклянный стакан-клетушку, где располагался маленький стол с телефоном и телевизором, стеллаж с автопропусками живых клана и сейфик со связками ключей. Как раз ключами Проныра и позвенел у Геральта перед носом. — Там бытовка есть, — сообщил он со знанием дела, кивая куда-то в темноту коридора за стаканом. Обмякшего вахтера в бытовку и определили, причем ключ Геральт сунул себе в карман. Выбросишь — обязательно найдут раньше времени. В кармане надежнее. — Веди, — буркнул ведьмак напарнику. Лифт нашелся в противоположной стороне от бытовки. Цех, а точнее сказать, лаборатория, располагался на предпоследнем, третьем этаже. Просторное помещение с рядами вертикально установленных цилиндров-домкратов. Сверху с блестящих металлических тяг свисали пучки проводов и шлангов. На полу, конечно же, никаких камней не валялось, это Проныра сочинил, о чем Геральт сразу и догадался. Но для задуманного это было неважно. Собственно, Проныра уже выполнил свою миссию: привел ведьмака в лабораторию. Если еще доведет до промежуточного склада, где камни отлеживаются после кислоты, будет совсем хорошо. А уж если подсобит тащить сумку — так и отлично. Главное, что оставалось сделать — обмануть охрану, состоящую не из живых. — Стой тихо! — велел Геральт и присел в арке-проходе, отделяющей цех от коридора. Дверей тут никаких не было. Удивительно, если бы двери тут были… Охрана цеха состояла из двух компонентов: следящей системы (камер на стенах) и роботов-эффекторов, активировавшихся, если тест «свой-чужой» показывал отрицательный результат. Роботы выглядели как плоские диски на колесиках. В сущности, они являлись ближайшей родней роботам-уборщикам, просто вместо полотеров и контейнеров для сора имели на борту пружину-проволочку с разрядником и дополнительный аккумулятор. Проволока выстреливала на расстояние до семи метров и запросто вышибала дух из любого бугая — с высоковольтным шокером, знаете ли, никак не пободаешься. Предостерегающий плакат: «Осторожно! Кислота!» Геральт заметил практически сразу — перед закутком в дальнем конце цеха. Стало быть, нужно пересечь цех так, чтобы следящая система не заподозрила худого. На внешность она точно не была заточена — только на поведение. Значит, нужно притвориться человеком клана. Конечно, для этого лучше было бы посидеть в засаде и понаблюдать за реальными действиями местных, но на это времени, конечно же, не было: вахтера в подсобке рано или поздно обнаружат, а к этому моменту хорошо бы убраться подальше и от «Сапфира», и вообще от Семеновской. Поэтому оставалось одно: положиться на собственные знания и на банальную логику. К тому же охранной система называлась, скорее, в силу инерции; предназначалась она даже не для охраны, а для выявления нештатных ситуаций. По крайней мере, тот компонент, который собирал и анализировал визуальные данные, — точно. — Значит, так, — тихо заговорил Геральт. — Ты идешь по среднему ряду, я по правому. У каждого агрегата остановка. Дальше по моему сигналу. Все как договаривались, понятно? — Понятно! — прошептал Проныра, натягивая на голову капюшон. Геральт ограничился кепкой с металлизированным козырьком. Эмблема, изображенная над козырьком — черный ворон на серебряном поле, — принадлежала одному из крупных байкерских кланов Большого Киева. — И не спеши, — проворчал Геральт напоследок. — Вразвалочку. Как на собственной кухне. — Да понял, понял, — отозвался Проныра, не скрывая досады. — Пошли уже! — Пошли, — скомандовал Геральт. И они одновременно встали с корточек. Уже во время третьей остановки Геральт мельком отметил: Проныра ведет себя как-то уж чересчур спокойно и уверенно. Возможно, он просто хороший актер и хорошо владеет собой. Все возможно. Но… Ведьмак насторожился. В который раз предпочел довериться чутью. Однако мало-помалу они дошли до закутка с плакатом, а ничего худого пока так и не случилось. В закутке за полупрозрачными дверцами помещались ниши со среднего размера емкостями — Геральт не знал их названия, поэтому про себя назвал кюветами. Сами дверцы живо наводили о мыслях о сервантах, на которые постоянно натыкаешься в домиках где-нибудь в захолустье — с непременными пирамидами подушек на застланных кроватях и строем разнокалиберных слоников на комодах. В сервантах, как хорошо помнил Геральт, без труда находилась практически любая посуда. Здесь же на мутном стекле красовались предостерегающие плакаты, опять-таки напоминающие о кислоте. А еще в глубине закутка обнаружилась металлическая дверь с лаконичной табличкой: «Сортировочная». Дверь запиралась, если судить по замочной скважине, на обычный сейфовый замок. Поверхностный осмотр ничего не дал: с этой стороны судить о наличии или отсутствии сигнализации было невозможно. Но тот факт, что никаких проводов около двери не нашлось, слегка обнадеживал. Замок оказался проще, чем ожидалось, и ведьмак открыл его за полторы минуты. И с сигнализацией Геральт не прогадал: внешняя дверь действительно оказалась просто дверью. Зато внутри нашлись уже настоящие сейфы — по обе стороны от длинного, покрытого светлой тканью стола; напротив каждого кресла вдоль длинных сторон столешницы грибами торчали лампы на длинных гибких ножках. В торце комнаты высился стеллаж с небольшими коробками, выстланными изнутри той же тканью, что покрывала стол. Коробок насчитывалось около тридцати, на полках они были расположены без особого порядка, стопочками по три-пять штук. Их-то Проныра в первую очередь и проверил, но тщетно: все до единой коробки были пусты. Если в комнате и было что-то ценное, то только в сейфах. Геральта же в первую очередь озаботили шесть камер под потолком — в каждом углу по одной и еще пара напротив сейфов. Они отличались от камер снаружи, в цеху, и на взгляд ведьмака больше подходили для удаленного наблюдения. Проныра клялся, что вахтер на «Сапфире» единственный, тот, которого они уже обезвредили. Хорошо, если так. А запись… что запись? Пусть потом люди клана смотрят, если интересно. Много на ней все равно не разглядишь. Поэтому Геральт занялся сейфами. Сначала правым, хотя его так и подмывало начать с ближнего, левого. Снова доверился чутью. На этот раз с замками он возился куда дольше, почти четверть часа, но все же открыл. К счастью, не завыла сирена, не замигал свет — вообще ничего не произошло, разве что Проныра из-за плеча присвистнул. — Не свисти, — проворчал Геральт. — Денег не будет. — Теперь будут! — отозвался Проныра с непоколебимой уверенностью, содрал со спины рюкзачок и принялся деловито ссыпать туда алмазы из пластиковых лотков. Лотков было много, но когда Проныра опустошил последний, рюкзачок наполнился едва на треть. Геральт к этому моменту заканчивал возиться со вторым сейфом. Замки на обоих оказались однотипными, поэтому с ним он справился заметно быстрее, минуты за четыре. Почему-то при открытии дверцы внутри не загорелся свет, хотя Проныру это ничуть не смутило: сунул руку внутрь и попытался нашарить ближайший лоток на верхней полке. В следующую секунду Геральт осознал, что в нос Проныре упирается ствол помпового ружья, а ружье держит тот, кто до этого момента прятался в сейфе. Внутри. — Тихо и медленно садимся за стол, — прозвучал странно знакомый голос. — И ручки держим поверх! Вариантов было ровно два: сопротивляться или подчиниться. Если сопротивляться, Проныре точно конец, в первую же секунду, а вот насчет дальнейшего опять же возможны варианты. Как ни странно, Проныра его опередил: выронил рюкзак и попытался одновременно отбить ствол ружья в сторону и вынуть из-за пояса пистолет. Для человека он был довольно быстр и при другом раскладе вполне мог и преуспеть. Однако живой в сейфе двигался неизмеримо быстрее. Практически так же быстро, как мог бы двигаться сам Геральт, бывалый ведьмак под стимулятором. Но и не медленнее. Проныра вырубился от удара ребром ладони в горло — за миг до этого рука нападавшего придерживала помповуху. Проныра еще падал, а рука успела вернуться на цевье и ствол был развернут в сторону Геральта. Одновременно с этим в дверь кто-то вломился, но Геральт даже не оглянулся. Он просто сопоставил факты и наконец-то догадался, почему голос живого из сейфа показался таким знакомым. — Я думал, ты в Костроме, Рим, — сказал Геральт, держа руки на виду и медленно поднимая голову, чтобы длинный козырек кепки перестал скрывать лицо. — А я думал, ты отдыхаешь, — отозвался московский ведьмак и ловко выскользнул из сейфа. Был он заметно шире Геральта в плечах, да и ростом повыше. Даже странно, как он сумел упаковаться в сравнительно небольшой сейф и просидеть там несколько часов кряду — вряд ли меньше, засада явно была хорошо спланирована. — Ну, ё-моё, — произнес кто-то у двери; краем глаза Геральт заметил, что оружие там тоже опустили стволом в пол. — Так это ж курьер из «Граблей»! Вон и кепка валяется. — У курьеров из «Граблей» не такие кепки… — задумчиво протянул Рим, покосившись на растянувшегося на полу Проныру. — Это твой клиент? Геральт чуть помедлил с ответом. Объясниться нужно было коротко и не вдаваясь в детали. Да и вряд ли московским коллегам будет интересно выслушивать банальную историю о том, как ведьмака пытались надуть. — Смотря с какой стороны посмотреть. Если с его — то да, он думал, что он мой клиент. — А он тебя действительно нанял? Если да — то не волнуйся, вряд ли в контракте отмечено, что камешки — чужая собственность. Так что обжаловать и расторгнуть его — раз плюнуть. — Нет никаких контрактов, — сообщил Геральт. — Все на словах, так что со своей стороны я, можно сказать, отдыхаю. — Да? — ухмыльнулся Рим. — А мы, представь, на полноценном контракте. Защищаем имущество консорциума «Кострома», все чики-чики, не подкопаешься. Только, похоже, не по нашей части дело. Нанимали нас сам понимаешь, против кого. — Против кого? — на всякий случай уточнил Геральт. — Против злоумышленников, понятное дело. Но я вообще был уверен, что они не вламываются в цех лично — пользуются какой-то машинерией, то ли программируемой, то ли дистанционной. Вот думал выяснить. А нарвался на киевского ведьмака и на… кто он, кстати? Рим снова качнул головой в сторону Проныра на полу. — Да жулик какой-то местный, — пожал плечами Геральт. — Врал, сулил золотые… точнее, алмазные горы, все как обычно. А у меня из Арзамаса внутренний заказ на алмазы. Вот я и ввязался. — Из Арзамаса? — удивился Рим. — И много надо? — Точно не знаю, надо уточнить. Но, думаю, того, что здесь, — Геральт указал на рюкзачок Проныры, — хватит с лихвой. — Уточним, — кивнул Рим и повернулся к выходу. Геральт тоже покосился в ту сторону и обнаружил еще двоих ведьмаков. Того, что постарше, Геральт знал, хотя и не так хорошо, как киевских коллег. Звали его Матвей и он, как и Рим, воспитывался не в Арзамасе-16, а в Межгорье. — Если это он камни таскал, интересно — куда ж он их прятал? Обыскивали же! — недоуменно протянул молодой. — У него контейнер есть, — пояснил Геральт. — Узенький такой, длинненький. Камни туда, контейнер в глотку. Поводок к зубу привязывал. — К зубу? — недоверчиво переспросил молодой и поглядел на Проныру до такой степени брезгливо, словно Геральт уличил того в поедании жуков и гусениц. — Ну чего, берите тело — и на выход, — вмешался Рим. — А мы тут с коллегой еще покалякаем. Матвей и молодой ведьмак одновременно кивнули, убрали ружья за спины и занялись эвакуацией бесчувственного Проныры. — Вы там поаккуратней с ним, — попросил Геральт, стараясь не конфузиться. — Он, конечно, жулик, но на руках у него сестра и лежачая больная мама. — Разберемся, — ухмыльнулся Матвей. Проныру унесли. Достаточно гуманно — головой о притолоки, во всяком случае, не стучали. — Присаживайся, — повел рукой Рим. Геральт обошел стол и сел. Рим пристроил помповуху на столешнице, сам расположился напротив. В руке его словно по волшебству возник мобильник. Несколько быстрых движения большим пальцем — и Рим поднес трубку к уху. — Здравствуйте, Весемир, — Рим всем корпусом подался вперед и кивнул, хотя собеседник его, конечно же, видеть не мог. — Помалу-потихоньку, живы-здоровы пока. А в ваших краях как? Ну и славно. Я тут вашего командировочного встретил. Ага, рядом сидит. Ну, вот такой он шустрый оказался, ваша школа, хе-хе. Нет, ничего больше не натворил — по крайней мере, сам так говорит. И еще говорит, от вас заказец был… Ага, ага, понятно. И много? Сколько? Ладно, сделаем. Считайте, уже сделали. Да он и переправит, ему ж удобнее, все арзамасские явки-пароли знает получше нас. Всегда рады помочь! Ага, бывайте, доброго здоровья, и вам, и всем остальным. Рим отключился, спрятал плоский лапоть смартфона во внутренний карман, встал, подобрал рюкзачок с камнями и вернулся за стол. Зачерпнув две полных горсти, он высыпал их перед Геральтом. — Переправишь в Арзамас. Это первое. Поднимешься на верхний этаж, от лестниц налево, предпоследнее окно во внутренний двор, там снаружи пожарная лестница. Это второе. Ну а через периметр уж сам как-нибудь, не маленький. Мне позвонишь завтра… нет, лучше послезавтра. В «Костроме» народ въедливый, чует мое сердце — душу вынут, пока контракт закроем. Геральт молча сгреб камни в боковой карман рюкзачка и встал. Рим тоже встал, и они одновременно направились к выходу из сортировочной. Расстались у лестницы. — Давай, киевлянин. Зла не держи, мы все-таки на полноценном контракте. — Да я понимаю. — Ну и молодец. «А кроме контракта, — подумал Геральт, — вы еще и дома». У предпоследнего окна на верхнем этаже действительно обнаружилась аварийная лестница. Через периметр Геральт перебрался без особых проблем, хотя и не так быстро, как хотелось бы. И репитер из шкафа телефонистов извлек без эксцессов. Не маленький ведь. Пусть и не дома. Впрочем, в глубине души Геральт лукавил. Ну какой дом у ведьмаков? Только если считать домом весь Большой Киев и Большую Москву, и Большой Минск, и Урал с Сибирью в придачу. И то мало будет — Евразия огромна. Шагая по Щербаковке в сторону Семеновской площади, Геральт размышлял как сподручнее переправить камни в Арзамас — с гномами-дальнобойщиками или дождавшись ведьмачьего курьера. Вокруг шумела Большая Москва. Очень большая. ………………….. ………………….. ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВ ____________________________ Писатель и рок-музыкант Владимир Николаевич Васильев родился 8 августа 1967 года в Николаеве. Окончил николаевское СПТУ 21 по специальности «регулировщик радиоаппаратуры и приборов», некоторое время работал на железнодорожной АТС. Пробовал писать фантастику с восьмого класса школы. Первая публикация — рассказ в местной газете от николаевского клуба любителей фантастики. В это время Владимир Васильев проходил срочную службу пограничником на южной границе в Туркмении. На 2016 год вышло более ста пятидесяти книг (в том числе за рубежом) и ряд публикаций в коллективных сборниках; кроме того, выпущены мультимедийные компакт-диски с текстами, фотографиями и аудиотреками любительски записанных песен, диски с аудиокнигами. Во второй половине 2014 года совместно с николаевской рок-группой «Проспект Мира», участником которой Владимир являлся еще в конце 80-х, записан полупрофессиональный альбом, содержащий 14 оригинальных треков. Лауреат ряда российских и международных литературных премий в области фантастики: «Аэлита», «Бронзовая Улитка», «Роскон», «Звездный мост». Рассказ «Очень большая Москва» продолжает популярный цикл новелл «Ведьмак из большого Киева». В конце девяностых у Владимира Васильева возникла идея поместить в мир своего романа, написанного в жанре технофэнтези, «Техник Большого Киева» персонажа-гостя — ведьмака Геральта из знаменитая саги Анджея Сапковского. Согласие пана Анджея было получено. Первый рассказ нового «синтетического» цикла, под названием «Трем из Большого Киева», был напечатан в «Если» в 1999 году. В 2016 году герой неоднократно переиздававшейся серии новел Васильева, ведьмак Геральт, «перебирается» из Большого Киева в Большую Москву, и о его новых приключениях поведает уже новый цикл: «Ведьмак из Большой Москвы». БУДУЩЕЕ МОСКВЫ в видении Председателя Земного шара /фантастика /художественный образ Велимир Хлебников (1885–1922) Русский поэт и прозаик, один из крупнейших деятелей русского авангарда. Входит в число основоположников русского футуризма. Реформатор поэтического языка, экспериментатор в области словотворчества. «Напечатал: «О, рассмейтесь, смехачи»; в 365±48 дал людям способы предвидеть будущее, нашел закон поколений…» (Из «Автобиографической справки») «Москва будущего» В когтях трескучих плоскостей, Смирней, чем мышь в когтях совы, Летали горницы В пустые остовы и соты, Для меда человека бортень, — Оставленные соты Покинутого улья Суровых житежей. Вчера еще над Миссисипи, Еще в пыли Янтцекиянга Висела келья И парила, а взором лени падала К дворцу веселья и безделья, Дворцу священного безделья. И, весь изглоданный полетами, Стоял осенний лист Широкого, высокого дворца Под пенье улетавших хат. Лист города, изглоданный Червем полета, Лист осени гнилой Сквозит прозрачным костяком Истлевшей и сопревшей сердцевины. Пусть клетчатка жилая улетела — Прозрачные узоры сухожилья И остова сухой чертеж Хранились осенью листа. Костлявой ладонью узорного листа Дворец для лени подымал Стеклянный парус полотна. Он подымался над Окой, Темнея полыми пазами, Решеткой пустою мест, Решеткою глубоких скважин Крылатого села, Как множество стульев Ушедшей толпы: «Здесь заседание светлиц И съезд стеклянных хат». Осень 1921 Использованы художественные работы Александры Экстер, Василия Кандинского и Велимира Хлебникова Сергей Волков МЕЧТАГРАД /фантастика /города /версии реальности Когда мы, те, кто родился в 60-70-х годах уже безнадежно прошлого века, были маленькими, нам всем хотелось в будущее. Нет, иногда и в прошлое, конечно — чтобы в мушкетерском плаще, со шпагой и пистолем, и на коне, или с луком в Шервудском лесу, или с мечом на Куликовом поле, — или вообще с каменном топором вместе с Быстроногим Джаром: «Желтогривая львица сражалась на стороне людей! Яррх!» В общем, что я вам рассказываю, про это Радий Погодин даже книжку написал, и кино по ней сняли потом — «Шаг с крыши». Но в будущее все же хотелось больше. Оно было… заманчивым. Таинственным. Волнующим — прежде всего своей неизвестностью. Отовсюду нам слышалось: «Следующее поколение советских людей будет жить…», «В будущем каждая советская семья…», «Коммунизм — это будущее человечества», «Идеалы будущего общества невозможно представить без синтеза науки и практики, школы и трудового обучения». И сладко грели душу услышанные в школе слова Льва Толстого: «Человек будущего уже среди нас». Будущее нашей мечты представлялось непременно светлым и обязательно технологичным. Это неудивительно — мы сами жили в мире, где постоянно что-то менялось. Наши еще не очень старые бабушки и дедушки рассказывали про керосиновые лампы и угольные паровозы, а у нас над головами преодолевали звуковой барьер пассажирские лайнеры, и в квартирах светились экраны цветных телевизоров, которые показывали, как атомный ледокол «Арктика» дошел до Северного полюса. Но этого нам было мало, мы хотели больше, больше, еще больше чудесного, фантастического и необычного! Про будущее мы, естественно, в основном читали в фантастических книжках, достать которые было той еще проблемой. В библиотеках стояли очереди, книги зачитывали до дыр, до прозрачности листков, до переписанных от руки и вложенных взамен недостающих страничек. Сейчас наши дети слушают рассказы о тогдашнем повальном увлечении чтением фантастики примерно с той же степень доверия, с каким мы сами в детстве слушали рассказы своих родителей о строительстве самокатов из досок и шарикоподшипников. Книги, и в особенности фантастика, были настоящим культом нашего детства. С их тогдашней популярностью не сравнится ни один нынешний голливудский блокбастер. Человек мог быть двоечником, хулиганом и «колония по тебе плачет», путать Пифагора с транспортиром, но кто такой профессор Ррр и как попасть на планету Мемба, он знал наверняка. И начитавшись Велтистова и Мошковского, Булычева и Мелентьева, Лагина и Носова, Яна Ларри и Губарева, Мирера и… да чего уж там, и «взрослых» Стругацких, которых нам выдавали со страшным скрипом («Ах, вы еще маленькие, вы ничего не поймете!», — сокрушались заботливые библиотекарши), мы хотели звонить друг другу по видеофону, как Алиса Селезнева, ошибаться номером и попадать в Марсианское посольство. Хотели ездить на самодвижущихся тротуарах, получать продукты из продуктопроводов, флипать на космодром или в Космозоо, дружить с роботами и инопланетянами, менять законы физики — и много чего еще. Даже совсем уж детская повесть Розанова про девочку Травку «Алюта — воздушный слоненок» дразнила нашу фантазию, стимулируя ее примерно так же, как электрические разряды батарейки «Крона» заставляли сокращаться мышцы лягушки на лабораторном столе в школьном кабинете биологии. Розанов предсказывал легко и весело, его город будущего был залит солнцем и наполнен движением. В Москве цвели тропические сады, улицы текли, словно реки, над крышами домов бесшумно скользили электромагнитные поезда, а еще выше плавно проплывали дирижабли и проносились стратопланы. Одной из безусловно поразившей всех нас вещей, придуманных Розановым, было метро между Москвой и Ленинградом. Это казалось настолько непостижимым и настолько реальным (метро же!), что сладко замирало сердце. Ну, а чего — бросил пятачок, прошел турникет, сел в поезд и: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Васильевский остров!» Интересно, что в тридцатые годы, когда писались повести про Травку, часть замыслов «города будущего» фактически начала претворяться в жизнь: и первую очередь метро построили, и ВДНХ заработала, и фундамент самого грандиозного здания в Москве — Дворца Советов — уже заложили. Казалось, до будущего остался всего один шаг… Война и послевоенные годы отодвинули фантастику — а вместе с нею и грезы о будущем — на второй план. Конечно, люди мечтали и в те годы — но все больше о мире и о том, чтобы их близкие были живы. Но поднялись из пепла и руин города, заработали заводы, зазвенели на улицах трамваи — и постепенно жизнь вошла в свою колею. В середине пятидесятых Виталий Мелентьев написал первую повесть из цикла историй про Юрку Бойцова и Ваську Голубева — «33 марта». Герои повести оказываются в городе будущего — и начинается… Помню, больше всего меня поразила дорожная машина с атомным двигателем, строящая дороги фактически из ничего. Самим фактом своего существования она как бы побеждала сразу обе главные русские беды. В самом деле — дураки такую машину построить не смогли бы, а проблему с дорогами она решала, что называется, «на раз»: «Вот это и есть дорожная машина. Она тоже атомная. Сзади в специальном котле беспрерывно выделяется тепло в несколько сотен тысяч градусов. В этот огонь попадает грунт, который машина сама выбирает по бокам дороги, — видишь, выступы? Они роют кюветы, канавы по краям будущего шоссе, а землю подают в атомный котел. Понятно, что земля не выдерживает такой невероятной температуры и плавится, превращаясь в лаву. Затем лава подастся вперед и по архимедову винту равномерно разносится по всей площади будущего шоссе. Вся машина катится на огромных тяжелых валках, которые уплотняют лаву. Позади остается готовое шоссе — каменное, почти базальтовое. Самое главное тут в том, что не приходится готовить полотно дороги, как когда-то его готовили перед заливкой асфальтом. Теперь машина идет по самой неровной почве, впереди нее пускают специальные струги. А позади машины ровная, блестящая, как зеркальное стекло, зеленоватая гладь шоссе…» Знамя, поднятое Мелентьевым, в конце пятидесятых подхватил Николай Носов. В «Приключениях Незнайки в Солнечном городе» он дал настолько подробное описание города будущего, что местами оно даже утомляло наши еще не очень зрелые читательские мозги. Нет, ну в самом деле, вы помните, например, описание «Циркулины», машины, «напоминавшей не то механическую снегочистку, не то трактор»? Она и косила траву, и сажала ее, и сорняки уничтожала, и только что хлеб не пекла, причем делала это все в автоматическом режиме. Носов описал «Циркулину» так, словно всю жизнь проработал при ней слесарем-ремонтником, а вдобавок придумал ей девять «систершипов», которые носили не менее гордые имена: «Эксцентрида, Концентрина, Рондоза, Улитка, Мельница, Вертушка, Орбита, Спутница и Планетарка». А мотоцикл на гусеницах? А Радиолярий с его «радио-магнитной энергией»? А коттеджные поселки на выселках Солнечного города — «круглые поля скоро кончились, и по сторонам дороги стали попадаться дома. Они были маленькие, не больше двух этажей, но очень красивые: с высокими остроконечными крышами, окрашенными в яркие цвета, с верандами и террасками, с балкончиками и затейливыми башенками на крышах. Во дворах были устроены беседки и цвели всевозможные цветы»? Но настоящее пиршество фантазии поджидало читателя в самом Солнечном городе. Тут уж автор развернулся вовсю! По улицам города сплошным потоком лились спиралеходы, реактивные роликовые труболеты и автолошадки (sic!). За ними еле поспевали уже упомянутые гусеничные мотоциклы и… гусеничные велосипеды. Честно говоря, вот этого зверя нам даже представить себе было трудно — но когда подобное останавливало настоящего фантаста и его верных читателей? Сам Солнечный город виделся нам этакой помесью Луна-парка и пионерского лагеря Артек: «По обеим сторонам улицы стояли многоэтажные дома, которые поражали своей красотой. Стены домов были украшены затейливыми узорами, а наверху под крышами были большие картины, нарисованные яркими, разноцветными красками. На многих домах стояли фигуры различных зверей, вытесанные из камня. Такие же фигуры были внизу у подъездов домов». В Солнечном городе обнаружилась еще масса всего занимательного. Театры с двумя сценами — летней и закрытой зимней. Дома-лестницы, построенные уступами, на которые ведут эскалаторы; дома в виде музыкальных инструментов; дома-шары, или, точнее, сферы, висящие в воздухе. Причем Носов особо подчеркивает, что дома эти однокомнатные, рассчитанные на одного человека — пардон, коротышку). Но для меня, «фебофоба», плохо переносящего прямой солнечный свет, настоящим фаворитом среди зданий Солнечного города был, конечно же, дом, вращающийся вслед за солнцем. Это было, как сказали бы сейчас наши дети, «реально круто», это была победа над вечно жарящим в окна светилом — я сразу смекнул, что такое жилище можно настроить так, чтобы оно все время поворачивался к солнцу «спиной». Интересно, что помимо чисто фантастических вещей Носов предсказал многое из того, что сейчас реализовано: пункты проката велосипедов, например, или игротеки в кафе и клубах. Он описал аудиогидов, ныне использующихся в музеях и во время экскурсий, картины в поездах метро, развитую сеть видеосвязи и многое другое. Круче Солнечного города была только… Москва. Да-да, самая обычная Москва, в которой происходит часть действия романа «Сто лет тому вперед» Кира Булычева. Москва конца XXI века, город, в котором родилась и жила «девочка с Земли», а по совместительству объект грез и поклонения всех мальчишек Советского Союза, Алиса Селезнева. У-у, как люто мы завидовали Коле Наумову! И пусть в фильме он превратился в Колю Герасимова и там не сняли и половины описанного в книге — но когда по телевизору показывали «Гостью из будущего», улицы городов и поселков СССР пустели от Бреста до Камчатки. Москва Алисы — это совершенно невозможный, удивительный город, где Гоголевский бульвар зарос настоящими джунглями, где в Космозоо живет бронтозавр Бронтя, где строятся коралловые дома, выращиваются мангодыни, где люди читают электронные книги (и тут Булычев оказался пророком!) Где с Арбата на Проспект Мира можно попасть в одну секунду, просто войдя в двери кабинки для телепортации, стилизованной под автобус. Вообще надо сказать, что Булычев предугадал многое — зорбинг, например, или специальные устройства для прыганья, ныне известные как джамперы. Да и автоматы, торгующие едой и напитками, тоже сделались сейчас повседневной реальностью, а на Колю они, помнится, произвели неизгладимое впечатление. Но все эти вещи мы худо-бедно могли представить существующими и в той реальности, в которой жили. А вот складные механические крылья, позволяющие летать под облаками — это было выше звезд. Надел, расправил — и лети, куда хочешь! А надоело — приземлился, сложил, убрал и пошел дальше по своим делам. Эти крылья являлись для нас элементом свободы, прежде всего свободы передвижения, конечно, но и еще какой-то иной, внутренней свободы, о которой мы в силу возраста не задумывались, но уже хотели, и из желания которой выросло потом бессмертное «Перемен — требуют наши сердца!» Коля Наумов воплотил заветную мечту всех советских мальчишек: он оказался в городе будущего наяву. Он все увидел своими глазами, потрогал собственными руками, истоптал кедами и даже едва не слетал на Уран. Булычев не дает в «Сто лет тому вперед» и других произведениях «алисианы» развернутого описания города будущего, останавливаясь лишь на отдельных деталях и мелочах, но теперь-то мы понимаем, что это хитрый авторский замысел, потому что весь «дьявол» именно в них! И здесь вишенкой на тортике лично для меня является фраза из его же рассказа «Свой человек в прошлом», произнесенная вернувшейся из XX века Алисой: «Дядя сказал, что очень приятно и что мне придется вернуться обратно. «Хочешь посмотреть, какая была Москва, когда твоего дедушки еще не было?» Я говорю, что хочу. И он мне показал. Очень удивительный и невысокий город. Потом я спросила, как его зовут, а он сказал, что Аркадий, и он писатель, и пишет фантастические книжки о будущем». Вот это вот «невысокий город» в сочетании с такой легкой непринужденностью автора в обращении со временем давало нам всем четкую уверенность: Москва будущего будет городом высоким во всех смыслах. Отчасти это уже сбылось — до 2000 года в Москве было всего десять домов высотой свыше ста метров, а к 2015 году их стало уже сорок пять, причем некоторые здания в Москва-сити достигают четырехсотметровой высоты! Удивительно, но другой популярный писатель-фантаст времен нашего детства, Евгений Велтистов, считал, что города будущего должны расти не ввысь, а… вглубь, причем в прямом смысле слова. Во второй части истории о приключениях Электроника «Рэсси — неуловимый друг» он описал подводные города, гармонично вписывающиеся в природу, и противопоставил их проекту Ойкуменополиса, урбанистического спрута, жадно тянущего во все стороны свои бетонные руки-щупальца. Замечательные города будущего придумал и Анатолий Мошковский в повести «Пятеро в звездолете». Хрустальный, расположенный в центре Антарктиды, Сапфирный, раскинувшийся на теплых берегах южных морей, и другие. Именно в Сапфирном, если мне не изменяет товарищ-память, произошел забавный инцидент: у юного автолетогонщика Колесникова, обладателя трех кубков Отваги и Скорости, местные сапфировские гаишники на месяц отняли права водителя высшего класса и обязали его ездить со скоростью не более… 100 километров в час! Ох, как же мы завидовали этому Колесникову… Конечно, иногда хотелось не просто оказаться в городе будущего, описанного писателем-фантастом, но и создать свой город. Ну, хотя бы так, как это сделал Волшебник из повести Юрия Томина «Шел по городу волшебник» — ломаешь волшебную спичку и загадываешь: «Хочу, чтобы вокруг моего дома… нет, почему дома? Дворца! Да, хочу, чтобы вокруг моего дворца стояли магазины «Детский мир», «Гостиный двор» и «Лакомка». Бесплатные. Для меня. И чтобы мраморные лестницы. И море. И статуи. Мои. И везде я. Я. Я! Я!!» Ну, в общем, вы поняли, куда обычно заводят все эти спички всевластия. Поэтому некоторые из нас пошли учиться на архитекторов и градостроителей. А еще более некоторые стали писать книжки, чтобы в них рассказать следующим поколениям читателей, какими будут их города будущего. …Прошло много, очень много лет. Изменилось все — мы, страна, мир, технологии. Будущее, о котором нам грезилось в детстве, фактически наступило. Мы живем в реальности, которая во многом превзошла все прогнозы и предсказания писателей-фантастов. Да, на Марс и Юпитер люди пока так и не полетели, но смартфоны и беспроводной интернет превратили их из хомо сапиенсов в хомо информатикусов. Изменились и наши города. Вот только пока все же они похожи не на Солнечный город, придуманный Носовым, а на созданные его же фантазией лунные Давилон и Лос-Паганос. Помните: «Самая большая и самая красивая улица Лос-Паганоса тянулась вдоль береговой линии. В домах, которые стояли здесь лишь по одну сторону улицы, помещались многочисленные магазины, рестораны, столовые, закусочные, гостиницы, кинотеатры, веселые балаганчики, подземные гаражи и бензозаправочные станции». И там же: «Чем дальше они уходили от центра, тем реже встречали освещенные витрины магазинов и яркие огоньки реклам. Дома становились все ниже, а окна подслеповатее. Асфальтированные тротуары кончились, и пошли просто булыжные, с выбоинами и ухабами и лежащими поперек кучами мусора». Как-то все это диссонирует с курортным городом Сапфирный, придуманным Анатолием Мошковским. Подводя итог, в лучших традициях сюрреалистических анекдотов из эпохи моего детства, хочется сказать: «Так выпьем же за Карлсона, мужчину в самом расцвете сил», но я напишу другое: Друзья! А давайте все мы — каждый на своем месте — сделаем все возможное для того, чтобы хотя бы наши дети и внуки жили в городах, о которых в детстве мечтали мы. Чтобы на месте Лос-Паганосов появились наконец Солнечный, Сапфирный — и другие замечательные города. И тогда будущее, которого мы так ждали, наконец, станет чуть ближе. Использованы фрагменты иллюстраций Г Валька, Е. Мигунова, М. Храпковского, Л. Одинцовой Дмитрий Витер ЗАКОН ПАРНЫХ СЛУЧАЕВ /фантастика /города /гуманитарные технологии — Спасибо, что согласились на интервью, Георгий Иванович! Позволите записывать? — Можно просто Георгий. Да, конечно! Полноватый мужчина в плаще пригладил вспотевшие седые виски и протянул Антону руку для рукопожатия: — У вас есть с собой экземпляр вашего издания, юноша? — Как раз на входе в кафе свежий номер захватил! — Антон положил на стол толстую газету. Георгий Иванович вытащил из кармана очки в толстой оправе, нацепил на нос и зашуршал страницами: — Кризис экономики на первой странице… Тайфун в Азии на второй… Очередной теракт на третьей… «Двадцать три жертвы на Новом Арбате»… — вполголоса прошептал он тонкими бесцветными губами. — Вы заметили, когда новости про теракты ушли с первых полос, Антон? Репортер пожал плечами. — Я еще помню времена, когда это было новостью номер один. — Георгий Иванович убрал очки в карман. — Первые полосы. Выпуски новостей. Горячие репортажи… Он покачал головой: — Не думал, что к этому можно привыкнуть. Антон достал из увесистой сумки диктофон, включил его и положил на столик: — Как раз об этом и хотелось бы с вами поговорить… Георгий, вы же известный ученый, автор… как это называется… теории катастроф? — Я бы назвал это теорией оптимизации поведения. Теория катастроф — это про дифференциальные уравнения, знаете ли. — Но раз уж читатели так назвали, значит, назвали! Вы ведете свой блог уже давно. Сколько у вас подписчиков? — журналист вытащил блокнот и приготовился записывать. — Закройте глаза, — вместо ответа произнес Георгий. — Э… Что? — растерялся Антон. — Считайте это журналистским экспериментом. Закройте глаза. — Закрыл. — И чур не подглядывать. Опишите, где мы сидим. — Э… Мы сидим в кафе… За столиком. На столе две чашки кофе, диктофон, блокнот… Всё? — Где находится выход, Антон? — Ммм… Там? — журналист ткнул ручкой в направлении бара. — Неправильно, — мягко ответил Георгий. — А где находится запасной выход? — Запасной выход? Он тут разве есть? Георгий вздохнул: — Открывайте глаза, — сказал он тоном профессора, сообщающему студенту о незачете. Антон потер глаза, повертел головой: — Ой, и правда! Выход вон там… А запасной… — За туалетами. Понимаете, о чем я? — О том, что всегда нужно быть начеку? — Именно! — Георгий поднял вверх худой указательный палец. — Вспомните, за какой столик вы мне предложили сесть вначале? — Вон за тот. — У самой стеклянной витрины. Даже если бомбу взорвут в ста метрах от кафе, вас изрешетит осколками. Антон нервно отпил большой глоток остывшего кофе из чашки. — То есть вы всегда это делаете? Просчитываете на ход вперед? — На ход вперед, молодой человек, сегодня недостаточно. Где вы предложили провести встречу? — В «Макдональдсе» на Тверской. — В «Макдональдсе» на Тверской. У метро. Идеальное место для плохих ребят с бомбой, не так ли? Антон молча кивнул. — А здесь непопулярное кафе, днем тут практически нет клиентов, — продолжил Георгий. — Какой смысл взрывать тут? — Не знаю… Говорят, у террористов нет ни центра, ни логики. Георгий снова поднял тонкий, как карандаш, палец: — Логика есть у всего. Даже у самого необъяснимого. Слышали про закон парных случаев? — Э… Что-то слышал. — Этого никто не может толком объяснить, но за день у врачей на приеме часто бывают пациенты с одинаковыми диагнозами или травмами — даже довольно редкими. Или вы дважды в день в разговоре встречаете упоминание об одном и том же человеке, о котором не думали уже давно. Или вот… как вы считаете, когда безопаснее летать на самолетах — когда долго не было никаких катастроф или сразу после того, как катастрофа случилась? Антон снова взялся за блокнот. — По логике, когда что-то уже произошло, то потом уже безопаснее. — Нет, нет и нет! — Георгий застучал по столу пальцем. — Полистайте газеты, проверьте в Интернете. Как правило, сразу после одной катастрофы происходит другая — иногда в тот же день, иногда в течение недели. Но очень близко. — Заговор? — сощурился репортер. Ученый покачал головой. — Некоторые объясняют это психологическим состоянием пилотов — когда свежая авария у всех на слуху, они больше нервничают и совершают ошибки. Иногда плохие новости подталкивают за край людей с суицидальными наклонностями. Иногда этого просто нельзя объяснить. — Ой, я читал про это! — просиял Антон. — После взрыва лучше не оставаться возле места теракта, потому что следующий взрыв может случиться там же, среди зевак, раненых, врачей и полицейских. — А вы осведомлены в этом вопросе! — Георгий приподнял седую бровь. — Но главное для меня, как для практика — это держаться в стороне от парных случаев. Если была авиакатастрофа — не летать хотя бы неделю. Был взрыв в метро — пересаживаться на такси. — То есть вы собираете математические, психологические и всякие другие теории, чтобы выжить? — начал записывать Антон. — Я никому не могу гарантировать выживание, — тихо пробормотал Георгий. — Никому. Можно говорить только о вероятностных полях. Сидя у витрины, вы повышаете вероятность гибели. Сидя у несущей стены — снижаете. Вы не можете предотвратить пожар в отеле, но, заселяясь, вы способны проверить, где ближайший к вашему номеру пожарный выход. И увеличить ваши шансы. Антон перестал писать и стал нервно грызть кончик ручки. — Вы разочарованы? — осторожно спросил его Георгий. — Ждали рассказа о чуде? — Нет… Я все думаю про тот трюк с закрытыми глазами, что вы мне показали. Давайте сделаем наш репортаж интереснее. Пройдем вместе по городу до нашей редакции, глядя на всё, так сказать, вашими глазами. И если мы останемся в живых, — Антон криво усмехнулся, — …я напишу про это статью. Согласны? Или боитесь выйти на улицу? — Бросаете мне вызов? — сощурился Георгий. — Скорее, предлагаю встречный журналистский эксперимент. — Ну что ж… — ученый одним глотком допил кофе. — Погода сегодня теплая. Пройдемся по столице! * * * — Перейдем дорогу здесь, — предложил Георгий Иванович. — Почему? — Видите, впереди идет группа молодых людей. Похожи на спортивных болельщиков. — Они же не опасны. Просто скандируют кричалки. — Не опасны. Но при возможности я всегда избегаю толпы и людей, находящихся в возбужденном состоянии. Вы считаете, это паранойя, Антон? — Ну, если честно… Немного похоже. Они прошли несколько кварталов молча. — Знаете, что такое паранойя? — заговорил наконец ученый. — Продолжать жить, несмотря ни на что. Выходить на улицу, зная, что кто-то сегодня умрет. Знать, что в подземке бомба, и все равно спускаться в метро, потому что нельзя всю жизнь бояться. Антон пожал плечами, поправил сумку на боку: — Так всегда было. Люди знают, что каждый день в городе кто-то погибает в автомобильных авариях, и все равно садятся в машины, переходят дорогу… Даже перебегают в неположенном месте. Хотите попробовать? — Кажется, мы пишем с вами репортаж о выживании, молодой человек, — строго заметил ученый. — Как скажете. Куда идем? На метро же быстрее! — В метро недавно был очередной теракт, на «Маяковской», — нахмурился Георгий. — В метро постоянно теракты. Тут уже даже ваш закон парных случаев не работает. А вы покажете навыки поведения в толпе. Так ведь статья получится интереснее, правда? И Антон зашагал к входу в подземку так быстро, что Георгий едва поспевал за ним, путаясь в полах плаща. * * * — Не садитесь в первый вагон, Антон. Первые и последние вагоны самые опасные при авариях — разве вы не знали? Они прошли к середине платформы «Тверская» — молодой человек шел по разделительной желтой линии, а Георгий — чуть дальше. — Всегда держитесь от края на расстоянии вашего роста, — поучающе бормотал он. — Если вас толкнут, не упадете вниз. Они дождались поезда и вошли внутрь. — Пройдем в другой конец вагона. На «Театральной» выйдем, — вполголоса сказал Георгий на ухо Антону. — Почему это? — также тихо спросил его репортер. — Видите бородача в мешковатом свитере? Одет не по сезону, смотрит в пол, что-то бормочет. — Да тут полвагона смотрит в пол! — Я не говорю, что он террорист. Просто минимизирую негативные вероятности. — И вы не доложите о нем машинисту? — Зачем? Я не могу выявить в метро каждого подозрительного человека. Я могу влиять только на свое собственное поведение. И вы тоже можете, молодой человек. Продолжайте жить… Вы же этого хотите? Антон с удивлением посмотрел на него. Поезд остановился, они вышли на платформу и дождались следующего состава. * * * Им оставалось проехать одну станцию, когда поезд встал в тоннеле. Свет в вагоне моргнул, погас и снова появился, но стал заметно тускнее. — Что? Что происходит? — занервничал Антон. — Ничего. Если бы террористы-смертники хотели взорвать бомбу, они бы сделали это на ходу. Зато посмотрите, как интересно реагируют люди. Репортер огляделся. Кто-то из пассажиров продолжать сидеть, уставившись в пол, слушая музыку в наушниках. Кто-то нервно оглядывался по сторонам. Одна женщина стала рыться в сумочке, доставая оттуда целые закрома таблеток в поисках успокоительного. — И кто из них ведет себя правильно — вы тоже знаете? — тихо спросил Антон. — Это не важно. Если в нас сейчас врежется другой поезд, все мы примерно в равных условиях. Разве что сидящие получат меньше травм. А вот наушники я бы убрал. Иногда услышав что-то подозрительное, можно спасти себе жизнь. — Уважаемые пассажиры! Просьба соблюдать спокойствие, поезд скоро отправляется, — раздался из динамиков уставший голос машиниста. Попутчики заметно расслабились. Женщина убрала лекарства и даже улыбнулась Антону. Тот отвернулся: — И сколько же жизней вы спасли? — спросил он ехидно. — Понятия не имею. Возможно, я уже дважды спас вашу жизнь сегодня. — Мою? — Антон криво улыбнулся. — В первый раз, когда предложил вам встретиться в не самом людном кафе. Второй — когда не поддался на уговоры перейти улицу в неположенном месте. Сейчас спасу в третий раз. Завяжите шнурок. — Что? Антон наклонился и завязал развязавшийся шнурок на правом ботинке. — Попадет в щель на эскалаторе и — вуаля! — печально проговорил Георгий. — Простите, привычка! Антон разогнулся. Его губы были плотно сжаты. — Издеваетесь? Считаете себя господом Богом? — прошептал он. — Вы же сами сказали, что невозможно спасти всех! Вы… вы делаете это ради себя. И только! — Вы абсолютно правы, молодой человек. Но если я даю людям надежду, что они доберутся сегодня с работы домой, если, добравшись, они запирают за собой дверь и облегченно вздыхают, — может быть, я выполнил свое предназначение. Разве не об этом будет ваша статья? — Что вы знаете о предназначении… — процедил Антон. — Все это — дешевые фокусы. Никакой вы не спаситель! Вы не боитесь ответственности? Не боитесь, что, если сами погибнете в теракте или в аварии, вы всех разочаруете? И страха будет еще больше. Вагон тряхнуло, и поезд двинулся дальше. — Больше страха, чем сейчас, уже трудно представить, — покачал головой Георгий Иванович. — Но есть кое-что, о чем я вам еще не рассказал. Самое главное. В глазах Антона промелькнул интерес. — Что же это? — Если угодно, секретный ингредиент. Я вам покажу. Двери поезда открылись на станции «Царицыно», и Георгий Иванович резво выскочил из вагона. Антон поспешил за ним, но поток входящих пассажиров на минуту задержал его. — Что же вы копаетесь, молодой человек! — крикнул впереди его спутник. — Идем же! Антон выбрался из вагона и поспешил за Георгием, который уже поднимался по эскалатору, довольно резво продвигаясь по ступеням. — Хорошая спортивная форма — еще один ключ к выживанию! — крикнул он сверху. — Но это не то, что я хочу вам показать! Антон, чертыхаясь, поспешил вверх по лестнице за проворным стариканом. Выходя с эскалатора, он споткнулся — шнурок на левом ботинке тоже развязался. — Ч-ч-черт… — пробормотал Антон. — Да куда ж ты… Выскочив из метро, он завертел головой. Георгий Иванович двигался сквозь толпу по направлению к недостроенному зданию через дорогу. — Эй! Стойте! Редакция в другой стороне! — крикнул Антон. Его спутник и не подумал останавливаться. Он поднырнул под заградительную ленту «Не входить» и скрылся в здании. Репортер осмотрелся. Когда-то тут планировался очередной торгово-развлекательный центр, но после того, как регулярные теракты подкосили бизнес, он так и остался недостроенным. Входить сюда не казалось безопасной идеей — внутри вполне могли оказаться бомжи, наркоманы или кто похуже. Поднырнув под желтую ленту, Антон углубился внутрь здания. * * * — Эй! Георгий Иванович? Вы меня слышите? — Антон бродил по пустым коридорам, как по лабиринту. — Что вы мне хотели показать? — Вопрос в том, что вы мне хотите показать, молодой человек, — раздалось у него за спиной. Антон медленно повернулся. Поставил сумку между ног. — Уф… Ну вы и прыткий дед. Что у вас тут? Штаб, как у Бэтмена, откуда вы ведете наблюдение за городом? Георгий Иванович покачал головой. — Тогда… В чем же ваш секрет? Ученый развел пустыми руками. — Нет никакого секрета, Антон. Мне просто нужно было увести тебя подальше от людей. — Что… что вы хотите сказать? — Я хочу сказать, что когда вы закрыли глаза в кафе, я заглянул в ваши вещи. Или вы считаете, что журналисты часто берут с собой на интервью сумки таких размеров, особенно когда планируют пройтись пешком? Антон замер, вглядываясь Георгию Ивановичу в глаза. Потом медленно захлопал в ладоши. — Ах, старый черт! А ты молодец! Уважаю. Он нагнулся и расстегнул молнию на сумке. Оттуда показался моток проводов и край самодельной бомбы. — Из каких будешь? — спокойно спросил Георгий Иванович. — Во что веришь? С кем борешься? — С тобой! — словно выплюнул Антон. — Мне противны такие, как ты. Уверенные в себе. Напыщенные. Верящие в свою исключительность. Гребанные спасители, которые не могут спасти даже себя! — А… — разочарованно протянул ученый. — Я думал ты из группировки посолиднее. А ты… одиночка! — Все недооценивают одиночек! — выкрикнул Антон. — Все верят, что есть причина. Что есть единый центр. А нет никакого центра. Нет никакого смысла. Я это и хотел всем доказать! Он вынул из кармана ручку, нажал на кнопку три раза и оставил ее нажатой: — Когда я отпущу кнопку, бомба взорвется. И все узнают, что никакой ты не спаситель, а такой же таракан, как все остальные. — Всё, как у Хичкока! — заметил Георгий Иванович. — Что? — Альфред Хичкок говорил, что если снять сцену в поезде, в конце которой взрывается бомба, — это плохое кино. А вот если зрители заранее знают, что в чемоданчике бомба, тогда… Он снова развел руками, улыбнулся. Потом посерьезнел. — Давай, взрывай. Антон опешил. — И… вы не попытаетесь остановить меня? Ученый покачал головой. — А если в этом здании есть люди? — Они сами будут виноваты… написано же на ленте: «Не входить». Не нужно быть экспертом по выживанию, чтобы это понять. — И вам… вам не жалко собственной жизни? — А вам, Антон? Вам своей не жалко? — Пытаетесь меня разжалобить? — Нет. Не пытаюсь. Георгий Иванович помолчал. — Не знаю, что вы сделали с настоящим Антоном из газеты, но вы — никудышный интервьюер. Даже не задали мне стандартные вопросы. Ну, например, о моей семье. — Что? — О моей семье… — голос ученого задрожал. — Я давно вдовец, а вот мой сын… Семья моего сына разбилась на Кутузовском месяц назад. Никакого терроризма. Просто не справился с управлением. На том самом месте, на котором за день до этого разбилась другая машина. Закон парных случаев. Георгий Иванович закрыл лицо руками. Когда он убрал ладони, они были мокрыми. — Я учил сына как мог. Всему, что знаю сам. Он был хорошим. Умным. Добрым. И его жена. И мои внуки: Сережка и Маринка. Они просто… просто умерли… И люди умирают каждый день. В эту самую минуту. И я ничего не могу с этим поделать. Антон нахмурился: — Так ты знал, что я пришел убить тебя, и отвел меня в безлюдное место? В ответ только короткий кивок. — Потому что ты больше не хочешь жить. Снова короткий кивок. — Твою мать… Антон дважды кратко нажал на кнопку на ручке и сунул ее в карман. — Так будет даже лучше. Спец по спасению не смог спасти собственную семью и позволил себе попасться в лапы террористу. Отличная будет история. Он сплюнул на грязный пол, поднял сумку и пошел прочь. Он прошел три шага. — Молодой человек… — мягко сказал за его спиной Георгий Иванович. Антон медленно повернулся. Георгий стоял, распахнув свой плащ, демонстрируя закрепленный на животе пояс смертника. — Избегайте людей, одетых в мешковатую одежду не по погоде, — процитировал он. — Азбучная истина. — Но… Что?.. — прошептал Антон. — В наше время найти в продаже такую штуку проще, чем билеты в оперу, — усмехнулся Георгий Иванович. — Учитывая, что театры уже лет пять, как закрыты. — Зачем… зачем вы это носите? — растерялся Антон. — Вы же… вы же… — Какой? Нормальный? — Вы же типа людей спасаете! — А я и спасаю. Вы плохо слушаете, молодой человек — не быть вам журналистом. Никем вам не быть. Я же говорил — мы не контролируем поступки других людей. Только свои, Антон. Только свои. — Подождите! — парень вскинул руки. — Так… Так нельзя! Это не вы решаете! — Это решаю я, — сказал Георгий Иванович. — И я решил, что если встречу такого, как ты, то хотя бы на одного безумца станет меньше. Он дернул за кольцо. Взрыва Антон не услышал. ………………….. ………………….. ДМИТРИЙ ВИТЕР ____________________________ Дмитрий Александрович Витер родился в 1975 году в Монино Московской области. Закончил мехмат МГУ им. М. В. Ломоносова (кафедра математической логики). Кандидат физико-математических наук. Работает в крупной международной компании, проводит бизнес-тренинги на тему личной эффективности и тайм-менеджмента. Живет в Москве. Первый фантастический рассказ опубликовал в 2009 году. Призер и победитель литературных и поэтических конкурсов «Грелка», «Золотая Чаша», «Фантрегата», «Азимут», «Стеллариус». Рассказы Дмитрия опубликованы в журналах «Если» («Салли и Сальвадор», 2011, в соавторстве с Владимиром Семенякиным, «Франкены должны знать», 2015), «Фантастика и детективы», «Юный техник», «Меридиан», «Азимут», в межавторских сборниках «Квартирный вопрос» (2012), «Полдень. Первый выпуск» (2014), «Темная сторона дороги» (2014). Соавтор сетевого проекта «КЛУБ-КРИК», посвященного фильмам ужасов, постоянный автор он-лайн-журнала о хорроре «Darker». Далия Трускиновская БЕГИ, ЛЖЕДМИТРИЙ, БЕГИ! /фантастика /цифровой город /экономика переживаний Билеты стоили недешево — пятьдесят копеек для россиянина, восемьдесят для иностранца, детям соответственно — семь и десять. Но это было только начало. За пятьдесят копеек экскурсанту положен самый простой вирт-шлем, с одной функцией — активизацией картинки. За вирт-шлем с функцией погони изволь приплатить еще семьдесят копеек, за вирт-шлем с активизацией голосовой связи — еще рубль, невзирая на возраст. Целый рубль! — Значит, я тебе — рубль семьдесят семь за час беготни? — нехорошим голосом спросил папа. — А ты мне — табель со сплошными тройками? Ты вообще знаешь, что за такие деньги можно купить? Это же месячный абонемент на такси для тебя и для Эрика! Плюс абонемент в музыкальную библиотеку! Ты никогда не задумывался, сколько стоит ключ-код? Так я тебе скажу — двадцать две копейки. Столько же, сколько твой новый рюкзак. Сын, двенадцатилетний лентяй Гарольд, ничего не ответил, только надулся. Ему очень хотелось в Кремль с самым дорогим вирт-шлемом. Весь класс уже побывал там, но родители давали денег лишь на шлемы с функцией погони. Все хвастались: кто изловил Ивана Грозного, кто — царицу Марью, кто — Малюту Скуратова. Все вывешивали на своих сайтах отчеты о погонях. А учитель истории, Тимофей Прокопьевич, ставил за это оценки по курсу «История Москвы». А Гарольд никак не мог выпросить у папы рубль семьдесят семь. Деньги серьезные — но и цель высокая! Ульрика должна понять наконец, что Гарольд — не какой-то нищеброд и тридцатник! Она-то — шестидесятница, и каждый балл из этих шестидесяти дался ей нелегко. В классе всего один семидесятник, Рюрик, но у него уже что-то с головой, с ним невозможно разговаривать о вещах, не имеющих отношения к учебе. А вот если вывесить отчет, в котором есть голосовая связь, Ульрика задумается! Ни у кого в классе такого отчета нет, а у него — будет! Семьдесят семь копеек папа, пожалуй, даст… А еще рубль? Взять у мамы, что ли? Папа Гарольда и Эрика был классическим отцом-одиночкой. При разводе суд оставил сыновей ему. Мама платила немалые алименты и встречалась со своими мальчишками дважды в месяц. У нее сразу появилась новая семья в Ярославле. Папа же никак не мог найти другую жену. Надеялся, наверно, что мама вернется. Мама, конечно, даст рубль, а вот когда папа прочитает отчет Гарольда и поймет, какой вирт-шлем был у сыночка… Значит, нужно попросить деньги у мамы, а папе — соврать. Но чтобы соврать, неплохо бы покрутиться возле Кремля и кое-что узнать. В школу Гарольда с Эриком папа отправлял на такси с автопилотом. Штука надежная — возле дома дети садились в «рогдай», автопилот уже знал программу, двери запирались и открывались только на школьном дворе. Автомобиль почти всегда был один и тот же. Где «рогдай» болтался шесть часов, пока Гарольд с Эриком учились, куда отправлялся, доставив их домой, как проводил ночь — они не знали, хотя было очень любопытно. Пару раз ставили камеру-мурашку, думали, что ее никто не заметит. Но автопилот умел искать даже такие устройства, размером с муравья, и нейтрализовать их. До школы ехать к Кремлю бесполезно — слишком рано для туристов. После — время подходящее. Осталось придумать, как отправить домой на «рогдае» Эрика, а самому попасть на Красную площадь. Автопилот наверняка умеет считать до двух! Или он реагирует на вес пассажиров? У Гарольда было немного денег, пятак с полушкой, свои законные карманные, и целый гривенник — материнский подарок. Хватит ли этого на такси от Новой Москвы до Красной площади, он не знал. Когда чего-то очень хочешь — возможность возникает сама, главное — вцепиться в нее зубами и когтями. Должно быть, не один Гарольд ломал голову над тем, как сладить с автопилотом. Кто-то из старшеклассников, тоже недовольный, что его отвозят в школу и из школы, как маленького, влез на сервер таксопарка, обслуживавшего школы и мелкий бизнес, и устроил там побоище и кавардак. На экране вдруг остановившегося автопилота появилась надпись: «Не могу встроиться в поток, ухожу в карман». Такое ребята видели впервые. Потом появился сигнал тревоги: «Аларм!». И двери автомобиля неожиданно распахнулись. Видимо, в автопилот был заложен для сомнительных случаев принцип «спасайся, кто может». — Скорее! — крикнул Гарольд брату. И они выскочили из машины. Местность была совсем незнакомая. Собственно, знакомых местностей у них в городе и не было — благодаря автопилоту. Они знали окрестности рядного дома, где жили с отцом, знали дорогу в бассейн — туда ходили пешком. Что между домом и школой — не слишком интересовались. И вдруг они оказались на мосту через реку. Мост был двухъярусный, в шесть полос. Сверху ребята видели небоскребы Новой Москвы, а вдали — зеленые островки коттеджных поселков. В одном из них они жили с папой, псом Вольфом и четырьмя домашними роботами. — Где мы? — спросил испуганный Эрик. — Гарька, где мы?.. Мимо проносились автомобили — как большинство московского транспорта, с автопилотами. В сотне метров от ребят остановился такой же, как у них, бело-красный «рогдай». — Погоди… — Гарольд достал из нагрудного карманчика свернутый рулоном дешевый экранчик и соединил его со смарт-часами. — Сейчас привяжемся к системе… Ага, это река Пахра… И тут «рогдай» заговорил. — Таксопарк приносит свои извинения, таксопарк приносит свои извинения! Назовите конечный пункт вашего маршрута! — Кремль! — закричал Гарольд. — Красная площадь! — Кремль, Красная площадь, принято! Ждите сигнала, ждите сигнала! С моста их и пассажиров другого «рогдая» снял полицейский вертолет и доставил на шоссе, где уже ждал автомобиль иного, не пострадавшего таксопарка. Вот так они и оказались возле Кремля. Была половина десятого утра. Туристы уже бродили возле Исторического музея, дожидаясь начала работы. На Красной площади готовились к открытию «Торговые ряды» — кусочек того торга, что был тут в семнадцатом веке. Студенты театральных институтов подрабатывали в нем лоточниками, домрачеями, певцами духовных песнопений. Они уже прохаживались в зипунах и разноцветных сапожках, ожидая, пока привезут товар — в том числе и знаменитые пироги с зайчатиной. О том, что зайчатину выращивают в заводских цистернах, туристам знать не обязательно. У Спасских ворот, возле помоста, собралась очередь — ждала, пока неторопливо опустится гондола разноцветного дирижабля, висящего в небе между Спасской и Сенатской башнями. Гарольд и Эрик уже дважды побывали тут, поднимались в гондоле над Кремлем, ходили в музей — и решили, что виртуальным он гораздо лучше: можно увеличивать экспонаты, да и самих экспонатов куда больше; опять же, можно все рассмотреть, не выходя из дома, был бы шлем. — А теперь куда? — спросил Эрик. — К Боровицким воротам. Сейчас разберемся, куда тут… На въезде толклись туристы. Павильон, где они меняли билеты на шлемы и получали инструктаж, был в самом Кремле, сразу за воротами налево. Пускали группами, не больше чем по десять человек. — Смотри внимательно, — велел Гарольд. — Увидишь ребят нашего возраста — следи за ними! Он должен был убедиться, что истории, как благодетель-японец взял с собой обычного московского парня и оплатил ему вирт-шлем с функцией голосовой связи, не выдумки. И действительно: мальчишки от десяти до пятнадцати вертелись вокруг туристов. Наивный Гарольд думал, будто дело в вирт-шлемах, а оказалось — в личном имуществе простофиль. Турист, повесив через плечо сумку, мало беспокоится о том, кто там топчется у него за спиной. — Во, во! — закричал Эрик. Парень, причесанный на самый модный манер, с двумя косицами от висков, одетый в рубаху с принтом, имитирующим кольчугу, что-то ловко выдернул из сумки зазевавшегося толстого дяденьки и стал вертко нырять между туристами, чтобы спуститься к Александровскому саду и там исчезнуть. Гарольд помчался наперерез. Он еще не знал, как отнимет добычу у вора, но был готов к подвигам. Ведь если Ульрика увидит его в новостной ленте — она поймет, что напрасно смотрела на него свысока! О том, что в этой же ленте его увидит папа, Гарольд совершенно не подумал. Он сбоку налетел на воришку и сбил его с ног. Пожилые дамы, поднимавшиеся к Боровицким воротам, еле увернулись от брыкавшихся мальчишек и подняли крик. Через две минуты все было кончено — парня в кольчужной рубахе увели полицейские, они же наградили Гарольда чипом для прохода в Исторический музей, дорогой гаджет вернули толстому дяденьке (Гарольд даже не понял, что это за металлическая штука с черными пластиковыми рогами; потом уже узнал — что-то медицинское). И дальше самым сказочным образом турист-немец через транслейтер предложил Гарольду поучаствовать в экскурсии с вирт-шлемами. Отказаться было бы преступлением. Гарольд стремительно отыскал Эрика и взмолился: вот пятнадцать копеек с полушкой, карманные за следующий месяц — как только папа их выдаст, вот смарт-часы вместе с экранчиком! Эрик чуть не плакал — ему было страшно оставаться одному в незнакомом месте, где столько народа. Людей, которых он знал и к которым привык, можно было по пальцам перечесть: папа, мама, пятнадцать одноклассников, десять педагогов, тренер в бассейне, соседи справа и слева. И то еще считалось, что девятилетний ребенок перегружен общением. А тут же их тысячи! Пришлось к наличности и смарт-часам добавить толстый стилос с густой, мгновенно твердеющей пастой, которым можно рисовать прямо по воздуху, главное — очень быстро, чтобы успеть поймать на лету падающую картинку. Эрик боялся уходить от Боровицких ворот и нашел внизу скамеечку. Тут же активизировалась тумба с напитками и мороженым, первая порция — бесплатно. Эрик выпил сок и стал рисовать страшную рожу, стараясь, чтобы вышло похоже на старшего братца. А Гарольд вместе с немцами вошел через ворота в павильон. Оказалось, туристов в группе девять, а он — десятый, все удивительно совпало. Девушка-администратор помогла подогнать вирт-шлемы и повела в лифт. Внизу был короткий инструктаж на немецком языке: она не сообразила, что мальчик, которого вел за руку толстый турист, русский. Она рассказала про крошечные дроны, которые ведут голографическую фигуру-фантома, про два способа фиксации прицела, про голосовую команду «остановиться и поговорить». Все это Гарольд знал и так — хотя, как выяснилось, не все. Из лифта они вышли в холл: одна стена, в которую были встроены двери лифта, пластиковая, остальные — из неровно обтесанного камня, чуть подальше, в уходящем вниз коридоре, кирпичная кладка. Гарольд читал про вирт-шлемы и знал, как их активизировать. Он нашарил тумблер и со щелчком привел его в положение «поиск». Картина, которую показали панорамные очки, почти не изменилась, только немцы куда-то пропали вместе с их старческими голосами. Зато прилетели новые звуки — где-то звенел и скрежетал металл. Гарольд нашел и нажал кнопку «запись». Теперь он был готов к любым приключениям в кремлевских подземельях. Отрегулировав налобный фонарик, он побежал по коридору вниз. Шум в оба уха поступал без искажений и записывался также исправно. Вдруг из-за поворота выскочил и застыл человек, которого Гарольд уже видел однажды — в отчете зловредного Гуннара Корнейчука. Он был невысокий, темно-рыжий, в желтой атласной рубахе по колено, поверх рубахи — кафтан с золотыми шнурами и петлицами, голубоватые порты заправлены в высокие остроносые сапоги. Если бы на голове у Гарольда был самый простой вирт-шлем с активизацией картинки, то достаточно было дать этому человеку пробежаться взад-вперед, чтобы зафиксировать его и пометить как пойманного. Если бы вирт-шлем с функцией погони — можно было бы активизировать перед глазами функцию прицела и бегать за фантомом, пока не удастся послать ему луч прямо в сердце или в лоб между бровями. Тогда бы он окаменел и тоже считался пойманным. Но дорогой вирт-шлем позволял говорить с ним! Когда еще выпадет такая возможность? — Стой! — грозно крикнул Гарольд. Он нарочно сделал голос пониже, чтобы в отчете беседа прозвучала внушительно. Человек ответил на неизвестном языке и побежал прочь. — Стой, стой! Гарольд кинулся в погоню. Человек обернулся и взмахнул невесть откуда взявшейся саблей! Гарольд пришел в восторг. Он представил себе картинку в отчете. Ни на кого во всем классе фантом саблей не замахивался! Но рыжий вояка опять что-то выкрикнул. Теперь Гарольд сообразил — это же по-немецки. Немецкий в школе не учили — только обещали, что через год, в курсе общего языкознания, будет несколько уроков. Тут до Гарольда дошел весь кошмар ситуации. Если вставить в отчет фантома, вопящего по-немецки, никто не поверит, что это Герольд сам за ним гонялся. Мало ли откуда он взял запись. Опять же — кричал «Стой!» не своим голосом… Это была безнадежная погоня. Фантом нырял в переходы и закоулки кремлевских подземелий — той их части, которую наконец-то расчистили и укрепили. Гарольд молча мчался следом. Однажды чудом не полетел с узкой лестницы — у нее оказались неимоверно высокие ступени. Вдруг рыжий вояка исчез. Гарольд растерялся — он оказался неведомо где, один, и не знал, как позвать на помощь. Ему казалось, что он выкопал в информаториях Рунета все, что касалось вирт-шлемов, но самого главного, активизации кнопки «аларм», он там не увидел. А инструктаж для туристов проводили по-немецки… * * * Сперва была война. Археологи не желали уступать место диспетчерам «Державы». Они были уверены, что диспетчерский пункт погубит плоды их долгого и опасного труда. Раскапывать кремлевские подземелья — не снимать спои в игрушке для дошколят «Виртуальная Москва». Там одним движением пальчика Москва 1880 года превращалась в Москву 1870 года и могла быть рассмотрена со всех сторон и во всех подробностях. А тут каждый килограмм просеянной земли, готовой к выбрасыванию за пределами Кремля, давался потом и кровью. «Держава» не понимала, отчего археологи так неуступчивы, и тыкала им в нос пластиковый лист с распечаткой договора, по которому арендовала два яруса подземелий, общей площадью пятьдесят семь тысяч квадратных метров. Договор она оформила в Правительстве Москвы, но мудрый чиновник не позаботился сравнить схематический план подземного Кремля с реально расчищенными погребами. Потом стали понемногу договариваться. Археологи подготовили для «Державы» кусок верхнего яруса, но потребовали за это тысячу четыреста рублей. «Держава» не деньги на счет перевела, а заказала и оплатила нужные для работы металлоискатели и сканеры, которые пришлось везти аж из Мексики. И дальше, метр за метром, «Держава» забирала полностью очищенную от артефактов площадь, указанную в контракте, археологи же приглашали своих специалистов для реставрации стен, лестниц и прочей подземной архитектуры. Как и следовало ожидать, выясняло отношения начальство, а простые труженики, в конце концов, поладили, и археологи порою заходили на чаек в диспетчерский пункт. Студент-историк Баграт приносил плюшки к чаю не просто так — он положил глаз на двух диспетчеров, Азизу и Пелагею. Девушки работали в одну смену, и Баграт знал их расписание. Правда, он еще не решил, кого предпочесть. Они были заняты — вели две группы туристов по десять человек в каждой. Маршруты были проложены так, чтобы группы не пересекались. Пелагея занималась испанцами, вовремя выпускала фантомов и контролировала их действия — реплики, скорость, прохождение опасных для пожилого туриста мест (это были невообразимые лестницы шестнадцатого и семнадцатого веков, которые кое-где удалось снабдить эфемерными съемными перилами). Азиза вела немецкую группу. Испанцы выбрали эпоху царя Алексея Михайловича — из любопытства потому, что вообще ничего о ней не знали. Там был комплект фантомов: сам царь-батюшка, четыре царицы Марьи, четыре царицы Натальи, три царевны Софьи, протопоп Аввакум, маленький царевич Петр, князь Голицын, доктор-иностранец из Кукуевой слободы. Весь комплект выпускали, когда большинство в группе составляли женщины — пусть полюбуются на диковинные роскошные наряды. Немцы заинтересовались эпохой Великой Смуты. Тут в набор входили старенький Иван Грозный, Борис Годунов, царевна Ксения, Лжедмитрий, Марина Мнишек, две старицы Марфы, юный Михаил Романов, безымянный польский пан, Козьма Минин и князь Дмитрий Пожарский. Можно было, удерживая фантома в неподвижности, включить аудио и услышать его краткую биографию. Естественно, с испанцами фантомы общались по-испански, с немцами — по-немецки. Реплики были составлены так, что могли служить ответом на большинство туристических вопросов. Баграт, заваривая чай, с любопытством посматривал на экраны, где туристы гоняли фантомов и радостно хохотали. Азиза уже начала делать «московский сувенир» — фигурки исторических персонажей в обнимку с туристами. Оба трехмерных принтера тихо заворчали. — Ну, ты мастер! — восхитился Баграт, наблюдая, как в голографической нише Азиза делает из пузатого немца стройного атлета, сохраняя только цвет рубашки, штанов и наплечной сумки. — Все на продажу, — буркнула Пелагея. «Держава» извлекала деньги из туристов всеми возможными и невозможными способами. Как, впрочем, и вся Москва — город вошел в моду. После того как из центра убрали все, мешающее развлекаться, Тверскую сделали пешеходной, на Варварке между старинными зданиями поставили крытые галереи, чтобы туристов не намочил дождик, сюда стала ездить не только молодежь, одно время наладившаяся справлять девичники и мальчишники непременно с катанием на тройках по набережным. Молодежь неприхотлива — а вот угоди миллиардеру, снимающему пентхауз на ГУМе по пять тысяч рублей за сутки… — Ой… — вдруг прошептала Азиза. — Он же русский… В ее наушниках звучали голоса и хохот немцев, а реплики фантомов шли субтитрами. И вдруг немецкую речь перекрыло: «Стой! Стой!..» — Кто пустил туда русского ребенка?! — возмутилась Пелагея. Она имела в виду: как ребенок затесался в немецкую группу? Школьников пускали в кремлевские подземелья с дешевыми шлемами и в определенное время — рано утром, когда солидный посетитель еще спит после ночной ресторанной жизни. — Эта дура, Оксана!.. Она же видела!.. — Гнать ее пора! — Предупредить не могла?! — Ой, что теперь делать? Баграт знал, что у администратора Оксаны уже накопилось немало грехов. Теперь еще и это… А в аудиоблок на немецком языке черта с два вставишь впопыхах русские реплики. Их же нужно вытащить из русского блока, встроить, проверить… — Убери Лжедмитрия! Убери немедленно! — закричала Пелагея. — И выйди на связь с мальчишкой! Его нужно выводить оттуда! — Выводить? И деньги за сеанс возвращать? — Вот пусть у Оксаны из зарплаты вычитают! — Нештатная ситуация… — пробормотал Баграт. Азиза попыталась вырубить у Лжедмитрия режим голосовой связи, но от волнения отключила дроны, формирующие фантом. Лжедмитрий на экране исчез, мальчик остался один. — Ой… — прошептала Пелагея. — Он же сейчас врубит «аларм»… Этого еще не хватало… О том, что мальчик не понял инструктажа на немецком, диспетчеры не догадывались. Они только предчувствовали страшный переполох и скандал. За «Державой» уже числилось несколько недоразумений, которые злобная пресса раздула до катаклизмов мирового масштаба. И в самом деле — о чем еще писать московским новостным порталам, кроме индустрии развлечений? Баграт понял: пора вмешаться, пока перепуганные девушки еще чего-нибудь не натворили. — Аза, давай, восстанавливай фантома, — велел он. — Надо парня понемногу оттуда выводить. — А как выводить? Он же может только по-немецки! — Азиза имена в виду Лжедмитрия. — Ты можешь вырубить голосовую связь? — И что тогда? — И соединить вот этот микрофон напрямую с дроном? — Баграша!!! — Можешь? — Я могу, — вмешалась Пелагея. — Действуй, пока «аларм» не настал! * * * Гарольд испугался, как никогда в жизни. Он остался в кремлевских подземельях один. А мальчик знал, что они все еще не исследованы до конца, что археологи разбирают заваленные всяким мусором тайные ходы и лазы, вскрывают замурованные двери, исследуют ведущие в неведомые глубины кремлевского холма колодцы. Вот так рухнешь в колодец — и все… Но рыжий вояка вдруг появился снова. Он не стал убегать, а просто стоял и смотрел на Гарольда. — Ты Лжедмитрий? — спросил мальчик. — Он самый, — по-русски ответил вояка. — Видишь, все при мне — сапоги, сабля. — Почему ты такой маленький? — Понимаешь, Лжедмитрий на самом деле был твоего роста. Пойдем, я выведу тебя из подземелья. — А погоня? Погоня была необходима для отчета. — Я побегу, а ты фиксируй меня прицелом. — Давай! Лжедмитрий не просто бежал, а прыгал то вправо, то влево, и Гарольд был в восторге — такой замечательной погони не было ни у кого из одноклассников. — Стой, стой! — закричал он. — А чего ты от них не убежал? — От кого? — От них — тех, которые тебя убили? Смутное время на уроках истории уже проходили, хотя и впопыхах, без лишних подробностей. — Некуда бежать было. Они бы всюду меня поймали и убили, — ответил Лжедмитрий. — Почему? — Потому, что я был не такой, как они. — Понятно. Вроде нашего Рюрика… — Может быть, — согласился Лжедмитрий. — Аты правда был сыном Ивана Грозного? Фантом усмехнулся. — Правда. Папа у меня был царь, а мама — совсем не царица. Такое бывает. Гарольд задумался. — Мама уехала, а тебя оставила с папой? То есть с царем? — Маму увезли и спрятали, чтобы ее никто не нашел. Знаешь, быть сыном царя — очень опасно. Могут убить. — А у тебя документы были? Что ты сын царя? Вот у нас — генетическая карта, а у вас тогда? Про документы шестнадцатого века Тимофей Прокопьевич еще ничего не рассказывал. — Не было. Просто я все про себя знал. Мне рассказали. А теперь давай отсюда выбираться. Но Гарольду вовсе не хотелось уходить из подземелья, где началась такая интересная беседа. — А где ты жил? В одном монастыре, да? И потом оттуда убежал? А как ты через границу перешел? — Тогда не было турцентров и виз. Просто взял и перешел. А потом вернулся. Да ты же все это в школе уже проходил. Пойдем, я тебя отсюда выведу, — сказал Лжедмитрий. Ему явно стал надоедать разговор с мальчишкой. Гарольд, увлеченный разговором, не обращал внимания, что губы фантома шевелились вразлад с его речью. — Почему ты хотел стать царем? — Хороший вопросик… Может быть, потому, что здесь, в Москве, жили не так хорошо, как могли бы. Вот, например, мясо ели с ножа. Резали, накалывали на острие и ели. Я первый вилки привез. Потом — взятки. Я приказал, чтобы взяточников водили по городу, а на шее у них висела та самая взятка. Кошелек с деньгами, или дорогая шуба… — Это ты здорово придумал! — обрадовался Гарольд. — Я многое хотел изменить. Людей из ссылки возвращал… Знаешь, я по Москве спокойно ходил, без всякой охраны, в лавки заходил, в мастерские, всюду были мне рады. Гарольд задумался, вспоминая, что там было сказано в учебнике. — Я зарплаты поднял, — сказал Лжедмитрий. — Люди мне поверили! Я хотел школы в Москве открыть, университет построить! Давай-ка пойдем отсюда, я тебе по дороге еще много чего расскажу — то, чего в школе не изучают. — Но ты же хотел отдать Москву полякам! — вспомнил Гарольд. — Я совсем не этого хотел! — возразил Лжедмитрий. — Я вел свою игру. Поляки были орудием, а цель у меня была другая. Вот сейчас Москва стала европейским городом, но это неправильная Европа, Европа на закате, угасающая Европа. А тогда все было бы иначе! Гарольд смотрел на Лжедмитрия с огромным подозрением. Тимофей Прокопьевич все объяснял по-другому. — А зачем нужно, чтобы тут была Европа? — спросил мальчик. — Тогда — нужно было. А сейчас это вообще ни к чему. Ну, догоняй, что ли. И под ноги смотри! Лжедмитрий побежал. Гарольд — следом. То, что наговорил Лжедмитрий, плохо укладывалось в голове. Хотя фантом явно старался приспособиться к знаниям и кругозору двенадцатилетнего школьника, что-то все же было не так. Что там рассказывал Тимофей Прокопьевич про Смутное время? Что поляки хотели посадить на московский трон царя-католика? Что сам папа римский этого желал? Что все московское население поднялось против самозванца? И вот он, самозванец, объясняет, какой он на самом деле хороший! Гарольд остановился. Слушать вранье было невыносимо. Он был сообразительным парнем. Он догадался, почему Лжедмитрий порет такую чушь. Дорогие вирт-шлемы — для иностранных туристов, вот что! Им приятно слушать про Европу. Просто он, Гарольд, случайно получил порцию предназначенного им текста. Гарольд повернулся и пошел прочь. — Эй, парень, ты куда это? — спросил Лжедмитрий. — Туда, где тебя выключат, — сердито ответил Гарольд. Нужно было вернуться в холл, к девушке-администратору, чтобы помогла снять вирт-шлем и выпустила из подземелья. — Так я тебя туда и веду. От неожиданности Гарольд остановился. — Ты — кто? — в полной растерянности спросил он. — Ты — Лжедмитрий?.. — Слушай, парень, тут аппаратура засбоила, мы должны вывести клиентов на поверхность, — сообщил фантом. — Так что иди за мной, если не хочешь провалиться в какую-нибудь дыру. — Не пойду. С Гарольдом, как с большинством лентяев, случались приступы необъяснимого упрямства. «Не хочу, не могу, не буду» — этого его папа наслушался вдоволь. Он даже, как в детстве, сел на пол. — Ты что расселся? Вставай — и пошли, — приказал Лжедмитрий. — Откуда я знаю, куда ты меня заведешь! Ты же все врешь! — Я вру? — Ты врешь! Ты говоришь, что приятно этим дядькам — туристам! Им как раз интересно про то, что тут должна была быть Европа! А Тимофей Прокопьевич все объяснял наоборот! — Ах, Тимофей Прокопьевич? Ну, тогда все ясно! Ты ему передай, что если бы тогда был царь Дмитрий, а не царь Михаил, то тут бы сейчас не бегали дядьки-туристы! Мы бы свой путь скорее прошли, войн было бы меньше! Нам бы сейчас не пришлось из своей истории делать балаган, за который деньги платят! От них царевич Петр убегает, а они ржут, как ненормальные! Нашли себе игрушку! В Париже, в Лондоне, в Мадриде таких балаганов нет. Думаешь, у них подземелий мало? Думаешь, там вирт-шлемы не продаются? Сюда ездят — потому что тут можно… Да что с тобой говорить, малолетка… Ты и сам уже такой — тебе хочется людей, которые в нашу историю вписаны, гонять, как бобиков, и ржать, гонять и ржать! А потом этим хвастаться! Гарольд остолбенел. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно. Он вдруг понял, что единственной правды нет. В школе — одна, вот тут сейчас — другая, когда-нибудь явится третья. А туристы будут бегать по кремлевским подземельям, потому что им нужна вообще не правда, а игрушка с дорогостоящими шлемами и фантомами… И тут все переменилось. Гарольд услышал голоса. Откуда-то донеслись неразборчивые слова, кажется, немецкие. Лжедмитрий дернулся, съежился, выпрямился, в руке у него опять оказалась сабля. Выкрикнув непонятные слова, он побежал прочь. Голоса приближались, раздался выстрел. Гарольд понял — игра продолжается, и все в ней будет, как на самом деле: к финалу Лжедмитрия убьют. И он закричал, срывая голос: — Беги, Лжедмитрий, беги! Лжедмитрий, беги! Эхо пошло гулять подземными коридорами. Гарольд понимал — ничего уже не изменить. Этот рыжий, в желтой рубахе, обречен. Но где-то же есть человек, который знает другую правду! Надо найти его, поговорить с ним по-человечески… Он здесь работает, это понятно. Нужно спросить девушку-администратора, нужно спрашивать всех, пока он не найдется! Но сперва надо выбраться из подземелья… * * * — Аза, отследи, где парень, пошли ему на шлем план яруса, — попросил Баграт. — Сейчас. — И веди его до самой поверхности. — Хорошо. — Не думала, что ты умеешь так орать, — сказала Пелагея. — Сам не думал. Накипело. Баграт вышел из диспетчерского пункта. Рабочий день только начинался, ждала заложенная большими розовыми кирпичами дверь, которую только вчера освободили от мусора. Нужно было очень осторожно и аккуратно вынуть хотя бы пару кирпичей. Хорошо бы найти за дверью такой клад, чтобы выкупить у Правительства Москвы кремлевские подземелья и избавиться от балагана. И хорошо бы найти того мальчишку. Кажется, он не безнадежен… Рига, 2016 ………………….. ………………….. ТРУСКИНОВСКАЯ ДАЛИЯ МЕЙЕРОВНА ____________________________ Родилась и живет в г. Рига (Латвия). Окончила филфак Латвийского госуниверситета. С 1974 г. активно занимается журналистикой, публикуется как поэт. Прозаический дебют — историко-приключенческая повесть «Запах янтаря» («Даугава», 1981). Ее иронические детективы объединены в несколько сборников: «Обнаженная в шляпе» (1990), «Умри в полночь» (1995), «Демон справедливости» (1995) и «Охота на обезьяну» (1996). Повесть «Обнаженная в шляпе» была экранизирована (1991). В фантастику пришла в 1983 г. с повестью «Бессмертный Дим»; широкую известность ей принесли повести и романы «Дверинда» (1990), «Люс-А-Гард» (1995), «Королевская кровь» (1996), «Шайтан-звезда» (1998), «Аметистовый блин» (2000), «Дайте место гневу божию» (2003) и др. Полная версия романа «Шайтан-звезда» (2006) была включена в шорт-лист «Большой книги». Дважды лауреат приза читательских симпатий «Сигма-Ф» за рассказы, опубликованные в «Если». На счету Далии Трускиновской премии фестивалей «Фанкон», «Зиланткон», «Басткон». Член Союза писателей России. В последние годы часто публикуется под псевдонимом Дарья Плещеева. КУРСОР Эссе Уинстона Черчилля об инопланетянах было опубликовано в престижнейшем научном журнале «Nature». Одиннадцатистраничную статью под названием «Одни ли мы во Вселенной?» обнаружил в архиве музея Черчилля в Фулттоне его директор Тимоти Рили. Он же и передал статью на рецензию астрофизику Марио Ливио. В статье, написанной в 1939 году, были изложены взгляды политика на мироздание и возникновение планет Солнечной системы. Черчилль пишет: «Учитывая существование сотен тысяч галактик, в которых живут миллиарды звезд, есть огромные шансы на то, что во Вселенной существует бесчисленное множество планет, где сложились условия, благоприятные для зарождения жизни. Я не готов поверить, что мы являемся вершиной космической эволюции и что только на Земле есть живые, разумные существа». В наше время, когда политики самых высоких рангов, от президентов до мэров европейских городов, не то что не разбираются в вопросах астрофизики, а путаются в странах и континентах, британский премьер и сам выглядит «внеземным разумом». Nebula Awards 2017 Вручение одной из самых престижных премий в области фантастики «Небьюла» (Nebula Award) за произведения, вышедшие в 2016 году, состоялось в Питтсбурге, штат Пенсильвания, 20 мая 2017 года. Победителями премии в этом году стали: в номинации «лучший роман» — Чарли Джейн Андерс «Все птицы в небе» (Charlie Jane Anders «АН the Birds in the Sky»); «повесть» — Шеннон Макгуайр «Каждое сердце в дверном проеме» (Seanan McGuire «Every Heart a Doorway»); «короткая повесть» — Уильям Ледбеттер «Долгое прибытие» (William Ledbetter «The Long Fall Up»); «рассказ» — Амаль Эль-Мохтар «Время стекла и стали» (Amal El-Mohtar «Seasons of Glass and Iron»). В рамках «Небьюла-банкета» вручались также другие призы. Премию им. Рэя Брэдбери получил фильм «Прибытие» («Arrival») Дени Вильнёва, премия им. Андре Нортон — Дэвид Левин «Арабелла на Марсе» (David D. Levine «Arabella of Mars»). Гранд-мастером в этом году стала Джейн Йолен (Jane Yolen). Телеканал НВО решил взяться за новую экранизацию культовой фантастики. На этот раз выбор пал на роман Роберта Хайнлайна «Фрайди» (альтернативные названия «Пятница, которая убивает», «Меня зовут Фрайди»). Главная роль Фрайди Джонс (или Пятницы Джонс) в сериале досталась Приянке Чопре, которая в время снимается в сериале «Куантико». Пауэрс Бут исполнит партию Босса «Компании» — фирмы, на которую работает Фрайди Джонс в качестве агента-оперативника. Главная героиня романа Фрайди Джонс — искусственный человек, умственно и физически превосходящий обычных людей, но скрывающий свое происхождение из-за предрассудков. Нанятая тайной организацией как сверхнадежный курьер Фрайди выполняет различные миссии на Земле и ее космических колониях. В 1982 году роман был номинирован на главные англоязычные НФ-премии «Небьюла» и «Хьюго». Еще один классический роман обретет киновоплощение. Компания Los Angeles Media Fund намерена перенести на большой экран героев книги Урсулы Ле Гуин «Планета изгнания». Действие книги 1966 года развернулось на далекой планете Верель. Земные колонисты, потерявшие связь с метрополией сотни лет пытаются найти взаимопонимание с местными обитателями. Лишь неожиданная угроза из космоса и приближение долгой зимы я способны объединить разные расы. Сценарной адаптацией романа займется Дэниел Стиплмен. К продюсированию «Планеты изгнания» будет привлечен Марк Джонсон, лауреат «Оскара» за «Человека дождя». В XXI веке список его наград пополнили две премии «Эмми» за работу над культовым сериалом «Во все тяжкие». Премия Британской ассоциации научной фантастики (British Science Fiction Association) вручается с 1970 года на «Истерконе» (Eastercon), национальном конвенте Британии. И обладателями ее становятся писатели, опубликовавшие свои произведения в Объединенном Королевстве. Истеркон-2017 прошел в Бирмингеме 15 апреля 2017 г. Призы распределились следующим образом: «роман» — Дэйв Хатчинсон «Европа зимой» (Dave Hutchinson «Europe in Winter»), «произведение малой формы» — Джейн Фэнн «Птица свободы» (Jaine Fenn «Liberty Bird»). Роман Дэйва Хатчинсона входит в серию о недалеком будущем Европы, расколотой на множество мелких суверенных государств. РОСКОН-2017 С 50 марта по 2 апреля в подмосковном пансионате «Лесные дали» прошла 17-я Международная литературная конференция по вопросам фантастики «Роскон», являющаяся одним из главных событий в русскоязычной фантастике. На нее съехались около 250 писателей, издателей, переводчиков, литературных критиков, художников и читателей не только из России, но и из других стран. Почетными гостями стали российские писатели Сергей Лукьяненко, Вадим Панов, Роман Злотников, Олег Дивов, Евгений Лукин и Генри Лайон Олди из Украины. «Фантастом года», то есть автором с самыми большими тиражами в 2016 году, стала Елена Звездная. Премию «Большой Роскон» за выдающийся вклад в развитие жанра фантастики получил Николай Науменко — главный редактор издательства ACT в 1995–2012 годах, создатель ставших культовыми серий «Координаты чудес» и «Звездный лабиринт», составитель антологий «Фантастика», переводчик. Лучшим романом 2016 года была признана книга Мирослава Князева «Полный набор. Наследие древних», а лучшим рассказом — хорошо знакомый читателям «Если» «Холод, голод, интеллект» от мэтра Олега Дивова. (На фото — Лауреат «Золотого Роскона» Милослав Князев). Именем известного уральского детского писателя-фантаста Владислава Крапивина, на книгах которого выросло не одно поколение мальчишек и девчонок, названа малая планета. Сертификат о присвоении небесному телу имени KRAPIVIN был торжественно вручен самому автору легендарных детских книг. Новый объект в главном поясе астероидов был обнаружен 21 ноября 2009 года московским астрономом-любителем Тимуром Крячко. Небесное тело получило свой постоянный номер-407245. Регистрацию открытых космических объектов ведет Международный астрономический союз. Согласно правилам, имя планете дает ее открыватель, который и решил назвать объект в честь уральского писателя, хорошо известного и читателям «Если». Малая планета 407245 получила имя KRAPIVIN в конце 2016 года. 28-й конвент «Интерпресскон» прошел 6–9 мая 2017 года в пансионате «Театральный» Курортного района Санкт-Петербурга. Участниками конвента стали около ста писателей и любителей фантастики из Москвы, Петербурга, Волгограда, Новокузнецка, Ставрополя, Омска и других городов России. Обсуждались вопросы защиты авторского права и взаимодействия с издательствами, анализировались новые малотиражные и популярные серии фантастики, например «Забытая классика», «Приключения», «Библиотека фантастики и приключений». Лауреатами литературной премии «Интерпресскон» стали Вячеслав Рыбаков за роман «На мохнатой спине», Олег Дивов за повесть «Абсолютные миротворцы», Евгений Лукин за рассказ «На счет три», Антон Первушин за статью «Сумма космонавтики», Тимур Максютов за дебютный фантастический роман «Князь из десантуры». Лучшим художником 2016 года признан Сергей Шикин, а почетная премия «Малая бронзовая улитка» за вклад в развитие фантастики досталась издателю, писателю, главному редактору журнала «Если» Николаю Ютанову. Впервые была вручена мемориальная премия «Одиссей», посвященная памяти Василия Звягинцева, за лучшее произведение альтернативно-исторической литературы — ее лауреатом стал Владислав Конюшевский. Начались съемки сериала «Черный отряд» («The Black Company») — по одноименной саге-фэнтези Глена Кука. Над шоу работают студии Phantom Four сценариста Дэвида С. Гойера («Темный Рыцарь») и Boston Diva Productions актрисы Элизы Душку («Баффи — истребительница вампиров», «Кукольный домик»). Душку выступит в качестве одного из продюсеров проекта и исполнит роль темной Госпожи. Серия романов Глена Кука — это классика темного фэнтези, рассказанная военным лекарем из отряда наемников, прозванного Черным Отрядом. В цикл входят десять книг, а также еще не опубликованный роман «Port Shadows». ВИДЕОДРОМ Александр Тюрин «ЧЕРНАЯ МОЛНИЯ» В ДОЗОРЕ МОСКВЫ /фантастика /Москва, XXI век ? «Притяжение» На этот раз не повезло жителям Чертаново… Деревянный городок в медвежьем углу, одолевая пространства и врагов, становится столицей фантастически большого государства, которое первым ныряет в космические глубины. Но отразилась ли эта фантастичность Москвы в кинофантастике? Инженер и красноармеец летят из Москвы на Марс («Аэлита», 1924). В марсианском обществе рабочие угнетены, но Гусев подправит его, и оно, вместе со своими машинами и конструктивистским антуражем, станет нашим Будущим. Увы, сорвалось; элита в лице Аэлиты разгромила марсианскую коммуну. Тема Аэлиты всплывет и в «Планете бурь» (1961), намекая на скорый контакт совершенных строителей светлого Будущего с инопланетным разумом…Машина времени, собранная в одной отдельной московской квартире, показывает, что можно чинить Будущее при помощи Прошлого («Иван Васильевич меняет профессию», 1973, по пьесе Михаила Булгакова (1934)). Управдом, оказавшись в шапке Мономаха, дарит врагам Кемскую волость с простеньким намеком, что не управдому управлять государством российским. «Аэлита»: Так в Москве начиналась советская космонавтика. Дама с мешком — это красноармеец Гусев В 50-70-е годы коммунистическое «завтра» отделялось от социалистического «сегодня» совсем небольшим промежутком. Производительные силы наглядно ковали Будущее, регулярно выдавая прорывные достижения. Дилогия «Москва-Кассиопея» (1973) и «Отроки во Вселенной» (1974) — образчик технологического оптимизма. Одним рывком светлое Будущее становится частью настоящего. Пионеры и академики создают звездолет с релятивистским двигателем, устремляющийся на помощь гибнущей цивилизации, которая лишилась «совести». Объясняя криволинейность пространства и другие тонкости межзвездных перелетов, фильм работает на повышение научной грамотности подрастающего поколения, которое построит это Будущее своими руками. «Ивам Васильевич меняет профессию»: Так, боярин, что у нас с четырехмерным пространством-временем? «Отроки во Вселенной»: Советские девочки с мальчиками ринулись спасать почти погибшую кассиопейскую цивилизацию… Чрезвычайно удачная миссия звездолета «Заря» судя по всему создает явный галактический запрос: в следующем фильме Ричарда Викторова инопланетяне почти целенаправленно летят на Землю за помощью. И помощь им уже оказывается настоящим экологическим экспедиционным корпусом. «Через тернии к звездам» — фильм с мягкой и ласковой буколикой Земли и промышленно изуродованными пейзажами планеты Дееса, которую контролирует противогазный олигарх Туранчокс… В роли Московского космопорта снялся свежеотстроенный Пулковский аэропорт. «Через тернии к звездам»: Люди коммунистического будущего совместно с туземной искусственной супердевушкой самоотверженно оказывают интернациональную помощь другой планете. В «Гостье из будущего» (1984) есть Москва 2084 года, машина времени, обнаруженная пионерами за незапертой дверью, телепорты, флаеры, устройства по чтению мыслей. И может показаться, что Будущее совсем рядом, за той самой дверью. Но затем Будущее стало стремительно уноситься вдаль, пока не скрылось за горизонтом. Лишившись его, люди потянулись к ярким фантикам «made не у нас», Москва погрузилась в сумрак. Вместе с периферийным капитализмом пришло чернушное кино на блеклой пленке. Лишь в 2004 темное царство российского кино прорезано лучом света. Эпоха засилья Темных прошла, они должны договариваться со Светлыми, отчего и остальному населению будет полегче; такова идея «Ночного дозора», снятого по роману С. Лукьяненко. «Ночной дозор»: В этот торжественный момент на территории Москвы было заключено соглашение между силами Света и Тьмы, плодами которого мы пользуемся до сих пор. В их открытом столкновении («Дневной Дозор», 2005) просматривается борьба условных государственников («Горсвет») против не менее условных олигархов. Пляска бесов (с участием реальных персонажей бомонда) переходит в разрушение Москвы кинетическим оружием. Но откат главного героя в 1992 при помощи Мела Судьбы — гуманитарной помощи от Тамерлана — символизирует забвение разрушительного десятилетия. И возможный перезапуск жизни по альтернативному сценарию. Тема, поднятая кинодозорами, — сегодняшняя Москва как поле битвы — угасла не сразу. Какой из сил принадлежит Будущее? В ленте «Темный мир. Равновесие» (2013) «тени» сосут из людей энергию и разваливают МГУ, прорываясь через портал; им противостоит светлая организация СД. В сериале «Выжить после» (2013) Москва становится жертвой корпорации, разработавшей вирус, который превращает девушек стройного вида в балетного вида мураний. Здесь силам тьмы противостоит лишь кучка городских партизан. Но вот на подмогу силам добра явилась «Черная молния» (2009), где супергерой на летающей комике-машине «ГАЗ-21» останавливает суперзлодея-олигарха, обосновавшегося на руинах госмашины и пробуривающего Москву в поисках алмазов. «Черная молния»: Мечта стритрейсера — без пробок по Москве В дело изображения нашей столицы как поля битвы включается и Голливуд. В «Фантоме» (2011) американские туристы попадают в Москве под нашествие инопланетян, распыляющих население на молекулы. Простые секреты «Черной молнии»: Если вы всё поняли, то можете повторить это со своим собственным автомобилем В последующих голливудских картинах она уже становится стороной зла. Во франшизе «Обитель зла. Возмездие» (2012) персонажи резвятся на Камчатке, оккупированной корпорацией «Амбрелла». Там есть павильон «Москва», где ясноглазая Йовович истребляет зомби-красноармейцев. «Обитель зла: Возмездие»: Самый красивый тут всё равно московский метрополитен Москва пала жертвой и «Людей Икс». В «Первом классе» (2011) суперзлодей организует в 1962 ядерную войну между СССР и США, чтобы на земле установилась цивилизация мутантов под его фюрерством. Из-за него американские ракеты появляются в Турции, отчего генерал Волков после карикатурного парада на Красной площади везет ракеты на Кубу. Советский замполит, взятый под контроль американским телепатом, взрывает советский сухогруз с кучей ядерных ракет, после чего наступает разрядка напряженности. В «Днях минувшего будущего» (2013) статус Москвы повышен. Теперь это сцена, на которой происходит последняя битва мутантов и стражей, уничтоживших человечество, чтобы оно не стало скопищем мутантов. Впрочем, от самой Москвы осталось только подземелье. «Люди Икс: Первый класс»: А тем временем в соседней комнате генерала Волкова дожидается группа мутантов с предложением, от которого невозможно отказаться «Люди Икс: Дни минувшего будущего»: Кто совершеннее, продукт нанотехнологий или результат случайного мутагенеза? Нынче и наш кинематограф нарастил финансовый жирок, отчего можно было ожидать повторения счастливой истории с «дозорами». Но «Хардкор» (2015) совершенно в голливудской традиции делает Москву декорацией для эго-шутера. А москвичей — местной фауной или зловредами-киборгами, которых американский герой тупо косит из разных видов оружия. В ленте «Мафия. Игра на выживание» (2015) от Москвы 2072 года осталась лишь заставка в виде супернебоскребов. Нет и связного сюжета, хотя бы общего стержня для судеб персонажей. Их страхи визуализирует некий транслятор, прежде чем уничтожить зверским образом. Мелкое настоящее проецируется в Будущее. Еще когда я смотрел «Людей Икс», мне мечталось, чтобы Серый Волк, умеющий мимикрировать в красну девицу, рептилоид Z. Горыныч, Снегурочка Сабзиро и Кощей Бессмертный в экзоскелете из жидкого металла устроили бы высокотехнологичный бой на развалинах Вашингтона. И «Защитники» подарили было мне надежду. Увы, новой комикс-вселенной не получилось. Мутировавший советский ученый, разнося Москву, пародирует кого-то из заморских злодеев. Если в «Москва-Кассиопея» морально развитые русские дети летят спасать чужую планету, то в «Притяжении» (2017) просветленный инопланетянин, пролетавший мимо, попадает к злобным русским детям. Москва в фильме — город, отвергающий Будущее. Это даже не поле битвы, а место, где на индустриальных развалинах живут гопники, которые не прочь вышибить разум гостю из «завтра». Творец фильма всячески намекает: пока вы, россияне, считаете эту землю своей, к вам не придут иностранные инвестиции точнее, инопланетные технологии. «Защитники»: Этого сверхчеловека давным-давно создал хороший ученый, но толку от супергероя не было вплоть до нашего времени, когда и у нас наконец стали снимать супергеройские фильмы Просмотренные ленты как будто показывают, что по мере продвижения в Будущее вера в то, что он будет светлым и разумным, убывает. Но это означает лишь, что действительно есть силы, которые не хотят, чтобы Москва, гордясь своим Прошлым, имела своё Будущее+, где золотые купола будут соседствовать с космическим лифтом из нанотрубок, а справедливость и взаимовыручка с чудесами квантовой механики. Вызовет ли приход шестого технологического уклада у будущих российских кинематографистов желание изобразить светлую и привлекательную Москву — прогнозировать бесполезно, остается лишь надеяться. КРУПНЫЙ ПЛАН ЧУКЧИ НЕ ИЗ АНЕКДОТОВ, МАМОНТЫ НЕ ИЗ РАСКОПОК Свой новый роман Олег Дивов посвятил дожившим до наших дней мамонтам, настоящим чукчам и бунту против судьбы. Без обещанного продолжения оценить всю глубину авторского замысла трудно, но кое-что безусловно понятно уже сейчас. Олег Дивов — один из немногих представителей фантастического цеха, чьи творческие устремления безусловно находятся в мейнстриме русской литературной традиции. Сквозной образ дивовского героя — тот самый пресловутый «лишний человек», неспособный встроиться в предлагаемые социумом схемы, а потому вынужденный находить для себя совершенно экзотические ниши. Отсюда и пристальный интерес ко всевозможным «вредным профессиям», в которых подобные ниши завсегда найдутся. Недаром сам Дивов многажды характеризовал себя как автора именно «производственных романов» — было такое, нынче почти забытое, направление в прозе времен развитого социализма. И, в общем, не важно, борются его герои с канализационными засорами, взламывают «умные дома», катаются на горных лыжах или отстреливают эльфийских лазутчиков. Суть-то одна. А вот, например, «каюр тяжелой системы» — или, если совсем по-простому, погонщик мамонтов. Тех самых, которые, как выяснилось, не вымерли давным-давно, а худо-бедно дожили на одном из островов Чукотского моря до того самого момента, пока их не обнаружили в начале XIX века и не решили приспособить для хозяйственных нужд. Тоже, знаете ли, та еще работенка. Кстати, вполне закономерное развитие темы профессионального симбиоза человека и зверя, начатой ещё дебютным «Мастером собак» и продолженной «К-10». И оказалось, что «русские слоны» настолько востребованы в условиях Крайнего Севера, что просто удивительно, как без них умудряются обходиться в нашей базовой реальности. А уж чукотские мамонты, о которых и идёт речь — просто загляденье. Умницы, красавцы, да к тому же искренне старающиеся как можно быстрее очеловечиться. Не мудрено, что на Чукотке в них души не чают. Вообще, хочется верить, что популярности и таланта Дивова хватит, чтобы хоть в некоторой степени повлиять на сложившиеся стереотипы о великом, без дураков, чукотском народе с его бесстрашными воинами и отважными охотниками, ещё совсем недавно, по историческим меркам, державшими в страхе все живое по обе стороны Берингова пролива. Не то викинги, не то самураи — в общем, настоящие индейцы, после знакомства с которыми как-то не тянет на глупые анекдоты. Другое дело, что для Дивова — именно как продолжателя отечественной литературной традиции — куда ближе не западный роман, а исконно русский жанр: повесть. В объёме трех-четырех авторских листов он чувствует себя заметно комфортнее, чем в двенадцати и более, требуемых по нынешнему издательскому формату. В «Родине слонов» листов чуть меньше восьми: требуется быть действительно популярным и востребованным литератором, чтобы этакому бастарду позволили выйти отдельным томом. И даже в таком виде книга порой кажется чересчур «развалистой», а основная (и, по сути, единственная) сюжетная линия, история юного каюра Умки и мамонта Катьки, — водянистой, лишенной той лапидарной четкости, которая и составляет едва ли не главную прелесть дивовской прозы в малой и средней форме. Собственно говоря, «Родина слонов» и есть расписанный до минимально романного объема рассказ «Катька, звезда Чукотки» из межавторского сборника «Русская Арктика 2050». Вторая сюжетная линия лишь намечена редким пунктиром: пролог, эпилоги единственная вставка в основном корпусе, посвященная истории мамонтового питомника «Звезда Чукотки». К сожалению, данное в начале повествования обещание рассказать о том, каким образом события конца 40-х годов XX века повлияли на описываемые в романе события, так и остается обещанием, повторённым в самом финале. Да, безусловно: «продолжение следует», — но в целом все эти «тонкие намеки на толстые обстоятельства», при всем блеске их оформления, скорее, раздражают. Разумеется, все это брюзжание никоим образом не умаляет безусловных достоинств «Родины слонов» — текста зрелого и вполне достойного такого маститого и заслуженно любимого читателем автора, как Олег Дивов. Это хорошая, увлекательная, на одном дыхании читающаяся книга, которую хочется перечитывать. Книга о человеке, решившем переломать судьбу, свернуть с того накатанного пути, что проторили для него предки — чтобы много позже, осознав своё предназначение, вернуться к делу, для которого был рожден. Уже добровольно, по собственному выбору. Именно это, а не обаятельные мамонты и не менее обаятельные чукчи — главное в романе. Аркадий Рух РЕЦЕНЗИИ Василий Мидянин ПОВЕЛИТЕЛИ НОВОСТЕЙ М. ACT: 2016. 320 стр. Серия «Легенда русского интернета». Тираж 1500 экз. На первый взгляд, роман Василия Мидянина «Повелители новостей» — крайне удачная пародия на всевозможные конспирологические опусы, раскрывающие «страшные тайны» и «подлинную картину мира». Оказывается, вся привычная нам картина мира является грандиозной мистификацией, «фейком» — причем предназначена эта мистификация не нам, а могущественному демону Мабузе, некогда правившему всем миром. Много тысячелетий назад Мабузе отошел от дел, погрузившись в постижение мироустройства, а мелкая свита, оказавшаяся у власти, принялась потчевать его информацией — разумеется, ложной, призванной отвлечь грозного демона и от мирских забот, и от достижения цели. Утечки этой колоссальной лжи и сформировали современные представления людей об окружающей действительности. На самом деле, вместо всевозможных физических законов миром правит магия и владеющие ей демоны — например, все московские автомобили передвигаются сугубо волею кровожадного Джаггернаута, ежедневно собирающего человеческие жертвы, замаскированные под ДТП. Могущественные джедаи из РАО ЕЭС сходятся в поединках с ситхами из «Газпрома», а покоится вся эта хитроумная система на работе Ордена Повелителей новостей, переводящих реальные события в продукт, предназначенный для профанов (сиречь, нас с вами) и самого Мабузе. Именно к Ордену принадлежит Алена Ашшурбанипавловна Эбола (оцените фирменный авторский юмор), главная героиня романа, одна из тех, кто готов на что угодно, ради сенсации, способной потешить ее повелителя и принести лично ей все новые и новые блага. Тут-то и начинается самое интересное: за мистическим лубком проступает совершенно иная картина — хлесткая социальная сатира, бичующая тот узкий кружок гламурного консьюмеризма, который по какому-то праву считает себя «солью земли» и всячески презирает «профанов», не причастных «великих тайн». А уж демоны там у них или еще что — дело, в общем, двенадцатое. Ник Кайм ВУЛКАН ЖИВ Пер. с англ. А. Дубовой. СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2016. 416 с. Тираж 2500 экз. Межавторский цикл «Ересь Хоруса», выпускаемый британским издательством «Black Library», повествует о событиях галактической гражданской войны во вселенной Warhammer 40.000. В новом романе цикла, написанном Ником Каймом, рассказывается о судьбе генетического отца и командира Восемнадцатого легиона космических десантников — примарха Вулкана. До этого времени по официальной истории вселенной считалось, что Вулкан погиб в огне ядерного взрыва во время битвы на планете Истваан V. Однако, как оказалось, он выжил и попал в плен к своему жестокому и полусумасшедшему брату Конраду Курцу — примарху легиона Повелителей Ночи. Курц, одержимый ненавистью к Вулкану, подвергаеттого череде чудовищных испытаний и пыток, призванных сломить его тело и дух. Параллельно с этими событиями развивается сюжетная ветка о группе лоялистов, переживших бойню на Истваане V и страстно горящих желанием отомстить. В итоге книга получилась довольно необычной. Впервые в истории цикла повествование ведется от лица примарха, и это дает возможность заглянуть в душу генетически усовершенствованного полубога и ощутить на себе тяжесть груза, который Император возложил на плечи своих сыновей. Акцент в романе сделан не на классический для серии масштаб, а на персонажей и их драму. В книге идет противостояние двух братьев, ставших врагами, ненавидящими друг друга до самой глубины души. И, конечно, запоминаются флэшбэки Вулкана и его солдат, посвященные предательской резне на Истваане V. Залпы артиллерии, затмевающие небо, сотни танков и тысячи космических десантников, сошедшиеся в бою с бывшими союзниками, надолго останутся в памяти. Открытый финал протягивает сюжетные ниточки к следующему роману цикла — «Забытой Империи» Дэна Абнетта, который, как можно ожидать, должен стать ключевой сюжетной вехой для серии, а возможно и для всего «Вархаммера» в целом. Григорий Елисеев Павел Крусанов ЖЕЛЕЗНЫЙ ПАР М.: ACT, Редакция Елены Шубиной, 2016. 285 стр. Серия «Проза нашего времени». Тираж 2500 экз. Робот Бендер призывал «убить всех человеков». Схожую идею пропагандирует и персонаж нового романа питерского прозаика Павла Крусанова. Сторсменчелы — сторонники смены человечества — убеждены, что прежние люди (иначе говоря, мы) должны уступить место представителям новой породы. Идея эта — в различных переложениях — стала основополагающей для истории двадцатого века, особенно первой его половины. В начале нового столетия интерес к теме возник снова — при наличии куда более действенного научного и технологического инструментария. Однако замысел реставратора книг Руслана не в улучшении человечества или его части, а в радикальной замене новолюдами, которым предстоит спасение планеты от губительного воздействия Homo sapiens и построение справедливого общества. Залог успеха этого начинания — книга в переплете из веществ, усиливающих восприимчивость читателя к заложенным в ней идеям. Добыть эти вещества можно в горящих копях Востока, куда и отправляется младший брат Руслана. Повествование раздваивается: одна из линий рассказываете путешествии по Таджикистану, вторая описывает мечтания и представления книжника Руслана. «Железный пар» устроен нарочито проще иных романов Крусанова — и по сюжету, и по стилю. Да и приметы иной реальности, описания которой некогда составили автору славу главного писателя русского магического реализма, на сей раз остаются лишь тенями — подразумеваемыми, но не обязательными. Однако роман вобрал в себя довольно крусановских черт, чтобы считаться квинтэссенцией его творчества, освобожденной от необходимости острого сюжета и прочих приключений тела. «Железный пар» — роман размышляющий. О современном обществе и цивилизационных различиях (один из братьев ведет заочный спор с воззрениями Джареда Даймонда), об имперских инстинктах и о «солнечных русских» — странствующих с надеждой, возвращающихся с благодарностью. Сергей Шикарев Елена Ершова ЦАРСТВО МЕДНОЕ М: ACT, 2016.552 с. Серия «Легенды сумеречной эпохи». Тираж 3000 экз. Этот роман — обращение к канонам постапокалиптики. с их подробным разбором причин катастрофы и значительным научно-фантастическим компонентом. Автор рисует мир сумеречной эпохи, вновь возрождающейся из радиоактивного пепла. На планете остаются прорехи выжженной земли, где творятся необъяснимые вещи. «Чертов подарок», «Дар» — одна из таких зон, куда отправляется с экспедицией криптозоолог Виктор Торий. По легендам там обитают васпы — гигантские осы-убийцы. Команда исследователей действительно находит огромный улей, но охраняют его вовсе не насекомые. Оказывается, васпы — генетически перерожденные люди, а Ян Вереск, универсальный солдат, паразит, выбравший Виктора своим носителем, — один из ярчайших представителей своего рода. Его цель — вернуться в ряды человечества, откуда он был когда-то насильственно вырван. Мир детально продуман, повествование динамичное. Язык одинаково хорошо передает как мрачную атмосферу Дара, так и спокойное благополучие далекой от опасных окраин столицы, куда в итоге возвращаются Виктор и Ян. Нечеловеческая логика васпы передана через его слова и поступки, а частые флэшбэки позволяют понять процесс духовного и нравственного перерождения. В контрасте с Виктором — человеком где-то слабым, где-то гордым и тщеславным, где-то добрым, а где-то жестоким и эгоистичным, в общем, самым обыкновенным, — характер Яна прорисовывается особенно выпукло. Автор играет на шаблонах человеческого поведения, не раз заставляя читателя неверно интерпретировать поступки васпы, и каждое новое проявление запредельной чуждости Яна окатывает как ушат ледяной воды. Этаким холодком со страниц книги веет непрестанно. Это и ужас многочисленных смертей, и холодная рациональность васпы, и леденящая жестокость его мира, и неотвратимо наступающая зима, и поцелуй Снежной Королевы, о котором не раз упоминает автор. От частных трагедий искалеченных жизней Ершова поднимается к общей трагедии изуродованного мира, в котором васпы — далеко не самое страшное зло. Наталья Болдырева КОНТЕКСТ: МЕГАПОЛИС, XXI ВЕК /высокотехнологичный город /информационные технологии /роботы ? Фото: Официальный сайт Мэра Москвы Подготовлено исследовательской группой «Конструирование будущего» Первый «нанодом» в Москве Фотo: ЖК «На Нижегородской» Летом 2015 года на Нижегородской улице в Москве введен в эксплуатацию 14-этажный дом, который может стать прототипом жилья нового поколения как для столицы, так и для всей России. При возведении объекта, являющегося совместным проектом правительства Москвы и корпорации «Роснано», применялись нанотехнологии и инновационные материалы. В частности, для прочной фиксации внутренних перегородок использована легкая и прочная композитная сетка, ожидаемый срок службы которой составляет 100 лет. Теплоизоляция крыши и подземной парковки обеспечивается за счет пеностекольного щебня, получаемого из отходов стекольного производства. Окна закрывают двухкамерные солнцезащитные стеклопакеты, снижающие проницаемость теплового излучения более чем на 50 %, что должно в два раза снизить затраты на отопление и кондиционирование. Планируется, что специалисты Департамента строительства города Москвы в течение двух лет будут проводить мониторинг особенностей эксплуатации дома, по итогам которого они сформируют рекомендации по дальнейшему использованию технологий проекта. Дополненная реальность для туристов Фото: Проект «Узнай Москву» (um.mos.ru) В октябре 2015 года Департамент информационных технологий Москвы запустил приложение, позволяющее сфотографироваться с 50-двойниками исторических личностей на улицах города. Среди персонажей «Узнай Москву Фото» — Виктор Цой, Юрий Гагарин, Александр Пушкин, Петр Чайковский, Михаил Ломоносов, Иван Грозный, Петр I, Наполеон Бонапарт, царь Алексей Михайлович. Приложение является частью навигационно-туристического проекта «Узнай Москву», направленного на повышение интереса к историческому и архитектурному наследию столицы. С лета 2016 года «Узнай Москву Фото» начинает работать по принципу игры Pokemon Go: теперь персонажа нужно найти и «поймать» с помощью подсказок на телефоне. Оказавшись в нужной точке и увидев героя на экране, его можно приближать, удалять, перемещать на местности и поворачивать, чтобы рассмотреть детали образа и особенности костюма времени, в котором жил персонаж, или сделать фотографию с необычным ракурсом. В настоящее время мобильное приложение доступно как на русском, так и на английском языке. И для жителей города В рамках Московского урбанистического форума, проходившего в столице с 30 июня по 4 июля 2016 года, в центре города появились информационные стелы 360mos, с помощью которых можно увидеть ожидаемые результаты программы благоустройства «Моя улица» на экране смартфона или планшета. Перейдя по ссылке или считав QR-код, можно увидеть панораму ремонтируемой территории, совмещающую «живое» изображения с трехмерной графикой, а также узнать подробности о характере и объемах проводимых работ, задействованных организациях и т. д. Москва — «умный» город Согласно отчету «Города, управляемые данными», опубликованному компанией PwC в России в 2016 году, Москва является одним из мировых лидеров по внедрению решений, основанных на цифровых данных. Наибольший уровень внедрения технологий наблюдается в сфере управления транспортом, безопасности и здравоохранения. Авторы отчета отмечают, что Москва использует наиболее передовые и масштабные механизмы вовлечения горожан в управление городом, такие как геоинформационный портал «Наш город», с момента запуска которого в 2011 году было решено более миллиона проблем по 185 различным темам в сфере городского хозяйства. Телефонные будки нового поколения Фото: www.link.nyc В 2016 году в Нью-Йорке запущен проект LinkNYC, предполагающий установку в городе сети коммуникационных терминалов, позволяющих совершать бесплатные звонки по всей территории США и получать доступ к городским картам и службам. Эти «точки доступа» также дают возможность зарядить собственное мобильное устройство через usb и воспользоваться высокоскоростным WiFi. Уже в ноябре 2016 года работало 458 терминалов, в ближайшие годы их количество планируется увеличить до 7500. Финансирование проекта предполагается за счет рекламы. Речной бассейн с чистой водой Фото: www.pluspool.org С 2011 года в Нью-Йорке ведется работа над проектом плавучего бассейна + POOL, который будет дрейфовать по реке Ист-Ривер, фильтруя воду через свои стенки. Летом 2015 года успешно завершилась исследовательская программа и тестирование прототипа системы очистки. По словам разработчиков, благодаря многокамерной системе фильтрации и встроенному насосу сам бассейн сможет очищать до полумиллиона галлонов речной воды ежедневно. Если проект реализуется, то жители и гости города впервые за 100 лет смогут плавать и купаться в чистой речной воде. «Интернет вещей» в действии В августе 2016 года корпорация Sony подписала базовое соглашение о сотрудничестве с Токийской энергетической компанией (Tokyo Electric Power Company, ТЕРСО), в рамках которого предполагается разработка сервиса, позволяющего дистанционно контролировать расход электроэнергии с помощью смартфонов. В рамках проекта датчиками учета энергопотребления планируется оснастить около 20 млн домов в Токио. Динозавры в мегаполисе Фото: ON-ART (www.dino-a-live.jp) К 2020 году в Токио ожидается открытие тематического «парка Юрского периода» Dino-A-Live.TaKon проект 10 ноября 2016 года презентовала японская корпорация ON-ART, разрабатывающая реалистичных роботизированных ящеров. В частности, робот-тираннозавр, при весе всего в 38 килограммов, достигает в высоту 8 метров, как и его ископаемые «родственники». К настоящему времени создано уже 12 динозавров-робокостюмов, управляемых операторами и использующихся при проведении различных мероприятий в Японии. Робокурьеры на улицах Лондона Фото: Starship Technologies Компания Starship Technologies совместно с мировым лидером в сфере доставки еды на вынос Just Eat начала полевые испытания роботов-курьеров в Гринвиче, Лондон. Первая доставка состоялась 1 декабря 2016 года. Шестиколесные роботы от Starship Technologies, предназначенные для местной доставки (в пределах 5 километрового радиуса) небольших грузов, способны передвигаться по тротуару со скоростью до 10 км/ч в автономном режиме. При этом их маршрут удаленно отслеживается оператором, который может в случае необходимости перехватить управление. Для обеспечения безопасности груза (и самого курьера) связь с роботами поддерживается постоянно. Лондонские «зеленые» красные автобусы Фото: Коех73 К концу 2016 года маршруты 507 и 521 в центральном Лондоне стали полностью обслуживаться электрическими автобусами. Городской «зеленый» автобусный парк разросся с 22 до 73 транспортных средств, работающих исключительно на электричестве, став самым большим в Европе. Новые одноэтажные автобусы, производимые китайской компанией BYD и британской фирмой ADL, оборудованы экранами, показывающими следующие пять остановок, а также 12 USB-портами, позволяющими пассажирам зарядить свои телефоны во время поездки. ИНТЕРВЬЮ Сергей Зуев: КОРМЛЕНИЕ БРОНТОЗАВРОВ НА СЛОМЕ ВРЕМЕН /экспертное мнение /городская среда /транспорт и логистика /демография Беседовал Николай ЮТАНОВ Сергей Эдуардович ЗУЕВ директор Института общественных наук (ИОН) РАНХиГС, ректор Московской высшей школы социальных и экономических наук (МВШСЭН), разработчик «Стратегии социально-экономического развития Москвы на период до 2025 года». Современная политика развития города — когда принимаются решения, ортогональные инерции движения, складывавшейся предыдущие 20–40 лет. Мы обязаны перейти к городской политике, которая не может обходиться без полного комплекта игроков, верящих в то, что они способны влиять на процесс принятия решений Есть ли целеполагание у города Москва? Прежде чем давать ответ на этот вопрос нужно учесть два принципиальных момента. Первый — проблемы и, соответственно, возможности современной Москвы находятся в значительной степени вне ее территории и зоны прямого административного влияния. Например, неконтролируемый рост населения города, который находится в дисбалансе с возможностями инфраструктуры. Концентрация в Москве человеческих, финансовых и иных ресурсов связана с определенным форматом устройства страны в целом, на что Москва, как город, влиять не может. Второй момент: технологические тренды. Например, появление скоростных поездов (200–250 км/ч) приведет к тому, что не только Московская область, но и близлежащие города — Тула, Владимир, Калуга и т. д. — окажутся в зоне часовой доступности и маятник рабочей миграции будет возрастать уже не в разы, а на порядки, поскольку не только в Москве, но и рядом с ней формируется значительное число привлекательных рабочих мест. Легко представить, что к 2030–2035 году в этой Московской агломерации, фактически включающей близлежащие территории, население составит порядка 40 млн (около трети всего населения современной страны). Как следствие все прочие территории будут обезлюжены. Если, конечно, качество жизни и качество рабочих мест за пределами агломерации Москвы останутся неизменными. Московская агломерация — надгородское образование, включающее в себя Москву со всеми ее пригородами. Одна из крупнейших городских агломераций мира (в разных рейтингах — от 15 до 18 места). Проживает 16,8 млн человек В формирующейся Московской суперагломерации с городами в кольце радиусом 500 км от столицы к 2055 году может проживать до 40 млн человек Цели городского развития вырастают из сочетания как внешних, так и внутренних факторов. Плюс управленческая и политическая воля, позволяющая Москве оставаться в «клубе» мировых городов-столиц. Для многомиллионной агломерации с сильной иммиграционной подпиткой цели не могут сводиться, скажем, к развитию транспортной инфраструктуры, как бы она ни была важна. Постановка целей — отдельное искусство, опирающееся на целый ряд трендов, которые являются не московскими, а общенациональными или глобальными. Приток интеллектуальных ресурсов, носителей инновационных бизнес-решений привлекателен для любого мегаполиса мира. Существует ли «золотая миграция» из городов РФ в сторону Москвы? Существует, но носит чрезвычайно слоистый характер, потому что значительная часть этого миграционного потока рассматривает Москву как перевалочный пункт на своем пути дальше «на запад» (пресловутый «западный дрейф»), Москва продолжает играть роль «пылесоса», но при этом по своему общему потенциалу (а она входит в 20 наиболее экономически мощных городов мира!) характеризуется дисбалансом между экономическими возможностями и качеством жизни. В Москве хорошо деньги зарабатывать, но тратить их лучше где-нибудь еще. Такой дисбаланс между экономическими возможностями и качеством среды и жизни — по сути, одна из ключевых проблем, поскольку в пространстве «золотой миграции» Москва конкурирует не с Тулой и Новосибирском, а с Лос-Анжелесом и Парижем, с Пекином и Шанхаем. Сбалансированность экономической мощи и социально-средовой инфраструктуры является ключевым показателем мирового лидерства. Достижение такого баланса и может стать одним из целеполагающих факторов для Москвы. Грубо говоря, какова экономика, такова и среда; нужны механизмы конвертации одного в другое. Причем в современном мире это происходит в обоих направлениях. Москва может привлекать людей на высококвалифицированную работу в ряд экономических кластеров, но они не становятся гражданами и жителями. Какие перспективы есть у города, сможет ли он настроить свои городские практики? Существует такое понятие, как «географическая реконкиста», когда народ, пожив на западе, возвращается обратно в новые исследовательские и инженерные центры Москвы и Петербурга… Интенция есть. И она превратится в благоприятный сценарий, когда городская политика и ресурсы будут сосредоточены на развитии инфраструктуры, повышающей качество жизни. И когда власть станет понимать, каким должно быть это качество. Чтобы удерживать высококвалифицированные группы людей, недостаточно платить им высокие зарплаты, нужно еще много чего для того, чтобы они признали это место своим. С точки зрения индустриальной экономики это является «затратным» подходом, а в современном ключе — именно здесь и находятся основные точки инвестирования. Если не отстроить практику развития городских сред, то «реконкиста» прекратится, а мы превратимся в Сан-Паулу, здесь в России. У нас перед глазами есть достаточно кейсов неуправляемой эволюции городской среды за счет неконтролируемого прироста населения и территории. Есть ли качественный прирост и можно ли его измерить? Существует масса способов, с помощью которых можно оценить уровень развития качества среды. Например, Москва моноцентрична, а город с одним центром в современном мире — просто давно ушедшая эпоха. Не возникают альтернативные (или параллельные) городские центры, которые могли бы взять на себя административные, туристические, образовательные или досуговые функционалы. А только так можно формировать пространственный каркас современного города, не перегружая до полной непроходимости его исторический центр. Полицентричность — один из возможных и практически неизбежных сценариев, за счет которого можно упростить группу задач и проблем, характерных для Москвы. Токио: легендарная Акмхабара царство субкультуры гиков, отаку и мэйдо-кэфе. Городской район, рожденный молодежной культурой конца XX века. Другой пример. Есть явно наблюдаемый тренд эволюции строительного комплекса в сторону более высокой технологичности. Но в наших условиях это тормозится его архаической структурой. Строительному комплексу по-прежнему выгодно использовать технологии предыдущего века. Появляются новые территории Москвы, которые надо застраивать, но «бронтозавры», ориентированные на использование низкоквалифицированной рабочей силы, определенного типа технологий и государственной поддержки, прекрасно самосохраняются и получают масштабное «пищевое довольствие». Хотя Москва такие активности должна преобразовывать или выталкивать на периферию. Понятно, что речь идет не о вмешательстве государства в экономическую деятельность, но о создании системы стимулов, в том числе налоговых. Дом, отпечатанный с помощью 3D-принтера, — это каменный дом, так как 3D-принтер Apis Cor печатает смесью на цементной основе, которая по своим характеристикам является аналогом бетона марки М2 50, класса прочности В20. «Прирезанные» районы Москвы можно было бы рассматривать как возможность начать на этом, фактически, «гринфилде» новый тип городского освоения, но, судя по всему, этого не произойдет. Наоборот — в кормление «бронтозаврам» отдается массовая застройка, которая немногим будет отличаться от осуществлявшейся в 70-80-х годах прошлого века. То есть эти «бронтозавры» вовлекают низко и среднеквалифицированную рабочую силу, которая не становится жителями города Москвы? В старых административных границах плотность заселения Москвы приблизительно такая же, как в Гонконге, нет необходимости накачивать эту территорию большим количеством жителей. Да и вопрос не просто в плотности, не в количестве жителей, а в том, кто приезжает, в структуре новых социальных связей. Иммиграция сейчас относительно небольшая по сравнению с 90-ми годами, когда приехало пять с лишним миллионов человек. Но качество ее очень низкое. Даже когда приезжают молодые люди, которых в демографической структуре Москвы не хватает, это группы относительно невысокой квалификации во всех смыслах, фактически задающие заниженные требования и к качеству среды, и качеству рабочих мест. Вину за это несут «бронтозавры», которым не требуются высокотехнологичные рабочие места. И это приведет через поколение к жесткой экономической стагнации. Мы попадаем в классическую ловушку «среднего уровня развития»: когда некоего уровня достигли, но в следующий класс не перешли. Что нужно сделать, чтобы эту ловушку разомкнуть? Какие элементы среды сейчас востребованы и их смертельно не хватает? Нужны вложения в качество среды: здравоохранение, среднее и высшее образования (хотя высшее — это прерогатива федеральных органов), в широком смысле культурная политика: публичные пространства и пространства публичной коммуникации. Это неизбежно выводит нас на ряд политических и управленческих вопросов: архитектурное планирование, децентрализация в архитектурном смысле, качество торговых сетей, пространства свободной коммуникации и так далее. К качеству среды также относится инфраструктура под высокотехнологичный бизнес: финансовое обеспечение, ИТ, экранная культура и т. д. Тогда Москва может стать образцовым городом, в хорошем смысле слова, показывая на своем примере некоторые решения для городов России в целом? Да, за счет системной управленческой практики. Но нужен и целый ряд инфраструктурных проектов. В свое время обсуждали, что если от Домодедова до Шереметьева через Сколково провести скоростную железную дорогу (чтобы путь от аэропорта до аэропорта занимал 30 минут), то это станет «коридором» для появления разного рода высокотехнологичных бизнесов. Если выделить для них льготы или просто пространство с соответствующей инфраструктурой, сформируется уникальная дуга, огибающая Москву за контуром МКАДа с оперативным прибытием в аэропорты и с соответствующими видами деятельности. Нужно делать это не точечно — «строительство коммунизма в одной деревне под названием Сколково», — а создавать коридоры высокой связности для переосвоения еще прилегающих территорий. Тяжелой инфраструктуры наподобие скоростной железной дороги или помещений под аренду и съем, ясное дело, недостаточно. Надо действовать и стимулирующими, косвенными методами, способствовать созданию рынков потребления тех продуктов, которые в подобных бизнес-коридорах могут производиться. Почему Сколково не может взлететь? Потому что большинство из того, что там делается, рынком не принимается. Рынок этого не видит. А Москва ведь достаточно сильный потребитель, который мог бы сформировать квазирынки для «раскрутки» наработок, возможных в этой зоне: ЖКХ, транспорт, образование, здравоохранение и т. д. Нужно системное действие, политически и идеологически основанное на том, что направление главного удара — это качество среды во всех смыслах, подготовленная инфраструктура и некоторые стимулы, которые зададут условия реальной бизнес-заинтересованности. Сами технологии необязательно даже заново делать, они притекут, если им будет комфортно в этом месте существовать. Действующим компаниям можно помочь на уровне востребованности продукции. Тем, кто уже есть, может, не надо и налоговых стимулов давать, но это уже вопрос конкретной проработки. Некоторые вещи, например публичные городские пространства, которые сильно оживляют городское самочувствие, — это просто иной способ использования дорогой городской земли, идущей под строительство офисов или замену пятиэтажек, в то время как нужно что-то совсем другое. Маленький Сингапур же как-то умудряется себе зеленые коридоры делать, хотя там нехватка земли куда как более значительна. Вы можете построить Московскую Утопию? Как Вы видите Москву через 50-100 лет? Я человек неутопического характера. Если продолжим кормить бронтозавров, то у меня, скорее, антиутопия: треть страны сконцентрируется в одной точке, полное сжатие, черная дыра… Николай ЮТАНОВ ГОД 2017 Столетие Артура Кларка и начало галактической истории человечества братьев Стругацких /фантастика /космические полеты /гуманитарные технологии /версии реальности ЧАСТЬ 1 I. Будущее братьев Стругацких Аркадий и Борис Стругацкие — знаменитые русские писатели, лидеры советской научной фантастики второй половины XX века. На начало 90-х гг. было издано более 300 книг в 27 странах. Классики современной литературы, влияние которых на ее развитие трудно переоценить. Для будущего братьев Стругацких 2017 год становится переломным в технологии космических движителей. Исследование легенных ускорений на планетолете «Таймыр» в трансплутоновом пространстве приводит к открытию деритрини-тации и первому внепространственному перелету. Человечество обретает реальный выход к звездам. Впереди — новые загадки Странников и драматические изменения истории цивилизаций других планет… 7 ноября 2017 года Старт планетолетов «Таймыр» и «Ермак» ХРОНИКА Новосибирск, 8 октября 2021 года. Здесь сообщают, что Комиссия АН ССКР по изучению результатов экспедиции «Таймыр-Ермак» закончила работу. Как известно, выполняя международную программу исследований глубокого космического пространства и возможностей межзвездных перелетов, Академия наук ССКР в 2017 году отправила в глубокое пространство экспедицию в составе двух планетолетов первого класса «Таймыр» и «Ермак». Экспедиция стартовала 7 ноября 2017 года с международного ракетодрома Плутон-2 в направлении созвездия Лиры. В состав экипажа планетолета «Таймыр» вошли: капитан и начальник экспедиции А. Э. Жуков, бортинженеры К. И. Фалин и Дж. А. Поллак, штурман С. И. Кондратьев, кибернетист П. Кёниг и врач Е. М. Славин. Планетолет «Ермак» выполнял функции беспилотного информационного устройства. Специальной целью экспедиции являлась попытка достижения светового барьера (абсолютной скорости — 300 тысяч км/сек) и исследования вблизи светового барьера свойств пространства-времени при произвольно меняющихся ускорениях. 16 мая 2020 года беспилотный планетолет «Ермак» был обнаружен и перехвачен на возвратной орбите в районе планеты Плутон и приведен на международный ракетодром Плутон-2. Планетолет «Таймыр» на возвратной орбите не появился. Изучение материалов, доставленных планетолетом «Ермак», показало, в частности, следующее: а) на 327-е сутки локального времени экспедиция «Таймыр-Ермак» достигла скорости 0.957 абсолютной — относительно Солнца, и приступила к выполнению программы исследований; б) экспедиция получила и приемные устройства «Ермака» зарегистрировали весьма ценные данные относительно поведения пространства-времени в условиях произвольно меняющихся ускорений вблизи светового барьера; в) на 342-е сутки локального времени «Таймыр» приступил к выполнению очередной эволюции, удалившись от «Ермака» на 900 млн километров. В 13 часов 09 минут 11.2 сек. 344 суток локального времени следящее устройство «Ермака» зафиксировало в точке нахождения «Таймыра» вспышку большой яркости, после чего поступление информации с «Таймыра» на «Ермак» прекратилось и больше не возобновлялось. На основании вышеизложенного Комиссия вынуждена сделать вывод о том, что планетолет первого класса «Таймыр» со всем экипажем в составе Алексея Эдуардовича Жукова, Константина Ивановича Фалина, Джорджа Аллана Поллака, Сергея Ивановича Кондратьева, Петера Кёнига и Евгения Марковича Славина погиб в результате катастрофы. Причины катастрофы не установлены. (Известия Международного Центра Научной Информации, № 237, 9 октября 2021 года.) Аркадий и Борис Стругацкие «Полдень, XXII век» II. Будущее Роберта Хайнлайна Роберт Энсон Хайнлайн (Robert Anson Heinlein) — один из крупнейших американских писателей и первый профессиональный писатель-фантаст в истории США. Один из Великой Тройки англо-американской фантастики, во многом определивший лицо современной научной фантастики. Его называли «деканом писателей-фантастов». Согласно истории будущего от великого Роберта Хайнлайна в мире адекватно настроены и массово внедрены универсальные бактериофаги, обеспечивающие здоровье человечества. (В мире Стругацких обязательная биоблокада — «фукамизация», названная по фамилии создательниц — сестер Натальи и Хосико Фуками, — вводится лишь к середине XXI века.) Доминион планеты Венера восстал против Метрополии и написал свою Декларацию независимости. В эпоху первых десятилетий нашего века по все Земле нарастает религиозный фанатизм, а в Соединенных Штатах Америки отстраивается религиозная диктатура телевизионного проповедника Негемии Скаддера. К 2017 году книга стихов Райслинга, Слепого Певца Космических Дорог, становится бестселлером и появляется его канонический портрет работы ванн дер Воорта… Ведь только забытому при жизни джетмену II класса удалось стихами передать яростную страсть человека, стремящегося вырваться из своей земной колыбельки и покорить Вселенную… Вот, например, «Гимн ракет» в чудесном переводе Майи Борисовой: Когда все чисто, сдан отчет, вопросов больше нет, Когда задраен шлюз, когда нам дан зеленый свет, Зарплата — в норме, Бог — в душе, дорога — в никуда, Когда кивает капитан, и грянул взлет, тогда Верь двигателям! Слушай рев, Познай крушенье основ. Почуй на твердой койке, Что потроха все — в стойке, Познай безумной дрожи власть, Познай ракеты боль и страсть. Познай экстаз ее! Отпад! Стальные конусы торчат, В них — двигатели! «Внушительный кусок «истории будущего» уложился в этот временной разрыв. В истории будущего Роберта Хайнлайна заканчивается эпоха свободного освоения космоса Соединенными Штатами Америки. Но космическая история Великой Терры не прекращается. «Зеленые холмы» завершились тем, что Соединенные Штаты стали ведущей державой в широкомасштабной космической экспансии, которая охватила все пригодные для жизни планеты Солнечной системы. Но на первой же странице следующего тома мы видим Соединенные Штаты, погруженными во тьму нового Средневековья. Страну, забывшую про космос, отгороженную железным занавесом даже от остальной Земли, находящуюся под гнетом теократии, столь же тотальной, как и коммунизм. <…> Я не утверждаю, что так обязательно будет, а только говорю, что так может быть. Что касается идеи о возможном уничтожении свободы волной религиозной истерии, то я хоть и приношу извинения за такую мысль, но все же считаю подобное развитие возможным, хотя и не слишком вероятным. В нашей культуре имеется глубоко спрятанный слой религиозного фанатизма, это явление укоренено в американской истории и не раз уже прорывалось в прошлом. И сейчас оно дает о себе знать». «Повесть о ненаписанных повестях» III. Будущее Артура Кларка Артур Чарльз Кларк (Arthur Charles Clarice) — английский писатель, ученый, футуролог и изобретатель. Рыцарь Соединенного Королевства. Один из Великой Тройки англо-американской фантастики. Заложил основы современного понимания SF. Сэр Артур Кларк в футурологическом исследовании «Черты будущего» (1962) думал о человечестве совсем хорошо. В его версии будущего к середине 10-х годов XXI века оно — человечество — должно обрести полное управление погодой (не просто четкого прогноза!), повсеместного внедрения телесенсорных устройств и главное — зондов для исследования земных глубин. Итак, прогноз сэра Артура Кларка 1962 года на 2010–2020 гг. Первое ожидание Кларка «Русские горные инженеры уже построили механических кротов, управляемых человеком, для проходки туннелей на небольших глубинах. Они очень похожи на то устройство, с помощью которого герой романа Берроуза добрался до Пеллюцидара — мира, расположенного в центральной части земного шара. <…> Чтобы «Земной зонд» мог рассчитывать на проникновение куда-нибудь поглубже, мы должны применить совершенно новый принцип проходки и обеспечить подачу значительного количества энергии. Первое издание книги Артура Кларка «Черты будущего» (Arthur Clarke «Profiles of the Future: An Inquiry into the Limits of the Possible», 1962) Источником энергии при работе под землей могут служить ядерные реакции: они уже несут такую службу под водой. Что же касается метода разработки пород, то здесь опять русские (которые, по-видимому, заинтересованы в подземных исследованиях не меньше, чем в космических) предложили одно решение. Они используют высокочастотные токи для чисто термического разрушения горных пород. <…> Все научные наблюдения и сбор образцов можно провести автоматически по предварительно разработанной программе. Кроме того, без экипажа, нуждающегося в питании и кислороде, машина будет работать намного дольше. Она могла бы неделями, месяцами странствовать в сердцевине Гималаев или под дном Атлантического океана, прежде чем направиться домой с грузом накопленных сведений». После серии предварительных испытаний, советский подземоход ПВ-313, отправляется в свой первый исследовательский рейс. Задача — преодолеть так называемый Глубинный барьер — границу литосферы Земли и возвратиться наверх. Однако по достижению барьера глубины командир подземохода Вадим Сурков, решает направить свою машину к земному ядру… Борис Фрадкин, «Пленники пылающей бездны», (1958) Что ж, в этом направлении наблюдается практическое продвижение. Вместо секретных проектов двойного назначения в мае 2013 года в рамках Постановления Правительства № 218 началась разработка многоцелевого комплекса «Геоход». Работа проводилась Томским политехническим университетом совместно с ОАО «КОРМЗ», кемеровской компанией «Финист» и Федеральным исследовательским центром угля и углехимии СО РАН. Второе ожидание Кларка Инженеры Земли во втором десятилетии XXI века создают телесенсорные устройства, позволяющие снимать информацию об объектах на чрезвычайно удаленных расстояниях. «Почетная задача, которую мы перед собой ставим, — это завоевать третью стихию — построить мощный подземный флот». А. Требелев, «Подземоход» («Техника — молодежи», № 12, 1955) Многоцелевой комплекс «Геоход» в сборочном цехе Кемеровского опытного ремонтно-механического завода (2016). До настоящего времени получение информации о физических свойствах чрезвычайно удаленных объектов остается прерогативой астрономии. Безусловно, точность приемников и эффективность телескопов возросли многократно, особенно это касается космической техники. И вся Земля ждет, когда на орбите появится самое совершенное телесенсорное устройство — орбитальный телескоп «Джеймс Уэбб», названный в честь руководителя NASA эпохи первых полетов на Луну. Третье ожидание Кларка «Так в 2197 году мир узнал, что из внешнего космоса к внутренним планетам Солнечной системы мчится второй внеземной космический аппарат. <…> Новый гость подлетал все ближе и ближе, и обращенные к нему сенсорные устройства подтвердили, что космический аппарат подобен предшественнику, по крайней мере внешне. Рама вернулся. Человечеству снова предстояла встреча с судьбой». Артур Кларк, Джентри Ли «Рама II» (1989) «Управление погодой, а в конечном счете и климатом составляет еще один предмет, поддающийся достаточно подробному рассмотрению. Не говоря уже об очевидной важности этой проблемы для земных дел, ее решение в последующем приведет к возможности осуществлять «планетное строительство», то есть крупномасштабные преобразования других небесных тел, чтобы сделать их пригодными для обитания. Поиск признаков подобной деятельности на других планетах Вселенной может стать главной задачей астрономов будущего». Задача практически не реализована к 2017 году. В реальной деятельности используется только предварительное обезвоживание дождевых облаков через аэрозасеивание их йодидом серебра, сухим льдом или цементом. Не реализованы ни идея Бернара Истлунда о рассеивании торнадо микроволновым излучением со спутников, ни намерение Кэйтаро Ёшихара из Исследовательского института компании Toyota о провоцировании осадков ультрафиолетовым лазером. А так должна выглядеть машина по управлению погодой, висящая над Москвой в 2017 году. Замыслили ее 57 лет назад создатели советского диафильма «В 2017 году». Дополнительные ожидания Кларка на середину второго десятилетия XXI века Ethereum (от англ, ether — «эфир») — платформа для создания децентрализованных онлайн-сервисов на базе блокчейна, работающих на базе умных контрактов. Реализована как единая децентрализованная виртуальная машина. В октябре 1999 года сэр Артур дал интервью медиа-порталу Римской католической церкви AsiaNews, в котором сделал несколько более локальных предсказаний и немного пошутил по поводу своего юбилея. 2016 год «Все мировые валюты прекратили свое существование, а единственной мерой обмена стал мегаватт-час». Все мировые валюты крепко больны, хотя умирать и не собираются. Тем не менее криптовалюта на платформе Ethereum (иногда называемая Bitcoin 2.0) за три месяца 2016 года прибавила в стоимости примерно 1200 %. Чего и следовало ожидать: на нее обратили внимание такие гиганты, как [PMorgan Chase, Microsoft и IBM. А вот это уже знак правоты великого Кларка о смерти классических мировых валют. Не прижились в бизнес-быту Специальные права заимствования (SDR) Международного валютного фонда, пропагандируемые Джорджем Соросом. Так и не возник «энергетический доллар» Томаса Эдисона. А вот распределенные базы данных дали толчок на формирование новой валютной системы. Наверное, их можно назвать «общемировыми», поскольку быть им мерилом общемировой связности. 2017 год «16 декабря открылся Hilton Orbiter Hotel. Среди его первых посетителей был сэр Артур Кларк, приглашенный по случаю его 100-летия». Здесь мир вдруг оказался в эпицентре битвы двух гостиничных сетей! С одной стороны — орбитальный проект от Hilton International Group. Еще в конце прошлого века летали американские космические шаттлы, оставляя после себя на орбите кучу использованных топливных баков. Именно из них и предполагалось собирать основной каркас станции-отеля. Идея был старой, придуманной много лет назад в NASA, но реализовать ее решил Hilton International. Содействовать консолидации финансирования в размере 6-12 млрд долларов вызвался сэр Артур Кларк со специально заточенным пророчеством. Должен был быть вовлечен и режиссер Стэнли Кубрик, который космически отрекламировал отели Hilton в чудесном неспешном фильме «Космическая одиссея 2001 года» (1968). К сожалению все люди и проекты ушли из нашего мира. Но компания Space Island Group не оставляет своих намерений. А вот их реальный конкурент по коммерческому использованию космического пространства — компания Bigelow Aerospace (дочернее предприятие владельца сети отелей в Лас-Вегасе Роберта Т. Бигелоу) — уже в 2012 году планировала запустить надувную орбитальную гостиницу. Но если ребят из системы Хилтона подкосило завершение проекта Space Shuttle, то бизнесмены из Лас-Вегаса изначально ориентировались на проверенный ракетоноситель Atlas V, первая ступень которого в нашу сложную эпоху утраты технологий оснащена российским жидкостно-реактивным двигателем РД-180… Орбитальный отель Hitton в фильме «Космическая одиссея 2001 года» Современное представление об орбитальном отеле от компании Space Island Group. Вестибюль космического «Хилтона» в разработке французского дизайнера Оливье Морга. Создан для фильма Стэнли Кубрика. Надувная станция от Bigelow Aerospace. Надувной жилой модуль BEAM для МКС — первое «бревнышко первого орбитального отеля. Ну а поближе ко дню рождения Артура Кларка не Hilton, а именно Bigelow Aerospace соорудили на орбите… не отель, но хостел. 16 апреля 2016 года космическая миссия SpaceX CRS-8 доставила на Международную космическую станцию экспериментальный надувной жилой модуль Bigelow Expandable Activity Module (BEAM). И успешно надула. Дежурным космонавтам и астронавтам комнатка понравилась. Как и опасался сэр Артур — целевой краткосрочный прогноз может давать удивительные вариации реальности. И под занавес поддержим великого сэра Артура в его высказывании: «Помните — чтение прогнозов опасно для вашего здоровья!.. Относительно некоторых указанных событий (особенно это касается космических исследований) я почти уверен в датах и сроках. Никакого секрета тут нет: «… сами события и технические свершения запланированы уже сегодня, и, если не произойдет ничего экстраординарного, все случится так и тогда, как я предсказываю. Хочу верить, что и в других случаях интуиция меня не подвела, — хотя по поводу многих прогнозов как раз сто раз предпочел бы ошибиться!» Эдуард Геворкян АНГЕДОНИЯ /фантастика /город-крепость На переезд Департамента отвели неделю. Виктор собрался за минуту. Щербатую кружку хотел выбросить, но передумал и сунул обратно, рядом с сумкой аптечного набора, в боковом кармашке которой лежал талисман — костяшка «цзе». Маджонгу он научился раньше, чем писать и читать. Родители держали прилавок на одном из уровней Бункера и сдавали половину комнаты под ночлег. Доход имели не с торговли сувенирами, а с игроков, ночами стучавших костяшками. Родители вниманием не баловали. Ему было около семи лет, когда они исчезли, а вот куда — довелось узнать много позже. Бункер, огромный подземный город, соорудили в 30-е, в ожидании большой беды после «трехдневной войны» из-за Курил. Началось с мирного заплыва тысяч японцев на Хабомаи. На кадрах хроники они плыли в спасжилетах в сопровождении катеров, и каждый сжимал в зубах цветок хризантемы. Пару катеров пустили на дно, пловцов утонуло без счёта. Выяснилось, что тогдашние власти под шумок хотели за очень большие деньги продать острова японцам. Тогда и началась Реставрация и японцам, как всегда, ничего не досталось. Одни ворчали, мол, реставрация неправильная, так как не восстановлена старая династия. Им возражали, что Государь вроде из Рюриковичей, а по большому счету хрен бы с ней, с династией, лишь бы правитель был хороший. Детские годы весело прошли на ярко освещенных подземных трассах и в бесконечных переходах с уровня на уровень. В таинственном полумраке технических ярусов, где под ровный гул генераторов, насосов и вентиляционных батарей так интересно играть в прятки, прыгая с трубы на трубу и проползая сквозь узкие щели на служебные уровни с закрытыми секторами. Сколько людей вмещал Бункер, поначалу рассчитанный на триста тысяч человек, никто не знал. По слухам, около полумиллиона, а то и больше. Часть площадей выкупили корпорации под теперь уже забытые нужды, но кризис сороковых метлой прошелся по многим проектам. Потом кто-то подсуетился, оформил лицензию на реконструкцию, нашлась парочка списанных, но работающих проходческих щитов и Бункер быстро разросся вширь и вглубь. Доступного жилья в столице, как всегда, не хватало. Старожилы пугали рассказами о том, что скоро дороются до Подземного Моря и тогда всем конец: низы утонут, а верхи всплывут. Виктор в детстве вылезал на поверхность. Один раз попал под дождь, другой — чуть не замерз в сугробе. Не понравилось, и воздух там — какой-то неправильный, неживой. Годы спустя его все еще раздражали голые пространства, неестественная линейность проспектов и строений, шелест транспорта… А неулыбчивые прохожие пугали своими безрадостными лицами. Часть ярусов верхних уровней отвели под жилье для беженцев. Граница хоть и на замке, но потоки не иссякают, причем почти все рвутся в крупные города. Москва большая, но не бездонная, вот и устроили под землей карантинные зоны, чтобы потом расселить. Но «потом», как водится, затянулось. А со временем Бункер стал еще и объектом для тургрупп. Сначала водили любителей экстрима, потом вообще народ потянулся. Здесь были свои чайна таун, каирский базар, амстердамский блошиный рынок и много еще чего… Туристов холили и лелеяли, местные карманники обходили их стороной, а пришлых вся майля прогоняла в тычки и пинки. Деньги, оставленными в сувенирных лавочках и в мастерских умельцев, способных сделать всё, от африканских масок до резной мамонтовой кости, кормили немало народу. Уровень, где прошло детство Виктора, вошел в историю Бункера. Какие-то отморозки заигрались в триаду и похитили с поверхности дочку крупного чиновника. Дочку быстро выкупили, но на два уровня вверх и вниз устроили облаву и за 48 часов всех взрослых вывезли на строительство Красноярского укрепрайона, а детей распределили по государственным и церковным приютам. Опустевшие уровни заселила очередная волна беженцев и дауншифтеров, вернулся кое-кто из старых обитателей. Виктор, как его нарекли в приюте Заволжского монастыря, родителей так и не нашел, да и не искал. После школы отслужил год в погранвойсках. Хотел остаться в армии, но выехала однажды на их пикет группа борзых польских контрабандистов. Виктор сам не понял, почему номера фур ему показались подозрительными. Перестрелка, легкое ранение, комиссовали с неплохим вознаграждением. Потом Виктор узнал, что начальник заставы был в доле с деловарами с той стороной. Пару лет мотался у балтийских берегов, подрабатывая на сейнерах помощником механика. Море не нравилось. Много сырой воды, неправильно и неуютно. Перебрался в Москву, с работой здесь хорошо, но с жильем плохо. Спустился в Бункер и немного обмяк, словно вернулся домой после долгого отсутствия. Да так оно, в сущности, и было. На торговых ярусах стало больше зелени, появились деревца в больших кадках. Потолки жилых уровней подсветили мощными проекторами. Вместо разноцветных фонариков теперь над головами плывут облака, солнце всходит и заходит, некоторые коридоры превратились в джунгли, а переход между шестым и седьмым уровнями — в аквариум с косяками пестрых тропических рыб. Туристов стало больше. На месте родительского жилья появилась лавочка «Антиквариат Ляо». Сам Ляо, степенно оглаживая длинную седую бороденку, восседал за прилавком в халате, расшитом драконами и змеями. Торговал старыми монетами и ржавым барахлом вроде кованных гвоздей, якобы найденных по время раскопок, позеленевшими бронзовыми канделябрами… Старик приютил Виктора, а тот взамен следил, чтобы посетители не прихватили что-то ценное. На вопрос, есть ли в лавке ценные вещи, Ляо сказал, что самое ценное — радость, которую испытывает покупатель, думая, что за бесценок купил стоящую вещь. «И вообще, — добавил он, — люди спускаются в бункер за праздником, и мы делаем им праздник. Мой покойный папа, Самуил Лазаревич Берг, говорил мне — Лёва, бери пример с цыган, они устроились так, что люди платят, глядя на то, как они веселятся». Однажды Виктор встретил знакомого по армии. Посидели в ближайшей таверне. Знакомый оказался сыном хозяина и предложил поработать у них. Виктору нравилось у Ляо, но его весьма зрелая дочь стала намекать, что после старого папаши лавке нужен будет крепкий молодой хозяин. На новом месте он устроился вышибалой. Спальное место в подсобке, через стену — хозяйская семья. Работёнка не пыльная, местные давно притерлись, а шумные туристы из северных стран оттягивались не чаще одного-двух раз в месяц, но вот разнести таверну могли запросто. В эти дни Виктору помогал и сын хозяина. Порой хватало увещевания, иногда приходилось вразумлять кулаками. Битые почему-то всегда возвращались, нравилось им, что ли… Некоторые туристки намекали на совместное путешествие по Бункеру, таких он сплавлял неразборчивому в бабах сыну хозяина. Виктору хватало местных девиц, с которыми знакомился на карнавале по средам. Ритм Бункера затягивал. Виктор не интересовался политикой, но в прошлом году о политике говорили все. Новостные ленты и телеканалы исходили желчью или патокой, в зависимости от того, посадили владельца или поощрили. Большая Чистка прошлась от моря до моря, по пути завернув к океану. Говорили о попытке переворота, о покушении на Государя и о заговоре то ли прикормленных западными кредитами толстосумов, то ли пригретых восточными деньгами военных. Виктор догадывался, что хозяин таверны, бывший спецназовец, оказывал кое-какие услуги сильным мира сего. И не удивился, когда тот попросил своего вышибалу так надежно спрятать одного человека, чтобы до урочного часа ни свои, ни чужие его не нашли. Мол, очень важный свидетель и его показания могут стоить голов серьезных людей, среди которых есть и приближенные к трону. Было в этом что-то неправильное. Виктор не стал задавать вопросов, но хозяин сам сказал, что он фигура слишком заметная и его перемещения по уровню могут отследить. Место и время встречи Виктору несколько раз сбрасывали в навигатор, потом отменяли, снова назначали… Виктору надоело мотаться по серой линии с конечной на конечную, он собирался плюнуть на все и вернуться, но тут на свободное место рядом плюхнулся молодой парень в осенней куртке и с надвинутым на лицо капюшоном. Покосился на кожаную кепку в руке Виктора, негромко сказал, что его зовут Олег и именно он продает славянский шкаф. Виктор не понял юмора, но слова были правильные. Попросил Олега вынуть из навигатора аккумулятор, а еще лучше — вообще избавиться от него. Свой он разбил и по частям разбросал по мусорным бакам. Городские дворы и подворотни Виктор знал плохо, поэтому заранее проверил несколько заброшенных микрорайонов. В сумерки провел Олега, петляя между домами, предназначенными на снос, к двухэтажной бетонной коробке. Проникнув через выломанное окно внутрь небольшой комнаты, Виктор сбил проржавевший навесной замок на внутренней двери, и они по узкой лестнице спустился в длинное помещение, когда-то перестроенное из бомбоубежища времен чуть ли не второй мировой, в автопарковку. Пандус для машин до потолка забит бетонными блоками. Нишу у стены Виктор перекрыл куском темной пленки и выпшикал на пол весь баллончик быстросохнущей пенки. Утром договорился с Олегом о том, что трижды постучит чем-нибудь по лестнице, чтобы тот не пальнул случайно. И отправился за едой и водой. Карточку, вынутую из жилетки неосторожного туриста, заблокировали быстро, но он успел пройти сквозь турникет хаба. Полдня катался на общественных линиях, вечером нырнул в один из редко используемых входов в Бункер. Выносные столики в широком проходе у таверны всегда заняты, но в тот вечер лишь за одним сидела компания и азартно резалась в маджонг. Виктор мельком глянул на игру и сразу ощутил неправильность. У сидящего к нему спиной была выигрышная рука, но тут он сделал бессмысленный ход, а потом выронил костяшку. Отскочив от пола, она упала прямо перед Виктором. Он нагнулся, чтобы ее поднять, поэтому заряд тазера пролетел над головой. Ждать продолжения не стал и рванул с места, расталкивая прохожих и опрокидывая лотки. Лишь через несколько ярусов оторвался от погони. Подобранная костяшка так и осталась зажатой в кулаке. Харчи пришлось добывать, взломав торговый автомат. Позже Виктор пытался узнать, кто его сдал, но хозяин таверны и его сын исчезли, а на этом месте возник киоск с разливным пивом. Две недели он и Олег прятались в убежище, лишь ночами выбираясь наверх, глотнуть свежего воздуха. У Олега, наверное, был припрятан навигатор или маячок. И он не стал дергаться, когда над двором, зажатым мрачными многоэтажками с провалами окон, завис вертолет и сбросил лестницу. «Это за мной, — сказал Олег и, сунув Виктору в руку какую-то бумажку, добавил: — Позвони через пару дней». Виктор позвонил, и с тех пор жизнь его сменила колею. Из разговоров в столовой и намеков в отделе Виктора узнал, что за особые заслуги Государь жаловал Олега именным дворянством и возвысил до руководящего состава Департамента. Полгода назад, после звонка, его пригласил на собеседование некто, назвавшийся Сергеем Викторовичем. Собеседником оказался коренастый седовласый мужчина пенсионного возраста. Они прогуливались по парку в Сокольниках, вопросы были вроде ни о чем, и Сергей Викторович вроде не вслушивался в ответы, а следил за реакцией собеседника на внезапно раскрытый зонтик в руках девушки на скамейке, на велосипедиста, промчавшегося рядом по выделенной полосе… На прощание велел завтра обязательно быть на медобследовании. Предложил Виктору переселиться, дал адрес и ключ-карту от однокомнатной квартиры, оплаченной на полгода вперед. После заполнения анкет и не очень приятных анализов врач, задумчиво потирая носяру, спросил, не приемный ли он ребенок, поскольку славянский генотип не соответствует матери-калмычке и отцу-казаху. «А я-то думал, что они китайцы, и я китаец…» — удивился Виктор. Потом за него взялся плотный дедок по прозвищу «Страшная Борода» и гонял на занятиях по силовой подготовке. В итоге, Виктора оформили во внештатный резерв на испытательный срок. Коллеги по офису явно ждали его быстрого продвижения по карьерной лестнице, подозревая высокое покровительство. Но время шло, пару раз его задействовали как проводника по Бункеру, однажды поставили заменять прихворнувшего Силовика, но в штат не переводили, и о делах Выездных Комиссий узнавал лишь из ежемесячных сводок из аналитического отдела в открытом доступе. Осенью 67-го весь резерв, штатный и внештатный, кинули на патрулирование улиц. Левые справляли юбилейный шабаш, власти опасались провокаций, выводить армию на улицы после прошлогодних событий было нежелательно: страна еле успокоилась после громких процессов. Так что большая часть времени уходила на сидении в офисе, изучении регламентов, обязательных тренингов и «подай-принеси», если вдруг что потребовалось начальству. Была какая-то смутная неправильность в его пребывании в Департаменте по надзору. Среди лощенных сотрудников он казался себе бомжом, случайно попавшим на бал Дворянского собрания. Но вскоре понял: такие же люди. После переезда ждали продвижений по службе. Кому-то повезет, подумал Виктор, возвращая костяшку-талисман в кармашек. «А вот Ольге вряд ли», — решил он, скосив глаза на соседнюю ячейку. Стол, заставленный мелкими горшками с кактусами, подставка с карандашами и скрепками, стопка бумажных файлов, прижатых миниаквариумом, к стене на булавке пришпилена плюшевая зверушка. Канцелярской дребедени тоже хватало. Не хватало самой Ольги. На терминале замигал вызов к начальнику отдела. В офисе, кроме Виктора, больше никого не было, поэтому прихватив аптечную сумку, без которой можно было получить выговор, пошел к Бурмистрову. Николая Семеновича побаивались. Он закрывал глаза на бардак в офисе, но строго требовал еженедельные отчеты, которые Ольга прозвала «песней оленевода». В отчетах следовало изложить своими словами наблюдения и впечатления о чем или о ком угодно. Виктор заподозрил, что от них ждут доносов на коллег, но быстро сообразил, что в их системе перекрестного контроля доносы ни к чему. Центральный комп, почему-то прозванный «Большим Братом», если что, отследит перемещения и контакты любого из них, запишет разговоры даже с навигатора без питания и сообщит кому следует. Бурмистров взглянул на Виктора начальственно, как бы с трудом вспоминая, зачем его вызвал. — Ты в последние дни не замечал за Скобелевой ничего странного? Виктор покачал головой. Любое слово может быть неправильно истолковано. Первый принцип службы — «не болтай!» — Виктор усвоил на второй день работы. Дежурный по офису предложил пройти какой-то «тест Ришелье» и написать шесть строчек о чем угодно. А потом объяснил, по каким статьям и на сколько лет за слова из детской песенки можно отправить коллегу на поселение в солнечные края. — Её ищут в отделе кадров, — пояснил Николай Семенович. — Психологи, читающие ваши отчеты, — тут он подмигнул, — рекомендуют перевести ее к аналитикам. А наша девица-красавица куда-то исчезла. Виктор почесал запястье. После медосмотра ему вживили маячок, пообещав снять к выходу на пенсию или хоть завтра, если не возьмут в Департамент. Бурмистров строго посмотрел на Виктора и ткнул пальцем в настенный терминал. Масштаб карты изменился и перешел в режим схемы. Виктор узнал большую восьмиконечную звезду аквапарка в Троицком районе. Рядом, на контуре одного из домов мигала синяя точка. — Вторые сутки ее маячок вот здесь, навигатор там же, но отключен, — Бурмистров нахмурился. — Могу активизировать, но зачем мне вмешиваться в её личную жизнь? — Незачем, — согласился Виктор. — Но если она застряла в квартире человека, недавно проходящего по одному делу? Не криминал, пригласили для опознания трупа. Что она там делает и как там оказалась? — Девушка свободная, может, у нее там плотная встреча с другом. — Теперь это так называется? Кстати, она живет со старой матерью и больной сестрой. Дома не была два дня. Это как? Это неправильно, решил Виктор. Ольга не похожа на самку, способную ради перепиха забить на всё. — В общем, надо просто глянуть, что и как, — Бурмистров достал визитницу, перелистал и вытянул карту с синими и красными полосами. — Держи вездеход на предъявителя от Мосводоснабжения. Открывает любые двери. Никаких активных действий! Если жива и здорова, извинись, улыбнись и возвращайся. Если дверь не откроют, сразу сообщи и уходи, оперативников я вышлю сам. Никакой самодеятельности! Никакого оружия… Впрочем, вам и не положено. Жду твоего звонка. Вопросы есть? — По какому делу проходил хозяин квартиры, кто он, возраст, кто еще там проживает и кто мог кроме вас поручить Ольге расследование? Несколько секунд Бурмистров хмуро разглядывал Виктора. — Грамотно, — наконец сказал он. — Хозяин, Василий Зельдин, живет один, 62 года, архитектор. Погиб его знакомый, несчастный случай на стройке. Скобелева — перспективный работник, но если через мою голову ей дали поручение и она не доложила, это будет стоить ей головы. Еще вопросы? Свободен. Двадцатиэтажная башня выглядела как цилиндр из зеркального стекла, рассеченный с четырех сторон сверху вниз темными полосами. Пока ему подбирали в отделе техобеспечения подходящие комбинезон и сумку, он ознакомился с планом здания. Полосы по фасаду — декоративные щиты, прикрывающие ниши с наружными блоками сплит-систем. Не то, что в старых районах, где фасады обляпаны коробками кондиционеров, а балконы и лоджии застеклены как попало. Виктор прошел сквозь неизбежную рамку заверещавшего металлоискателя и показал словно из воздуха возникшему охраннику содержимое сумки: разводной ключ, крюк для подъема крышки люка и прочее железо. И без вопросов был допущен к лифтовому холлу. На девятом этаже предъявил карточку сидящему у лифта консьержу и пошел по круглому коридору. У двери с номером 916 тронул сенсор звонка. Подождал минуту, другую, снова позвонил. Доложить Бурмистрову и возвращаться в Департамент? Виктор представил, как Ольга, истекая кровью, лежит на полу, над ней навис маньяк с кухонным ножам, еще немного, и… Ситуация просто воняла подставой! Если начальник беспокоится за Ольгу, прислал бы оперов или велел войти и разобраться. Вот он войдет, а там трупы, и тут входит полиция… Кстати, ни охрана, ни консьерж не спросили, к кому он идет! Дед Ляо часто приговаривал: «Параноики живут трудно, но долго». Виктор, сожалея, что не параноик, попытался открыть дверь карточкой. Дверь не поддавалась. Закрыта на засов, но только успел подумать, как замок щелкнул и ему в лоб уперлось что-то холодное и металлическое. — Не надо в меня стрелять, — сказал он, когда Ольга, схватив его за лямку комбинезона, втянула в прихожую. Неплохо живут архитекторы на пенсии, подумал Виктор. Шесть комнат с изогнутыми по дуге большими окнами, обстановочка недешевая. Хозяин квартиры, крепкий, лысый старик копался в ящиках встроенного шкафа, выбрасывая оттуда книги, картонные папки, мелкие коробочки… Ольга спрятала в сумочку травматик и спросила: — Чай или кофе? — Будет тебе и чай, и кофе, — пообещал Виктор. — Начальство на ушах ходит, пропал сотрудник, пора объявлять розыск… — Да ладно! — перебила Ольга. — Я вчера отпросилась, сказала, что приболела. Полчаса назад он звонил, спросил, где я нахожусь. Я сказала, что дома, и завтра выйду на работу. Виктор задумался. Непонятная ситуация. Дядя Вася, как назвала Ольга архитектора, был, по ее словам, дальним родственником, но в отделе кадров сведения о родственниках собирались тщательно и глубоко. Набрал номер Ольги. Длинные гудки, ее навигатор не реагирует. Набрал другой наугад — ответил хриплый голос на незнакомом языке. — Ты во что впуталась? — спросил он. — Ни во что, — ответила Ольга. — Дяде Васе надо помочь найти одну вещь. Если не найдет, будет плохо. А я не хочу, чтобы ему было плохо, и не только потому, маме и сестре… — Да вот же она! — с этими словами дядя Вася вытряхнул из шкатулки флешку. — Что в ней? — одновременно спросили Ольга и Виктор. — Коды доступа к файлам в одном сетевом хранилище. Документы, проекты зданий, переписка… Никита Демченко пару месяцев назад попросил, если что с ним случиться, передать в любой надзорный орган. Ольга у нас по этой части, но я долго не мог найти, куда спрятал… — Так его убили? — насторожился Виктор. — Говорят, несчастный случай. Но что делал Никита на стройке и почему отказали сразу две опоры принтера? — Кому выгодна его смерть? — Если здесь то, о чем я думаю, — он повертел в пальцах флешку, — то многим. Вы знаете, какая идет война между проектами нового генплана Москвы? — Я был на выставке в Манеже, видел макеты, — ответил Виктор. — Какой нравится? — спросил Зельдин. — С супервысотками, в которых расселят жителей микрорайона, а двенадцати и шестнадцатиэтажные панельки снесут, устроив зеленую зону? Или законсервировать Большую Старую Москву, облагородить панельки яркой облицовкой, загнать инфраструктуру под землю, расширить парки и аллеи? — Да мне всё равно. Бункер не трогайте, и ладно. — Здесь замешаны такие деньги, что доберутся и до ваших детей подземелья. Мировой экономический кризис, видите ли. Серьезные игроки финансового рынка заинтересованы в инвестициях. Разумеется, под жестким контролем государства, тут не забалуешь. — В чем криминал-то? Архитектор подошел к окну и жестом подозвал Виктора к себе. — Видите аквапарк? Тоже бились две компании. Когда построили, всплыло, что у них один хозяин. Никита мог и по конкурсу унюхать нечистую игру. Я исполню его волю, и пусть этим занимаются кому положено. Виктор набрал номер Бурмистрова и бодро отрапортовал: — Все в порядке, Николай Семенович, мы с Ольгой едем в офис. — Оставайтесь на месте. К вам подъедет Грицаев, ему по пути, подвезет, — ответил по громкой связи начальник и отключился. — Кто такой Грицаев? — Виктор посмотрел на Ольгу. — Ох, так это же Володя! До тебя работал у нас, разбился насмерть. Байк слетел с развязки, а внизу грузовой состав… — Сигнал опасности? — спросил Зельдин. — Надо уходить. Мой терминал, сами понимаете… Навигатор на даче, а ваши, если уже начальство под контролем… О! Мы, кажется, опоздали! Виктор подошел к окну. К стоянке у аквапарка вырулил микроавтобус с проблесковым маячком, из него выскочило несколько человек и быстро перешли улицу. — Перехватят у лифта, — сказал Зельдин, вытирая цветастым платком пот со лба. — Вы же проектировали это здание, — сказала Ольга. — Может, запасные выходы? Или вентиляционные шахты? — У нас кондиционеры в каждой… Замолчал. Взял из шкафа куртку. На кухне за декоративной колонной, облицованной изразцами «под старину» пряталась дверь в каморку с кабелями и трубами коммуникаций, шаровыми кранами и мигающими светодиодами счетчиков. — Ну-ка, помогите! Виктор зашел за ним в каморку и придержал панель, которую Зельдин снял с креплений. За панелью обнаружилась ниша метр на метр. — Поворачиваем вверх и тянем на себя, — Зельдин взялся правой ладонью за ручку в глубине ниши, а Виктор, боком вставший к стене, левой схватил вторую. Часть стены, чвакнув, ушла вниз. Ольга вздрогнула от уличного шума и гула ветра, а Виктор понимающе хмыкнул. Отодвинув в сторону дядю Васю, по пояс вдвинулся в проем и, высунув голову наружу, огляделся. На расстоянии вытянутой руки перед ним светлели квадраты прорезей. Практически лестница. Внизу поле зрения перекрывал короб кондиционера. Но почти метр свободного места слева. Можно рискнуть… Виктор подался назад в каморку и спросил Зельдина: — Из чего сделан щит с дырками? Выдержит трех человек? Зельдин потер подбородок, что-то вспоминая. — Армированный пластик, выдержит. Но в этом нет нужды. Бросайте вниз навигаторы и быстро за мной. Подойдя к декоративной колонне, Зельдин приложил большой палец к изразцу с рисунком самовара. Тихий щелчок, нижняя часть колонны ушла вбок, открыв винтовую лестницу. Не успел Виктор подняться за Ольгой и Зельдиным на пару ступеней, как затренькал домофон. Тут проем закрылся. Было слышно только кряхтение дяди Васи и цоканье Ольгиных каблучков. Слабый фонарик Зельдина высветил помещение с таким низким потолком, что Виктор инстинктивно пригнул голову. Балки стальной паутиной сходились к оси здания, их подпирали конструкции, похожие на косые кресты. — Межэтажное усиление каркаса для гашения колебаний, — пояснил Зельдин. — Изначально проектом не предусматривалось. Во время отделки знакомый специалист немного поправил программу монтажного принтера. — А смысл? — удивилась Ольга. — Никита запугал своими теориями заговора, да и времена были непростые. Вот и пригодилось. И двинулся в гущу крестообразных опор. Потом они спускались по скобам узкого бетонного колодца. Виктор боялся, что Ольга сорвется, и прикидывал, как ее удержать, если она свалится ему на голову. Обошлось. Колодец заканчивался в коммуникационном тоннеле. Несколько минут шли, пригнувшись под трубами и проводами на кронштейнах. Потом из бокового хода потянуло знакомым запахом. Свернули и вскоре, попав в канализационный коллектор, выпрямились. «Все ходы ведут в Бункер» — пробормотал Виктор, а Зельдин сказал, что это хорошая идея: там, мол, легко затеряться. Виктор подумал, что если объявили розыск, то местные патрули уже бдят. За содействие властям иногда перепадает гуманитарная помощь, сразу уходящая на прилавки. Шли, судя по меткам на стенах, в нужную сторону. Виктор останавливался у каждого колодца, иногда поднимаясь на пару скоб вверх, и, наконец, решился. Тяжелую заглушку люка сдвинули вместе с Зельдиным. Для пенсионера он держался бодро. На автобусной остановке присели отдохнуть, заодно изучая ленту новостей на инфорпанели. Розыск пока не объявляли, иначе их лица каждые несколько секунд появлялись бы на ленте. Минут через двадцать добрались до Ясенево. Виктор помнил, что в одном складском помещении есть точка входа-выхода. Зельдин предложил в любом терминале выгрузить флешку, а потом лечь на дно. — В Бункере не любят слово «дно», — сказал Виктор. — Может прилететь в лоб. Зельдин поднял брови, но промолчал. У торгового центра метка, гвоздь с медной головкой, намертво вбитый в стык облицовочных плит, быстро нашлась. — В компьютерном отделе терминал и бесплатный доступ, — сказал Виктор. — Я в супермаркет на нулевом этаже, возьму еду. Встречаемся там. — Всё сделали, — сказала Ольга, вместе с Зельдиным ожидающая Виктора у кассы. Он кивнул на пакеты и бутылочки с водой. — Разбирайте, и за мной! Спустились на грузовом лифте в подвал, миновали сектор упаковки под удивленные взгляды лихо орудовавшего топором мясника и оказались у дверцы с табличкой «Химия». В складе на полках — ряды черно-желтых аэрозольных баллончиков, вдоль стены синие пластиковые бочки. Одна была открыта и воняла хлоркой. Люк как назло оказался под ней, и пока Ольга чихала и кашляла в платок, Виктор и Зельдин, стараясь не дышать, сдвинули бочку в сторону. К знакомым уровням вышли часа через два. Прошли мимо скворчащих, шипящих, булькающих прилавков, источающих ароматы на любой вкус. Пару раз свернули в проходы между широкими «проспектами», и, наконец, спустились к ярусу, куда туристов не водили. Когда-то здесь было хранилище, а сейчас в грузовых контейнерах, стоящих друг на друге в шесть этажей, обитала самая беднота. К контейнерам поднимались строительные леса времен допринтерных строек. Краска с труб давно слетела, крепления проржавели, а мостки опасно трещали под ногами. Виктор заплатил смотрящему за ключ с биркой и узнал, где справлять нужду. Поднялись на третий ряд. От прежних жильцов остался крытый грязноватой кошмой поролоновый матрас на листе из стеклопластика, углы которого опирались на кирпичи. Треть контейнера прикрывала занавеска из выцветшей ткани, за ней — скособоченное кресло-кровать, а вместо стола — картонный ящик. Люминофорная полоса на потолке еле освещала убежище. Ольга заняла кресло, а Виктор и Зельдин сели на тут же просевший матрас. — Сойдет — сказал Зельдин, — Если информация дошла, конкурс отменят и всем будет не до нас. Если перехватили, что не исключено, дня через три после конкурса контракт подпишут на высочайшем уровне. А любые разоблачения объявят происками конкурентов. Так что эти дни пересидим здесь. Неплохо бы перекусить, а то после беготни аппетит разыгрался. — Я так понимаю, душа здесь нет, — сказал Ольга. — Но руки-то вымыть надо! — Санитарный блок на каждом четном этаже, но одна не ходи. Зельдин с Ольгой ушли приводить себя в порядок. Виктор достал батон, нарезки с ветчиной и сыром, бутылки, распечатал упаковку бумажных салфеток. Потом сходил сам, заодно узнав у смотрящего, где тут рядом скупка. Когда вернулся, Ольга уже разложила нехитрую снедь, а дядя Вася открывал бутылочки с питьевой водой. Перекусили. Разложили кресло-кровать. Одна из ножек подозрительно перекосилась, но выдержала Ольгин вес. «Нелепая ситуация, — подумал Виктор. — Было бы правильно сразу двигаться к Департаменту. Свои не дадут полиции борзеть. Да и какие у полиции к нам претензии?..» Зельдин вдруг щелкнул пальцами. — Никита, мир его праху, сейчас бы посмеялся, — сказал он. — В студенческие годы мы часто спорили о путях развития архитектуры. Он считал, что прямые углы в строительстве это архаика, тупик, возвращение на подсознательном уровне к пещерам и норам. — Думаете, его все же убили? — невпопад спросила Ольга. Зельдин ответил, что Демченко был человеком увлекающимся и немного скандальным. На втором курсе его доклад о Гауди кончился дракой. Когда он хитро связал нелюбовь великого испанского архитектора к прямым линиям с китайской демонологией, какой-то студент из Барселоны кинулся на него с кулаками. — Вы, архитекторы, горячие парни, — хихикнула Ольга. — Люди творчества живут на нервах. Великие замыслы сталкиваются со вкусами тех, кто оплачивает их воплощение. Вот он такой весь демиург, из ничего за шесть дней создает прекрасное нечто, достойное вечности, а денежный мешок, ковыряясь в носу, нагло требует здесь убрать, здесь добавить, а тут вообще все поменять! И если не ковыряется в носу, а курит дорогую сигарой, не требует, а вежливо просит — все равно. Одни становятся циниками и живут по принципу «любой курятник за ваши деньги», другие, самые талантливые, хотят что-то доказать, хитрят, интригуют, — а заканчивается все депрессией. — Не надо про депрессию, — тихо попросила Ольга, сморщив нос. — Извини, я забыл… Ольга посмотрела на Виктора и после долгого молчания сказала: — У моей сестры тяжелая форма депрессии. После смерти отца мать заболела, сестра сильно переживала, присматривая за ней, пока я училась. Сейчас сидит на таблетках… — Разве это болезнь? — спросил Виктор. — Я думал, вроде плохого настроения. На сейнере у нашего старпома тоже бывала депрессия, если рыба не шла. Так он черного перца в водку бухнет, стакан ввинтит и снова бодрый такой, веселый. Ольга только махнула рукой, а Зельдин пояснил, что тяжелую депрессию водкой не вылечить, поскольку в таком состоянии всё не в радость и ничто не доставляет удовольствие. — Ангедония, — сказал Ольга. — Лечащий врач так это назвал. Виктор сочувственно покачал головой. Раз есть название, значит, есть и болезнь. — Дядя Вася советует поменять жилье, но мать не хочет. «Причем здесь жилье?», — хотел спросить Виктор, но тут Зельдин стал рассказывать о влиянии ландшафта и архитектуры на здоровье. Он рассуждал об эмпирике геомантов, о взаимодействии ландшафта на психотипы этносов, о том, что вид из больничного окна на цветущие растения приводит к росту числа выздоравливающих, а на глухую стену — наоборот. Рассказал Зельдин и о статистике, которую собирал покойник в поисках взаимосвязи между архитектурными комплексами в больших городах с психическими заболеваниями и самоубийствами. — И нашел? — удивился Виктор. Неужели из-за кривой стены или грязной кляксы на фасаде кто-то наложит на себя руки? Зельдин пояснил, если речь идет о статистике, то отклонения могут быть как в сторону уменьшения от усредненного параметра, так и увеличения. Все факторы, в том числе невербальные команды, учесть невозможно. Ольга загрустила, а Зельдин спохватился. Это идеи Никиты, который из любой мелочи мог составить теорию заговора. Когда началось массовое использование строительных принтеров, Демченко выступил против. Пугал хакерами. Мол, взломают систему заправки картриджей, влезут в программы управления, изменят компоненты, например цементирующих реактивов. А испарения от стен начнут воздействовать на психику, а то и на рождаемость. Подобных страшилок, добавил Зельдин, в сети хватает. Хотя после одного выступления Никиты начали копать и вскрылось, что некий комбинат использовал просроченные картриджи и добывал песок для бетона из карьера рядом с могильником химических отходов. Головы тогда летели, как кегли, и сроки шли с глубокой конфискацией. Под негромкий говор Ольга клюнула носом, зевнула, извинилась и вытянулась в кресле. Виктор сказал, чтобы дверь открыли на условный стук, а он пока сходит за припасами. Дети из веревки и доски устроили качели. Между рядами на таких же веревках сохнет белье, кто-то визгливо ругается сразу на десяти языках, кто-то поет на арабском, большие лопасти в вентиляционной дыре над потолком втягивают дымы из жестяных труб самодельных жаровен. У лестницы сидел смотрящий с короткой трубкой в зубах, рядом на грязном бетоне лежал пьяный негр — судя по цвету и запаху лужи, в собственной моче. На ярусе кипела жизнь, и никто вроде бы не страдал ни от какой депрессии. В ближайшей лавке набрал еды. Нашел точку скупки. Молодой таджик вывалил десяток навигаторов, выбрал старый, с тусклым дисплеем, и гарантировал только один звонок. Взял за него, как за новый. Когда Виктор вернулся к контейнеру, створка двери оказалась полуоткрытой. Ругнувшись, дернул ее на себя, нырнул внутрь и прижался к стене. Ольга спит. С лязгом захлопнул дверь. — А!.. Что! — Ольга вскинулась и жалобно сказала: — Господи, как голова болит! — Где дядя Вася? — спросил Виктор, опуская пакеты на пол. — Не знаю. В сортире, наверное, — со стоном поднялась и, пробормотав, «мне тоже надо», поплелась к двери. — Подожди, я с тобой. Ольга хихикнула, но тут же скривилась, прижав пальцы к вискам. В санблоке Зельдина не было. Вернулись в контейнер. — Надо ждать, — сказала Ольга. — Подождем, — согласился Виктор. — Аптечку в офисе забыла. У тебя от головы ничего нет? Виктор кинул ей упаковку анальгетика, задев боковой кармашек аптечной сумки. Вывалилась костяшка «цзю» и отскочила от пола в щель между матрасом и кирпичами. Присев, сразу её нашел. И не только её. Дотянувшись до аэрозольного баллончика в черно-желтую полоску, Виктор осторожно вытащил его и обнаружил, что к нему знакомым цветастым платком примотан круглый предмет, тоже знакомый аж со времен пограничной службы. — Это что? — спросила Ольга, запивая таблетку. — Средство против тараканов. А это безоболочная граната с взрывателем нажимного действия. Вместе — бомба. Небольшая, но в закрытом объеме никто отсюда не уйдет. — Ой, — только и сказала Ольга. — А как же дядя Вася? — Сволочь твой дядя Вася! — только ответил Виктор. Вывинтил взрыватель, завернул в платок и спрятал в поясную сумку. Туда же, прижав на миг ко лбу, отправил и костяшку, а гранату сунул в карман комбинезона. Эксперты разберутся. Выйдя на поверхность недалеко от палеонтологического музея, достал навигатор и задумался — кому звонить? Роль Бурмистрова непонятна. Номер, который в свое время дал Олег, запомнился, но на такие высоты обращаться без серьезного повода боязно… — Дай позвонить сестре, — сказала Ольга. Он отдёрнул руку. — Только один звонок, — и чтобы не передумать, набрал номер. Виктор попытался в двух словах обрисовать ситуацию, но запутался. Плюнул на то, что линия не защищена, сказал код высшего приоритета, за использование которого всуе в лучшем случае пара лет общего режима. На том конце велели идти к любому полицейскому участка и назвать себя. Ольга, услышав его слова, вздрогнула. — Можно, я домой поеду, — робко попросила она. — Мама и сестра… — Решай сама, — сказал Виктор. В участке его, не говоря ни слова, заперли в одиночную камеру. Чуть позже начальник отделения молча принес воду и бутерброды. Через три часа выпустили, сказал, что можно идти домой и спать спокойно. Выспаться не удалось. Снилось, как скачет по уровням Бункера, отстреливая плоские, словно вырезанные из бумаги фигуры. Проснулся от боли в ногах, словно впрямь бегал всю ночь. В офисе продолжались сборы. Бурмистров заглянул в отдел, поторопил, отозвал Виктора в сторонку и сказал, что к нему нет претензий. И тут же исчез за дверью, даже не спросив, где Ольга. Через пять минут на его терминал пришло сообщение, куда и когда явиться для устного доклада. Место было необычное, но Виктор решил, что его уже трудно чем-то удивить. Незадолго до срока он оказался в Тропарёве, у дверей храма Архангела Михаила. Вошел, поставил свечку у иконы Николая Чудотворца, постоял, дожидаясь, пока исчезнет внутреннее напряжение, не покидавшее последние дни. Во дворе храма его встретил крепкий мужчина с выправкой профессионального телохранителя и кивком указал в сторону аллеи, ведущей к станции метро. Через несколько шагов его окликнули. На скамейке сидели Олег и Сергей Викторович. Большое начальство, подумал Виктор, и по спине пробежал холодок. — Присаживайтесь, юноша, — сказал Сергей Викторович. — Не спеша расскажите обо всем, что считаете важным. А потом о неважном. Виктор сосчитал в уме до десяти и начал говорить. — Ну, что же, — примерно через час сказал Олег. — Картина в целом ясная. Бурмистров хотел вас предупредить, чтобы опасались Зельдина. Полиция приехала вас спасать. Но в целом неплохо, весьма неплохо. Вы смешали карты, он не понял ситуацию, начал метаться, не все концы затер. Теперь следователи копнут глубоко. Получишь допуск, узнаешь детали. — На той флешке, что сбросили в сеть, ничего не было? — попробовал угадать Виктор. — А сам «дядя Вася» был в доле? Олег и Сергей Викторович переглянулись. — Информация была заархивирована, пароль у Зельдина, Зельдина задержали, не поверишь, за неправильный переход улицы. Насчет доли… Её он хотел получить, шантажируя корпорацию. Малую толику, полпроцента, но ради нее взорвал бы весь ваш клоповник. — Друга своего, Никиту, тоже он? — У Зельдина, говоришь, есть знакомый хакер? Копнут и здесь. — Стало быть, мы были наживкой? Что теперь будет с Ольгой? Сергей Викторович и Олег переглянулись. — С сегодняшнего дня Скобелева в штате аналитического отдела, — сказал Олег. — Это она нашла какие-то мелкие нестыковки в открытых отчетах Департамента и вывела на след Зельдина. Несмотря на родственные чувства. «Вот оно как!» — безразлично подумал Виктор. — В общем, и с тобой ясно, — продолжил Олег. — Немного погонять на тренингах, подучить, и готовый Наблюдатель. — Ты не обратил внимания на его интуицию, — возразил Сергей Викторович. — Молодой человек, что вас заставляло действовать так, а не иначе? — Ну-у… — замялся Виктор, — наверное, ощущение неправильности. — Вот, — Сергей Викторович поднял палец. — Определим в стажеры к опытному Уполномоченному, а с годами, чем черт не шутит… — Кто здесь черта поминает! — рявкнул сердитый бас над головами. Над скамейкой возвышался священник в рясе. — Присаживайтесь, отец Михаил, — сказал Сергей Викторович. — Мы тут с юношей беседуем. Перспективный, вырос в Бункере, повидал жизнь. — Что, служивые, очередную душу в тенета мирские затягиваете? — Так ведь государству и Государю служба, — сказал Олег. — А ну как правитель с пути истинного сойдет, — прищурился отец Михаил. — То-то и оно. Поаккуратнее со рвением, рвение без разумения к соблазну склоняет. — К какому соблазну? — спросил Виктор. — К простым ответам на любые вопросы. Тогда жизнь станет простой, беззаботной. Не жизнь, а праздник! Вот как у вас там, внизу. Виктору не нравилось, что по адресу Бункера прохаживаются все кому не лень. Он возразил отцу Михаилу в том смысле, что не умеющие радоваться жизни люди заболевают и потом долго лечатся… — Как, говоришь, — перебил его священник, — ангедония?! Ишь, чего выдумали, лишь бы смертный грех уныния покрасивше обозвать. Кто же не велит радоваться? Всё хорошо в меру. Ты помни, что по службе твоей придется в людях на вид прекрасных, сомневаться, искать за ними дела ужасные. Испытывать будет жизнь тебя всегда, специфика такая у вашего Департамента. Не ликуй беспричинно, но и не копи в душе тоски, потому что с годами тебе может показаться, что все вокруг дерьмо. Помни, все вокруг творение Божие и всему есть место и цель. И не стоит впадать в уныние из-за всякого дерьма. Виктор задумался над странными словами отца Михаила и заметил, что его собеседники покинули аллею, лишь когда уходящее за горизонт солнце сквозь дыру в облаках заиграло на позолоченных куполах. ………………….. ………………….. ГЕВОРКЯН ЭДУАРД ВАЧАГАНОВИЧ ____________________________ Московский писатель-фантаст, критик и публицист Эдуард Геворкян родился в станице Харанор (Забайкалье) в 1947 году. Получил два высших образования — на физическом факультете Ереванского государственного университета и филологическом МГУ. Работал лингвистом в НИИ, на родном факультете в МГУ, в редакции журнала «Наука и религия», редактором в издательствах, заместителем главного редактора журнала «Если», до ухода на пенсию — в сфере пиара и рекламы в Альфа-банке. Первый НФ-рассказ — «Храните фотографии любимых» — писатель опубликовал в 1977 году. Известность автору принесла повесть «Правила игры без правил» (1983), выдвинувшая Геворкяна в число лидеров так называемой «четвертой волны» отечественной НФ. Однако первое крупное произведение — роман в жанре посткатастрофической социально-философской НФ «Времена негодяев» — увидело светлишь в 1995 году. Книга была удостоена премии Б. Стругацкого «Бронзовая улитка». 8 1999 году вышел его новый роман — «Темная гора», заслуживший премию критиков «Филигрань». Повести «Возвращение мытаря», «Чужие долги» и некоторые рассказы также были отмечены литературными премиями и наградами. Эдуард Геворкян хорошо известен читателям и как публицист. Рассказ «Ангедония» тесно связан героями и описываемым миром с рассказом «Нейтральная полоса», опубликованном в «Если» № 2, 2016. Иван Наумов ОДИНОКОЕ СОЛНЦЕ /фантастика /город-крепость Аз Рахмета взяли прямо в Марьиной Роще, в собственных хоромах, едва начало светать. Не гавкнула сторожевая, не зазвенел охранный колоколец. Только Феодора поднялась из постели, набросила на плечи платок и скользнула к окну, почуяв недоброе. Запотевшее стекло сверкало каждой капелькой в лучах уличного светильника. А за неверным ночным мерцанием стлалась серая рассветная хмарь. Но что-то Феодора там углядела, лишь охнула: — Рахметушка! Тут и лопнула внизу входная дверь. Дубовой доски дверь, между прочим, помудрее, чем в ссудных домах Мещанской или Плющихи, — от любых напастей заговорённая, с уходящими в стены запорами и коваными петлями заподлицо. Разлетелись мелкой россыпью защитные зеркала, опали пеплом обереги. Заходи, кто хочешь. Думал Рахмет через окно крышами уйти, да по стеклу уже зазмеился колючий вьюн, что ни миг — новый побег шипы выпускает. По лестнице забухали сапоги. Феодора не пала духом — давно знала, что однажды так и случится. Встала, подбоченясь, в дверях спальни, лишь глянула раз через плечо — то ли жалобно, то ли жалостливо. — Вернусь, — негромко сказал Рахмет. — Гривни — знаешь, где. Сову упреди. Он сгрёб с подоконника несколько птичьих перьев, надломил каждое и бросил на пол. Обвёл взглядом комнату: выцветшие обои с тиснёным цветочным узором, расшитые рыбами подушки на перекидной скамье, горку, одёжные сундуки, разобранную постель… Тугой жгут воздуха ворвался в комнату, подхватил его и вмял в потолок. Завяз Рахмет, что муха в паутине, ни пальцем шевельнуть. Нос расплющило, брови к ушам поползли. Сначала в комнату сунулись стрельцы, из коренных. Поводили влево-вправо стволами дробовиков, Феодору отогнали в угол. Даром что все в древолитовой броне с головы до пят, а глаза все равно напуганные, понимают, что не к корчмарю на кисель зашли. Следом через порог шагнул теневой. Кожаный плащ заговорами расшит, в пальцах правой руки ветер свистит, на плече финист когтями перебирает. Не иначе как сам начальник сыскного приказа Евпат Скорнило лично в гости пожаловал. — Ну, здравствуй, Соловушка! Ласково сказал, душевно. А в глазах, как в зеркале, заранее приговор написан — рудники глубокие да на годы долгие. — Обознались, ваше благородие, — просипел Рахмет. — Ошибка, должно быть, какая. Из Подвеевых мы, никаких Соловушков тут отродясь… Тотчас воздушный кулак въехал Рахмету под ложечку, аж слёзы навернулись. Чтоб не сомневался, значит. Теневой, брезгливо сметя сапогом в сторону ломаные перья, подошел близко-близко, так что остроклювая голова финиста оказалась прямо перед щекой Рахмета. — Ты меня, древляной, байками не корми, — тихо сказал Скорнило. — Пора за дела ответ держать. Птица коротким и быстрым движением клюнула Рахмета в шею, выдирая клок кожи с мясом. Вошел листвяной, затоптался в дверях. Очки на носу, бороденка пегая, повадки ученые. Вот, стало быть, кто с дверью разобрался. Развернул он себе перед носом приказной свиток и забубнил надтреснутым голоском: — Рахмет Подвеев, сорока лет от роду, древляного рода, сословия разночинного, а отныне разбойного, третьего дня заочно приговорен судом Срединного округа к острожному бытию вплоть до особого указания градоначальника лично. Острог подлежит замене на каторжные работы в рудниках Шатурского края — по ходатайству Теневой Думы и в связи с вопиющей нахрапистостью учиненных подсудимым злодеяний, список коих… Не сдержала тяжелого вздоха Феодора. Теневые ничего не забывают и никогда не отступаются. А тут такой случай отблагодарить за ущерб, нанесенный их имуществу. Пока листвяной перечислял вскрытые хранилища и ограбленные златовозы, ретивые стрельцы, задрав руки, обшарили на Рахмете одежду. Сдернули с мизинца печатку, сорвали с шеи цепочку со Священным Древом, простучали подошвы сапог — нет ли тайников. Во дворе ждал черный «воронок» с сонным водителем, у ворот мялся перепуганный околоточный, на цепи внатяг подергивал лапами скованный листвяным заклятием Оглоед. Рахмета в исподнем запихнули на заднее сиденье, запястья в наручниках, рот стянут подгнившей тряпкой. По бокам уселись рослые стрельцы. За окошками потянулись частоколы Марьиной Рощи, исконного древляного поселения, обиталища служивого и торгового люда, вотчины воров и перекупщиков. Потом под колесами застучали булыжники мостовой. Если на Лубянку, подумал Рахмет, то беда. И себя не спасешь и друзей подведешь. Одна надежа, что и так забита Лубянка, полнится через верх задержанными по кудесным делам и для простого осужденного уже не найдётся места… «Воронок» подле Самотеки свернул на Садовое. Миновал и Сухаревку, ощерившуюся конурками торговых рядов, пустыми в этот час, и ровный строй доходных домов по обе стороны Черногрязской — а это означало, что везут в «Таганку». Редкие духовые светильники бросали им вслед желтушные лоскуты. Немеркнущая еще спала — и оттого не знала, что знаменитый Соловей, былинный злодей, долгие годы наводивший страх на все приказы, принадлежащие княжескому теневому роду, препровождается по ее улицам в оковах и с вонючим тряпьем во рту на пересылку, чтобы вскоре раз и навсегда пропасть в болотах Шатуры. Буки Было предчувствие, что сразу поволокут в пыточную. Однако в «Таганке» не оказалось даже дознавателя. Стража ограничилась легким мордобоем, после чего Рахмета расковали, всунули в полосатую острожную рубаху и швырнули в холодную. Весть о поимке Соловья бежала впереди него. Таганская пересылка изнутри жила своим уставом. В переполненной холодной яблоку было негде упасть, но Рахмету со всем почтением выделили местечко наверху. Он упал на неструганые доски и закрыл глаза. Духота и запах сотен немытых тел заставили его окончательно поверить — попался! Обещание вернуться, данное Феодоре, не было пустословием, однако предстояло потрудиться, чтобы выбраться с пересылки или сбежать во время перевозки. Лучшие места в холодной занимали признанные воры из листвяных и древляных, да коренные, сплошь налетчики да убивцы. Преступников теневого рода здесь не водилось — по княжьему повелению их уже давно содержали в своих, отдельных острогах. Ближе к выдолбленной в углу вонючей выгребной яме жались древляные, что проходили не по блатному, а по кудесному делу. Мальчишки, вышедшие на Лубянскую площадь со своими нелепыми призывами, глупыми мечтами о равенстве между родами. Кудесный приказ вязал их пучками, но доброхотов не переводилось — тем более что накануне празднования пятисотлетия княжеского дома власть старалась держаться помягче и крикунам грозила от силы дюжина плетей. Блатные кудесных не жаловали, и молодняк жался в углу испуганным стадом. Рахмет с любопытством прислушался к разговору, затянутому одним из коренных с доверчивым кудесным — худым черноглазым пареньком. Тот и заговорить не успел, как сразу выболтал коренному свое имя. Охрана по одному выкликала кудесных. Мальчишки уходили и больше не возвращались — по порции горячих на спину, и домой, к мамкам-папкам, а те небось и сами добавят. Козява — так коренной представился незадачливому кудесному — добродушно предложил мальчишке попить из своей плошки. Тот заколебался, но согласился, опасаясь оскорбить отказом. Рахмет приоткрыл глаза — и успел заметить, как одним движением пальцев Козява выковырнул из-под ногтя невидимое глазу зернышко и уронил его в плошку. Беспечный паренек сделал несколько больших глотков — в холодной и впрямь было жарко, а от страха и у матерых волков горло сохнет. Рахмет только вздохнул, да и повернулся на другой бок. К его лежанке протиснулся какой-то листвяной. По суетливым повадкам легко было догадаться, что он в услужении. — Соловей, тебе Кабан велел передать… Ну, точно! Поспевала воровато оглянулся и приблизил к Рахметову уху тонкие, змеюками гнущиеся губы. — Через час стража сменится, а у нас там человечек. Выведет, будто на допрос, а на дворе отпустит. Там водовозы поутру толкутся, в пустой бочке внешнюю охрану проедешь, и — здравствуй, Пресня, я вернулся! — Ты что ж, — Рахмет отстранился и пристально посмотрел поспевале в глаза, — свободой торгуешь? — Зачем обижаешь, напраслину возводишь, — затараторил тот, за словесами пряча боязнь, — мы ж со всем почтением-уважением, не дело это — Соловью в клетке сидеть! Сорок гривень занесешь Мирохвату-шапошнику на Хитров, там любой подскажет. А Кабан на полгода к тебе в долю войдет. Не думай плохого, не нахлебником — и бойцов даст, и пару пулеметов! Большие дела сможешь крутить! Рахмет покосился туда, где, привалившись к стенке, на верхней лежанке отдыхал толстобрюхий бородатый листвяной. Тот медленно и едва заметно кивнул в ответ: не боись, дело стоящее! — Что ж твой Кабан сам тут сидит, коли стража прикормленная? — Уважаемому вору и в остроге чертог, — льстиво улыбнулся поспевала. — Да и не влезет Кабан — в бочку-то! Гнусно захихикав, тонкогубый начал пробираться назад, переступая через лежащих вповалку пересыльных. — Надумаешь — только мигни, — сказал он напоследок. А паренька-древляного уже почти сморило. Быстро действует маков цвет, хороши снадобья у коренных. Шатаясь, наступая на лежащих, никого уже не боясь, он бродил по холодной, то мыча, то заливаясь неудержимым смехом. Козява смотрел на него, почти по-отечески — хотя и возраста они были одного, и стати, и масти. Древляного закачало, он сделал несколько широких пьяных шагов и ухватился за лежанку Рахмета, цепляя ладонями занозы. Рахмет развернулся к нему, хотел оттолкнуть, но паренек вдруг заговорил громким шепотом, прерывисто и страстно: — Сбереги, умоляю, сбереги!.. Ты древляной, я древляной, важнее нету… Чую, силы тают! Потеряю — не прощу себе!.. Сбереги!.. Что-то маленькое и твердое, размером с лесной орех, оказалось у Рахмета в горсти. У паренька совсем подкосились ноги, он споткнулся о скрючившегося на каменном полу бродяжку и рухнул через него спиной вперед. Козява и его соватажники загоготали. — Алим Юсупов! — гаркнул стражник. — На выход! Козява глумливо ощерился: — Иду, господин охранник! Цыкнул на зароптавших кудесных, и те поникли как трава. Вихляющей походкой коренной вышел из холодной, напоследок махнув остающимся — счастливо, мол, оставаться! А настоящий Алим Юсупов без чувств лежал в углу. Проснется — узнает свое новое имя, да и отправится с ворами лес валить или уголь рубить, разбираться никто не станет. Дело обычное — каждому своя доля. Рахмет разжал кулак и посмотрел на загадочный орешек. Перевоплощенное растение? Вряд ли — и на вид неживое, и на ощупь. Оберегов таких он тоже отродясь не встречал. Вокруг Рахмета всегда крутился народ всяких родов и сословий, и он не без основания считал себя всезнайкой. Странным было не то, что паренек смог пронести в холодную неучтенный предмет — ловкость рук отличала любого древляного, — а то, что в орешке-камушке этом угадывалась ценная вещь, совсем, совсем непонятного назначения. Толстомордый Кабан смотрел вопросительно прямо на Рахмета. Где-то в глубине пересылки ударили склянки. И Рахмет неожиданно для себя кивнул в ответ. Листвяной удовлетворённо качнул головой, шепнул пару слов своему по-спевале, и тонкогубый начал пробираться к дверям. Алим спал мертвым маковым сном, так и не сняв ног с бродяги. Рахмет не удивился, когда вскоре у двери выкрикнули его имя. Под удивленными взглядами блатных и кудесных он вышел из холодной. Лицом к стене дождался, пока стражник справится с засовами. Рано, конечно, радоваться, но почему же нет предвкушения удачи? Пока безликий страж вел его от решетки к решетке, Рахмет раз за разом прокручивал в памяти разговор с тонкогубым. И вдруг все маленькие странности этого утра сложились в простую и удручающую картину. Среди теневых княжьего дома всяко найдется пара желающих свернуть шею Соловью-Разбойнику. Но смертную казнь высочайшей милостью год назад превратили в пожизненные рудники, да еще и с разъедающей разум надеждой на «особое указание». Только разве кто запрещал убить заключенного при попытке к бегству? Пальнуть по бочке из дробовика — большего и не надо. То-то листвяной расщедрился! Взялся долю обсуждать, будто не знает: с древляным торговаться — без штанов остаться. Льдинка пота сбежала по позвоночнику. А страж уже отпирал служебный ход. Со двора пахло навозом, доносилась ругань тележников, фырканье лошадей. — Третья бочка, — не глядя на Рахмета, сказал страж. — Двинь мне в челюсть только! Попроситься назад в холодную? Нет уж. Рахмет без размаха хлестко влепил стражнику в скулу и сквозанул по узкому проходу, зажмурившись, стараясь не думать о пуле в спину. В бочку он точно лезть не собирался. Выручай, авось! Разношерстный народ, оказавшийся в «Таганке» по своей воле — водовозы, поставщики, приказчики торговых домов, — большей частью толклись на крыльце учетчика в противоположной стороне длинного узкого двора, рядом с коваными острожными воротами, преградой, отделявшей Рахмета от вольного мира. Дюжина подвод выстроилась рядком в ожидании разгрузки или оплаты. Пригнувшись, Рахмет подобрался к задам телег. Миновав круглобокие бочки четырех водовозок, он подобрался к следующей подводе. В нос ударила кисло-сладкая вонь портящихся овощей. Листвяные из пригородов всегда охотно скупали отходы и помои на корм крепкой желудком перевоплощенной скотине. Не раздумывая, Рахмет перевалился через край. Он с трудом зарылся с головой в склизкие залежи гниющей репы и брюквы. Пытаясь закопаться глубже, он нащупал… чужую руку. Жёсткие пальцы медленно сжали его ладонь. Рахмет едва не закричал. Прошла вечность, прежде чем послышались приближающиеся голоса хозяев подводы. Телегу мотнуло, качнуло, затрясло. Листвяных было двое, то ли братья, то ли отец с сыном. До Рахмета доносились обрывки разговора — деревенские сплетни, нудное обсуждение цен, шуточки про Хавронью, которая и не такое лопала… Не шевелясь, не смея высвободиться из затянувшегося рукопожатия, задыхаясь от тошнотворного брюквенного смрада, Рахмет впал в тяжелую полумертвую дрему. Отъехать подальше, подальше, подальше… Снилась гороподобная Хавронья, мелющая зубами-жерновами его руку, финист начальника сыска — тот клевал в лицо, норовил добраться до глаз… Телега надолго встала. Сколько Рахмет ни прислушивался, листвяных слышно не было. Он высунулся на поверхность, жадно глотнул свежего воздуха, огляделся. Лошадка понуро стояла перед воротами в высоком частоколе одиноко стоящего в лесу поселения. Листвяные по ту сторону возились с засовами. Медлить не стоило. — Давай, братка, поспешай! — негромко позвал Рахмет, судорожно высвобождаясь из-под гнили. Он все сильнее тянул на себя держащую его руку — пока среди разноцветных овощей не показалось синюшное лицо, вывалившийся язык и закатившиеся глаза беглого коренного Козявы. Веди Полосатую острожную рубаху пришлось бросить в болоте. Какое-то время Рахмет бежал перелеском вдоль тракта, падая ниц каждый раз, как в поле зрения показывался обоз, самоходка или всадник. Спешить, спешить, спешить, ныла рана на шее. Быстрее, быстрее, пока не дошла до сыскного приказа весть о бегстве Соловья, пока не лег на крыло белоглазый финист, знающий беглеца на вкус. Рахмет ввалился в первую же придорожную корчму — как был, голый по пояс, все тело в разводах бурой болотной тины. — За ради Мокоши-Милостивицы, — хрипло выговорил он, взглядом показывая на стойку с напитками. — Ограбили, лиходеи, и гнутой княжки не оставили! Редкие утренние посетители с любопытством разглядывали незадачливого купчину — в такой близи от Немеркнущей бытовой разбой считался редкостью. Корчмарь, вислоусый древляной, долго изучал разбитое лицо и мокрые штаны нищего гостя. Потом вынул из-под стойки граненый стакан и наполнил его до краев мутной дешевой сивухой. Рахмет опрокинул пойло в глотку, даже не задев лунку от выбитого зуба. — На заставу бы доложить, — без особой охоты протянул корчмарь. — Благодарствую, — ответил Рахмет, — сам справлюсь. Далеко ль? Благодатное пахучее тепло расползлось в груди, и фини-стова метка успокоилась, перестала дергать почти сразу. — С полверсты будет, — сказал корчмарь уже вслед голопузому гостю. Рахмет обогнул заставу, едва не заплутав в дремучем бору, и снова выбрался ближе к дороге. Вскоре ему повезло. Ветер издалека принес низкое злое мычание. Над макушками молодого березняка, подступившего к самой дороге, показались две пары саженных рогов и холмообразные загривки бычаг. От каждого шага огромных животных земля уходила из-под ног. Вереница сцепленных телег длинным поездом выползала следом за ними из-за загиба дороги. Рахмет задолго до приближения обоза перебрался через глубокую канаву вдоль обочины — на неожиданное появление купцы могли ответить и стрелой, и пулей. Навстречу ему, ловко прошмыгнув между шагающими столбами бычажьих ног, заспешил мужичок-древляной на толстобокой лошадке — провожатый. Он издалека показал обрез двустволки, а Рахмет успокаивающе поднял руки, предъявляя открытые ладони. Не стоило врать бычажным про ограбленный обоз — любой уточняющий вопрос мог раскрыть обман. — День добрый, — улыбнувшись, крикнул Рахмет, на ходу соображая, что он скажет дальше. В итоге провожатый услышал печальный сказ недотепы-чинуши о глупом и стыдном азартном проигрыше в веселом доме на двадцатой версте. Вскоре Рахмет трясся в жесткой и душистой перевоплощенной луговой зелени, каждая травинка в палец толщиной. Словоохотливый тележник, поглядывая на дорогу, засыпал Рахмета слухами о новой древляной вольнице в Яхромском крае, о Кулябе — листвяном, поставившем поезд на полозья из беложелеза длиной в целую версту, о том, что на пятисотлетие княжьего дома выпустят новые заемки ценою в гривню. Расщедрившись, даже одолжил попутчику чистую рубаху под обещание вернуть ее не позднее третьего дня на подворье Еремеева, что в Люберцах. Поезд вошел в пригород. По обе стороны дороги потянулись глухие заводские заборы, отороченные поверху колючим вьюном. Пыльные домишки рабочих слободок кособочились кучно, как опята на пеньках. Внутрь кольцевой дороги бычагам ходу не было. На Люберецком подворье вокруг поезда засуетились древляные. Бычаг распрягли и отвели к исполинским стойлам, а телеги ломовыми растащили по одной. Добронравный купец сунул Рахмету несколько медяков и, подмигнув, посоветовал больше с теневыми за игру не садиться. Не выходя с подворья, Рахмет нашел рюмочную и влил в себя новую меру духовитого посадского самогона. Договорился с обедавшим лихачом, что тот подбросит до Садового за умеренную мзду. Немеркнущая встретила беглеца обычной мешаниной красок, звуков, запахов. На перекрестках мальчишки-вестовые выкрикивали заголовки новостных свитков. Насупленные чиновники спешили из приказов по домам. Румяные лоточницы на площадях торговали жареными оладьями по княжке за пару. В Кузьминском саду из-за деревьев звучали гусли и рожки. Задирая колени, молодые барышни крутили стремена изящных трехколесников. Рахмет смотрел на Немеркнущую глазами постороннего — хотя как мог стать чужим единственный город мира? Прежняя жизнь кончилась, а новая еще не началась. Уже в сумерках он добрался до Сущевки и долго ломился в дверь Служебного училища для детей древляного рода. На стук приплелась глуховатая сторожиха Матрена, внимательно рассмотрела Рахмета в глазок, зазвенела цепочкой: — Чтой-то вы припозднимшись нынче, господин учитель? Темные пространства дышали недавним детским гомоном, суетой перемен, сухим порядком урочного времени. Взяв у Матрены ключ, Рахмет поднялся по лестнице в учительскую. Поспешив к своему столу, он едва не своротил набок деревянное мироподобие, выпуклой тарелкой застывшее посреди прохода. За время отсутствия учителя его подопечные с художественного отделения построили по границе мира Великий Плетень из мятой стеклянной бумаги, окрасили черным угольные отвалы в крае Шатурском, надписали названия поселений в крае Клинском, собранных из поджиговых коробков. Со дна нижнего ящика, из-под груды непроверенных работ, Рахмет извлек небольшой тяжелый сверток. Все оказалось на месте — три серебряные палочки в палец толщиной — нерубленые гривни с оттиском дома Мрило, и два удостоверения личности, «ульки», на Кирьяна Фадеевича и Аграфену Ратиборовну Коротаевых, супружескую пару древляного рода. С вешалки в углу снял служебный кафтан, надел, схоронил сверток во внутренний карман, и уже собирался идти, когда за дверью послышались шаги, и на пороге встала сутулая тень. Глаголь — Добрый вечер, Никодим Добрынин! — Ко-ро-та-ев! — брезгливо произнес по слогам начальник училища, цаплей вышагивая навстречу Рахмету. — Вы без спросу пропустили два урока, мы даже не успели подобрать замену. Что за орда? Извольте объясниться. «Кривда на кривду», — подумал Рахмет, выдумывая очередную небылицу. — Обобрали меня, Никодим Добрынин, — покаянно сказал он. — Тюкнули по затылку в переулке, платье стянули, а с ним и рублевая заемка ушла, и мелочи горсть. Хорошо, добрые люди не дали замерзнуть, озолоти их Велес. — Да уж чую, как не дали! Совсем за место не держитесь?! Пьяным заявиться в училище — постыдились бы, Коротаев! Бочком, бочком Рахмет пробрался к дверям. — Я очень дорожу этой работой, Никодим Добрынин, уж не гневайтесь… — и пулей выскочил из учительской. В служебном он работал не на ставке, а сдельно, по часам. Взбреди скорниловским сыскарям в голову сопоставить время налетов и переёмов, проведенных ватагой Соловья за последние пять лет, с расписанием уроков «починки и наладки чужеродных предметов» в сущевском училище, уж они обратили бы внимание, что события эти не совпали ни разу. Но пока не взбрело, слава Мокоше-Милостивице! Здесь когда-то служил еще отец Рахмета, преподавал начальное числоведение и основы веществознания — большего древляным детям изучать не полагалось. Зато другие три рода совершенствовали кудесные навыки, впитывали силу основ, составляющих мир, — земли, огня и воздуха. В училищах коренных упор делали на растениеводство и недрознатство, у листвяных — на науки о движущих силах и перевоплощении животных, теневые, по слухам, осваивали игры со словами, умовластие, народопользование. Рахмет запомнил отца веселым и любознательным. Однажды выкопав на грядке какой-то старый горшок, отец попытался разобрать на нем полустертые надписи. Полгода таскался в городскую книжницу, сопоставлял древнюю грамоту с нынешней. Другой раз, как заправский листвяной, взялся рукодельничать, собрал из выпуклых стекляшек настоящий загляд. Ночами они с Рахметом выходили в огород и сквозь дымку, подсвеченную бессчетными уличными светильниками Немеркнущей, изучали щербатый лунный лик. Отца отчислили из служебного, когда он из лучших своих учеников собрал кружок, чтобы считать звезды в небе. Отчислили жестко, навсегда, с «волчьей выпиской». А кроме учительства отец ничего не умел — и не захотел уметь. В один день жизнь семьи поломалась, пошла под откос. «__», — твердил отец, подливая себе духовитого «забывая» из мутной бутылки. Больно? Забывай! Обидно? Забывай, забывай, забывай! Отец захирел, зачах и спился за короткие и мучительно долгие два года. Рахмет тысячу раз воображал, что все пошло иначе. Не случилось бы тогда в его жизни ни Совы, ни беспредельщиков, ни взломов-переемов, ничего злого. Даже сейчас отец еще был бы не совсем старым. И они бы снова расставляли в темноте раскоряку-треногу, по очереди приникали к маленькому глазку загляда, смотрели на перекошенную улыбку блаженной Луны… Бутырка считалась местом относительно тихим, хотя и не безопасным. Теневые, листвяные и древляные уживались здесь мирно. Доходные дома в четыре-пять поверхов понемногу вытесняли старые избы, некоторые улицы уже мостили брусчаткой, лавки и едальни не закрывались допоздна. Рахмет вошел в тесный подъезд, поднялся по лестнице на третий поверх, постучал в дорогую резную дверь медным кольцом. Отворил теневой. Не столько черты лица, сколько выражение легкого недоумения и едва заметной снисходительности выдавало в юноше княжью кровь. — Скор! — изумленно сказал Дрозд, закрывая за Рахметом дверь. — Мы, как спасать его, совет держим, а он сам-сусам! — Соловей! — из комнаты выскочил Сова, крепко сбитый конопатый древляной. Он бросился к Рахмету, прижал к себе, отстранил, тряханул за плечи: — Как смог?! Феодора твоя поутру ещё… А мы тут… И снова заключил Рахмета в железные объятья. Прошли в комнату. От взгляда Рахмета не укрылся развернутый на столе чертеж таганской пересылки. — Всё, — сказал он, снимая кафтан, — отбегался господин Подвеев. С новой улькой — новый человек. Одно держит — со скорниловской птичкой познакомился. Он показал Дрозду рану на шее. Тот хмыкнул, вышел. — Ах, Соловей, ах, пташка ловкая! — довольно повторял Сова, улыбаясь до ушей. — Есть и другие птицы окромя фини-стов! А в глазах поигрывали холодные искорки — как же ты, прохиндей, в первый же день с пересылки дёру дал? И какой ценой? Не подведет ли свобода одного всю ватагу под острог? Дрозд принес маленькую склянку с затычкой из перевоплощенного камыша. — По пять капель на язык. Раз в день. Может, месяц, а может, и два — пока телесный запах не сменится насовсем. У финистов память долгая. Накрыли стол, выпили-закусили. Рахмет пересказал весь свой бесконечный день от и до, стараясь не упускать мелочей. Без доверия тех, кто рядом, ватажнику не выжить. — И вот еще, — вдруг вспомнил Рахмет, — кто-нибудь скажет мне, что это такое? Он положил на стол камешек-орешек, доставшийся ему на пересылке. Пока Сова вертел его в руках, Рахмет рассказал и об Алиме, и о Козяве. Дрозд протянул к камню руку — и тут же отдернул ее, не сдержав крика. Пальцы его мгновенно налились багровым, как от ожога. «Сбереги!» — вдруг вспомнился голос мальчишки. Рахмет спрятал орешек в карман. — А парня я хочу выкупить. Не просто так он, вот поверьте чутью беспредельщика! Проснется, начнет права качать — пойдет свиньям на корм, ничего не узнаем. «За беспредельное знание» — так называлось движение, к которому примыкало все больше древляных из тех, кого не устраивало место, отведенное судьбой. Они верили, что набрав больше знаний, древляные встанут вровень с остальными родами, выскочат из отведенной им колеи. Что теневые ничем не лучше остальных, что не только коренным и листвяным под силу постигать науки, что умения зависят от воспитания и образования не меньше, чем от принадлежности к роду. «Переём» — Рахмет не любил это слово, твердое и негнущееся как беложелезный прут. Но именно с помощью переёмов ватага Соловья добывала средства, большая часть которых шла на поддержание тайных надомных училищ, оборудование испытательных и исследовательских, приобретение дорогущих научных и кудесных книг. Но с каждым новым успехом росли и тревоги. Дом Мрило обоснованно полагал, что и мирные шествия, и все учащающиеся переёмы, и подпольные училища — лишь первый шаг к перевласти. Задержанных по кудесным делам ссылали тысячами. Вложенное всегда возвращалось с лихвой — и не презренными гривнями, а светлыми умами, открытиями, смелыми шагами в неизведанное. Недавней гордостью ватаги стал Свод веществ, составленный в подпольной испытательной на Пресне древляным-рудознатцем Менделеем. Любое новшество, любое изобретение, догадка, придумка чтились беспредельщиками — а в каменном орешке крылась важная тайна, это почувствовали все. — Вынуть заключенного с Таганки? — покачал головой Сова. — Да уж не в гривню встанет. Но не отказал, а значит, согласился. Добро Угрюмый хозяин молча принял очередную месячную плату. Одна заёмка чем-то не приглянулась, и он долго крутил бумажку перед зеркалом, проверяя теневые знаки. Рахмет терпеливо дождался его ухода. Съемное жильё на Пресне он содержал с той же поры, как устроился учительствовать в служебное — предвидел, что однажды сыск выйдет на его след и Рахмету Подвееву придется исчезнуть из Марьиной Рощи навсегда. Пустые необжитые палаты, пыль на подоконниках, скрипучий крашеный пол. Постепенно тут могло свиться уютное семейное гнездышко, но пока Рахмет чувствовал себя здесь не лучше, чем на пересылке. Феодору привез Селезень, сам подниматься не стал. — Ну, здравствуй, Кирьян Фадеевич. — Она неловко застыла на пороге с небольшим узелком в руках. — И тебе не болеть, Аграфена Ратиборовна, — ответил он, привлек ее к себе, ткнулся носом в копну волос, закрыл глаза. Навсегда, думал он. Застыть вот так навсегда, и чтобы не кончалось. Рахмет снисходительно относился к собственной жизни — благодаря отсутствию настоящего страха перед смертью он стал не просто предводителем ватаги, а Соловьём, дерзость и отчаянность которого уже вошли в былины. Но если и было что-то, ради чего стоило жить или умереть, то оно длилось сейчас, в это мгновение. — Скажи, что теперь всё, — шепотом попросила Феодора. — Скажи, что заживем иначе! Как муж с женой, и чтобы детки, и чтобы ночью ты никуда не уходил, я устала бояться, Рахметушка! Скажи! Он молчал. — Новое имя — как новая судьба. Я научусь тебя Кирьяном звать, все сделаю, что хочешь, только давай уже осядем, а? Ведь не в нужде, ведь одного только схрона в саду на сто лет хватит! А я еще вышивать буду, и одежку чинить, здесь вокруг люд зажиточный — много, кому чего надо. И ты уроков возьмешь больше, тебя же дети любят, слушают… Мы хорошо будем жить, счастливо! — Скоро, — ответил Рахмет. — Скоро, потерпи, радость моя. Предчувствие у меня: что-то важное для всех нас — совсем рядом. И будто долг у меня перед отцом. Пока не верну — покоя не будет. — Какой долг?! — всхлипнула она. — За что? И как ты измудришься его отдать? — Просто доделаю одно дело. Ты не застала, а отцу плохо было. Очень. Не по-людски это — отнимать у человека то, ради чего он живет. Обвинить в пустознатстве — долго ли? А отцу все было любопытно — и звезды на небе, и черепки в земле. Он хотел-то… Чтобы древляные открыли глаза, чтобы увидели смысл… — Смысл — это к теневым, — осторожно возразила Феодора. — Каждому свое место в Древе мира, в том и смысл, нет? — Корни питают Его, листва хранит Его, — издевательским тоном произнес Рахмет расхожее присловие, — ствол и ветви держат Его целым, а тень придаёт смысл Его бытию. Надменные мерзавцы присвоили себе всю суть, приравняли себя к смыслу существования всех остальных. Мы с тобой — суть Древо, неподвижная древесина, ствол и ветви просто держат всё остальное, а жизнь, настоящая жизнь — она у них, у них одних! Феодора не могла спокойно вынести святотатства из его уст. Отстранилась, отошла к окну, встряхнула кудрями, прижалась лбом к стеклу. — Живём как бабочки, — тихо сказал Рахмет, — долго, а будто один день, так отец говорил. Уйдём — и следа не останется. Но однажды в нашем небе появляется солнце. Один только раз оно одиноко пересекает небосвод, один раз за нашу короткую жизнь. Можно копаться в делах, продавать своё время за жалкие княжки или нерубленые гривни, и даже не заметить, как солнце прошло мимо. А можно поднять глаза вверх, и увидеть его, и последовать за ним — на счастье или на погибель. Главное — не упустить, не проглядеть… Он подошёл к Феодоре и мягко обнял её за плечи. Она прижалась губами к его запястью. — На пересылке увидел этого паренька впервые — посмеялся над ним вместе со всеми. Сосунок несмышлёный. А теперь, как к Дрозду его притащили, прямо шевелится внутри: вот оно, ради чего и на рожон не страшно. Чую: не могу иначе. Ты уж прости меня, дурака. Он оставил её в пустых палатах нового жилища. Дело требовало присутствия главаря на сборе ватаги. Позвали только лучших. Для намеченного переёма скрытность требовалась больше, чем грубая сила. Седым изваянием сгорбился в углу Сыч — листвяной, умелец взрывного дела. Селезень, высоченный боевик-коренной со шрамом в поллица, Дрозд, Сова сидели вокруг стола, пристально разглядывая перепуганного таким вниманием Алима Юсупова. До начала разговора все, кроме Рахмета, надели на шеи нитки с новыми пёрышками и связали память. Случись что — ломай перо, и ни на допросе, ни под пыткой не сможешь выдать, что случилось с того момента, как произнёс слова заклинания. Три дня после вызволения Алима с Таганки не прошли даром. Мальчишка оказался непростой, со своим прошлым. Из устроенного им тайника возле Рогожского торга они с Рахметом извлекли толстую стопку чертежей — наследие предков. Орешек тоже был наследством, но настолько ценным, что мальчишка не доверял его тайнику. У него не было ответа, что из себя представляет эта вещь и для чего она нужна. Зато понимал, куда за ответом идти… — Я уже знаю, теперь и им скажи, — Рахмет кивнул Алиму на собравшихся вокруг стола беспредельщиков. — Я собираюсь… — голос у мальчишки вдруг предательски сел. Алим прокашлялся и отчеканил: — Я собираюсь пробраться в княжескую книжницу. Повисла такая тишина — впору ломтями резать. Сова недобро усмехнулся: — Ты что же, в здравом уме предлагаешь нам совершить налёт на Кремль? Есть Рахмет присовокупил и своё слово: — У мальца не сквозняк в голове. Чертежи есть, подход-отход продуманы. Умельцы нужны. Навроде нас… Разбой дельный. Но срок — сегодня. Встать и пойти. Сыч почесал седую небритую щёку: — Ежели все идут, так и я с вами. Куда ж вам без листвяного в таком деле? Дрозд долго молчал, выписывая пальцем на столе какие-то теневые знаки. Потом кивнул. Сова посмотрел на Алима: — Ты теперь в нашей ватаге, парень. Какой птицей себя видишь? Селезень покачал головой: — Со всем уважением, Соловей… Передышку бы сделать. На залихвате можно и в ощип влететь. Подельника твоего нового мы не знаем, не наш он. Извини, поостерегусь. Ни пуха ни пера вам не потерять, братцы! И вышел прочь. Сова поспешил за ним, а вернувшись, положил на стол разломанное перо и подсумок коренного. Выдвинулись ближе к вечеру. Извозчика взяли из местных, Сова высвистал. На выезде из Бутырских переулочков на Клинскую-Ямскую дотошный дружинник-угловой проверил, не дыряв ли у лошади мешок под хвостом — на трактах княжественного значения за навозную кучу посреди мостовой досталось бы в первую очередь дружине. На Клинской было тесно. Зычно ржали ломовые. Тонкоосные пролётки норовили выскочить в крайний левый, перекрывали дорогу самоходкам, пыхающим сизым дымом. Служебные «воронки» и щеголеватые «легковески» с дворянскими опознавательными знаками взбулькивали котлами, лавировали между телегами, жались друг другу в хвост — сумятица! Напротив Городской думы застыли в камне две фигуры — память о смертном бое Блаженного-в-Тени первокнязя Стефана Кучко и пришлого Юрия, прозванного Долгой Рукой. Стефан словно загородил от супостата город за своей спиной. Пальцы распростертых первокняжьих рук плели ветер. Резчик умело показал, как легла трава там, где прошёл воздушный хлыст теневого. Конь под Юрием, пуча глаза, заваливался набок, а финист Стефана впился вражьему богатырю когтями в лицо, лишая воли и разума. Над пролёткой чёрной тучкой сгустилось беспокойство. Никто из ватаги не чувствовал себя в своей тарелке. Сова теребил в кармане кафтана скорострел. Сыч, плотно сжав губы, смотрел под ноги, на сумку с запалами. Зажатый между ними Алим, закрыв глаза, что-то шептал, едва шевеля губами. Дрозд постукивал по коленке кончиками тонких холёных пальцев. У Рахмета заныла рана на шее — будто Евпатова птичка напомнила о себе. Чёрная громада кремлёвской стены высилась над крышами Подола. Двуглавые финисты распростёрли над башнями чугунные крылья. Там и тут в узких прорезях бойниц мелькали тени стрельцов. Лучшие знахари из коренных двести лет растили Кремль из жидкой древесины. Искуснейшие умельцы листвяных врезали в пятисаженную толщу стен ворота, решётки, подъёмные мосты и неподъёмные противовесы. Могущественные колдуны Тени заговорили дерево стен и железо ворот от любой напасти. Кремль — воплощение могущества княжеской власти, чёрное сердце мира — дремал сытым чудовищем, вполглаза. Извозчика отпустили у Боровицкой башни. Переходя через ров, Рахмет украдкой бросил за поручень моста медную княжку, хоть и презирал суеверия. Стараясь придать себе вид независимый и праздный, миновали длинную тёмную нору в крепостной стене и слились с толпой гуляющих. На зелёных лужайках резвились дети. Катали кольца, запускали змеев, играли в салочки да цепи. Взрослые располагались на широких лавочках — с новостными свитками, книгами, вязанием, неспешно прогуливались по утоптанным щебневым дорожкам, топтались у тележек-ледничков в очереди за мороженым или пивом. По родителям сразу видно, кто какого рода, подумал Рахмет. А вот мелюзга — все одинаковые, ни листвы, ни тени не разглядеть. Ближе к Соборной площади из разнонаправленной толпы выделился поток пожилых людей, идущих к вечерне. Старушки несли в платочках кто яичко, кто ломтик мяса, кто краюху хлеба — подношения для исполнения незатейливых желаний, скромное подкрепление молитве. На площади людской поток снова распадался на несколько рукавов. Кого-то затягивали распахнутые врата Мокоши-Милостивицы, кто-то спешил в витую башню Даждьбога. Золотым ликом-маковкой, щерящимся на восход, высился над остальными храм Перуна-Вседержца. Велесово Пристанище окружали заросли бузины и перевоплощённого репейника. Едва войдя под зелёные своды, Алим свернул на едва заметную тропку, уходящую в сторону от истоптанной дороги, и разбойники один за другим скрылись от посторонних глаз. У самой стены собора обнаружилась узкая проплешина. Алим остановился и показал пальцем себе под ноги: — Пришли. Сыч, крякнув, извлёк из сумы небольшой ломик. Тяжёлый ржавый кругляш с оттиском единой водосточной сети со скрежетом вышел из выемок. Из круглой дыры колодца тянуло гнилостным смрадом. Рахмет, спускаясь последним, задвинул крышку на место. Нет лаза и не было — как на чертежах, откуда он исчез пару сотен лет назад. Маленькая месть или предусмотрительная запасливость древляной обслуги. Когда глаза немного привыкли к темноте, холодные круги карманных подсветок уже не казались такими тусклыми. Колодец привёл в широченный ход с желобом стока в середине. Стены то искрились прожилками камня, то топорщились узлами вековых корней. Странные звуки волнами прикатывались из темноты, шарканье ног двоилось и троилось о низкие своды. Алим, сын золотаря и внук золотаря, вёл ватагу уверенно, сверяясь с одному ему ведомыми приметами. Встав на четвереньки, они проползли под широкой каменной балкой подклетья, минуя низами очередное здание. Дальше пришлось лезть в наклонный ход, скользя коленями по ржавой слизи, ползущей им навстречу по железному жёлобу. Потом лаз снова расширился и выровнялся, стены расступились вширь и ввысь, а сквозь толщу земли стали доноситься какие-то звуки сверху. Сыч вдруг отстал от остальных, поравнялся с Рахметом. Настороженно закрутил головой, словно принюхиваясь. — Иди-ка вперёд, — сказал он, — а я замкну. Рахмет догнал Дрозда. Теневой был как всегда невозмутим, будто прогуливался в своё удовольствие по Стефановскому саду, а не в подземелье по другую сторону Кремлёвской стены. Снова послышались странные звуки, теперь уже отовсюду. Алим пошёл чуть медленнее, Сыч подтянулся, и теперь ватага двигалась почти след в след. В луче Совиной подсветки вспыхнули красные бусины, несколько пар. Рахмет почувствовал, как вдруг опустело в груди, будто сердце сбилось со счёта. Он направил подсветку в сторону, и выхватил из темноты в паре шагов, на уровне своего живота, серо-бурую морду охранной крысы. — Реш-реш-реш… — завёл Алим еле слышную песню. Сыч сзади забубнил что-то своё, листвяное. Толстобрюхие твари сползались отовсюду. Жилистые цепкие пальцы смыкались на корнях стен, ороговевшие когти высекали искры, встретившись с камнем. Умные, слишком умные глаза внимательно следили за непрошеными гостями. По слухам, охранных крыс откармливали парной телятиной, не забывая каждый раз добавить ложечку человечьей крови. — Реш-реш-реш… — твердил Алим. И крысы не нападали. Что-то узнавая в бесконечном шуршании золотарева заговора, они принимали чужаков за своих, подземных — и поднимались на задние лапы, становились почти вровень с людьми, настороженно шевелили усами, обнажали огромные, в ладонь длиной, резцы. Сквозь крысиную толпу, гуськом, гуськом, разбойники прошли пещеру до конца. Сыч то ли бормотал, то ли пел странную звериную колыбельную, и любопытство огромных грызунов таяло, исчезало. Они снова опускались на все четыре, тыркались туда-сюда, постепенно разбредались в вечной темноте подкремлёвья. Ещё поворот, и Алим остановился в полумгле перед лужей тухлой воды, достал из сумы моток верёвки. Рахмет нагнулся над лужей, посмотрел вверх. Там, саженях в трёх, золотисто светился широкий духовод, неучтённый вход в княжеский дворец. … Намедни Алим объяснял так: — Через стоки в книжницу хода нет — высоко она, под самым коньком. Выйдем в печную через помойный слив, оттуда путь — через три палаты: трапезную, гостевую и молельную. Из гостевой выход прямо на красное крыльцо, там стрельцы с секирами, но они спиной к дверям, лицом ко двору, главное не шуметь. А внутри, считай, никого не будет — князь со свитой на Ходынское поле с утра отбыл — лично проверить, всё ли к празднеству готово. Вёл желтоватым ногтем по затёртым узорам чертежа: — Там же и муравки в ход пойдут. Понизу нужны сонные, а дальше уже заградные, да погуще — назад другим путём пойдём. Из молельной лестница наверх, в княжьи покои, а витком выше — в книжницу. Перед покоями тоже всегда караул, вот тех бы надо без шума… Замялся Алим, губу прикусил. А чего мяться-то, дело разбойное… Зёрна спросонка звонкой россыпью скакали по натёртым плашкам узорчатого дворцового пола, застревали в стыках, закатывались под обитые сафьяном скамьи. Скоро-скоро начнут тихо лопаться хрупкие кожурки, из напитанного коренной смесью нутра полезут быстрые, хищные побеги, воткнутся, зацепятся за любую неровность. Вытянутся мясистые стебельки, набухнут клейкие завязи. И расцветёт гостевая сонным лугом, голова кругом… Тем временем разбойники бесшумно бежали вперёд, минуя опасную гостевую. В молельной отдышались, перестроились, приготовились. Дрозд скинул замызганную телогрейку, стянул обвислые штаны и превратился в самодовольного дворецкого — ус подкручен, мелочам обучен. Извлёк из заплечного мешка мятый кафтан княжеских цветов, перебросил через локоть, да и устремился вверх по лестнице, вихляющей походкой и вздёрнутым подбородком показывая всем вокруг, как он недоволен. Стрельцы у дверей княжьих покоев и шевельнуться не успели, а теневой уже распекал их как дворовую шпану: — Вылупились, дармоеды! Кто с дозора уходил, я спрашиваю? Кто на княжью скамью своё седалище смердючее громоздил, а?! И где глаза были? Вы только посмотрите — день работы насмарку! Кто теперь утюжить будет — за день до празднества… Зашуршало, стукнуло, всхрипнуло. С верхнего пролёта вытянулось долгой висячей каплей, а потом потекло медленной струйкой багровое. Рахмет снова замыкал. Из припасённой баклажки он плескал себе в горсть, размачивая в кашу мелкие семена тутытама. Сова первым переступил через лежащие поперёк лестничной площадки тела, с сожалением глянул на суровые запоры опочивальни и лёгкой рысцой через ступеньку побежал вверх. Улыбаясь и шёпотом напевая «Дверцу-дверочку», присел перед замочной скважиной. Алим и Сыч вместе с Рахметом размазывали по поручням, ступеням, стенам бледную тутытамовую жижу. Там, откуда они уже ушли, размоченные семена вовсю пузырились, пенились, пучились, выпускали вверх и вбок тонкие полупрозрачные нити. Дрозд оттёр от крови и спрятал в рукав обоюдоострое бело-железное перо, поднялся вслед за Совой посмотреть, как древ-ляной справится с дверью. За окнами, выходившими в лестничный колодец, щебетали пигалицы. Из Велесова Пристанища прикатился округлый низкий звон князь-колокола. За дверью в книжницу, не продержавшейся против Совы даже до подхода Рахмета, разбойники обнаружили огромную палату, от пола до потолка рассечённую рядами узких полок. — Ай, не зря! — глаза Совы загорелись суматошным огоньком. — Это ж сколько тут… Он метался туда и сюда, то хватаясь за рукописные книги в тяжёлых кожаных обложках, то сдувая пыль с хрупких потемневших свитков. — Как же это? — он беспомощно обернулся к Дрозду. — Как знать, что брать-то? Это ж кладезь… Йихх! Алим на мгновение замешкался, засмотревшись в глубины книжницы, где в самой дальней, неосвещённой торцевой стене виднелись низенькие как в бане двери. Но прежде чем отправиться туда, он шириной разведённых рук отмерил от входа несколько саженей и показал Сычу: — Тут! Старик опустился на корточки и начал осторожно, по одному, извлекать из сумки запалы. Остальные последовали за золотарём. В середине книжницы в стене обнаружилось углубление. За тонкой решеткой на золочёных насестах спали финисты. Чёрные, пегие, крапчатые, седые. Остроклювые головы прятались под сафьяновыми колпачками. Рахмет поравнялся с клетью — и сразу несколько финистов начали беспокойно переступать лапами, встрепенулись, заклекотали. Сова зыркнул на птиц и, опустив взгляд, прошёл мимо. Но внимание его с книг переключилось на что-то ещё. — Дрозд, — позвал древляной. — Слышь, Дрозд! Теневой остановился перед низкими дверьми. Первую украшало выжженное изображение финиста. На второй бы-чага тянул невидимый поезд. Четвёртая дверь почти не была видна под узором из гранёных камушков и длинных изогнутых корней. А на третьей — хвостом к голове, головой к хвосту — кружили рыбы. — Что тебе? — спросил Сову теневой. — Дрозд, а правда, что если натасканный финист умирает, то только вместе с теневым? Рахмет осмотрел замки. Здесь ловить было нечего. Ни скважины, ни ключа — только плоская металлическая дощечка с пупырышками. Числовой замок на двадцать нажатий. Скромное клеймо «Княжхран» в уголке — новообразные словечки входили в обиход даже в сердце мира. Рахмет высыпал из подсумка на ладонь длинные тонкие булавки дробь-травы. Алим замер у него за спиной. — Эта, — подтвердил золотарь, не отрывая взгляда от рыбьего кольца. Рахмет аккуратно воткнул волоски зёрнышек в крошечные трещинки на поверхности двери. Спрыснул их водой. Булавки ожили. Едва заметно глазу, они начали погружаться в древесину всё глубже и глубже. Селезня бы сюда! В его руках каждое зернышко развернулось бы в миг своей перевоплощённой сутью! Но коренного в ватаге не было, и приходилось ждать — нестерпимо долго ждать. Ещё какое-то время ничего не происходило. Сыч возился с запалами, выравнивая их хвосты. Дрозд задумчиво бродил между книжными рядами, разглядывая корешки. Сова вернулся к клетке с финистами. — Ты не ответил, Дрозд, — укоризненно сказал он. Из глубины древесной породы, из-под кованых железных стяжек пришёл негромкий протяжный звук. Словно дух дерева пытался вырваться наружу. По поверхности двери зазмеилось сразу несколько трещин. Дробь-травинки каменели и наливались силой даже внутри заговорённой древесины. Тренькнув, отлетела первая железная скоба. Разломились пополам кружащие рыбы. Дыбом встала верхняя петля, и вот уже дверь повисла на язычке безупречного числового запора. Алим, а за ним и Рахмет шагнули внутрь. Стены крохотной комнатушки были расписаны древним наречием, которое Рахмет понимал плохо. Не было здесь ни книг, ни полок. Лишь в середине комнаты лежала каменная плита с высеченными на ней словами и маленькой лункой — в такую поместился бы, скажем, лесной орех. Алим забрал у Рахмета подсветку и опустился перед плитой на колени. — Ты не ответил мне, Дрозд, — подытожил Сова, скорбно качая головой. Рахмет вышел из тесной тёмной комнатки. Клац-клац-клац… По деревянным плашкам пола откуда-то сбоку приближались острые коготки. Совсем рядом, и… Крысёнок, в холке не выше Рахметова колена, замер, глядя на людей. — Реш-реш, — сказал Рахмет. Крысёнок чуть наклонил голову вбок, прислушиваясь. И залился оглушительным, раздирающим уши писком. Живете Сова, не мешкая, разрядил в крысу скорострел. Отзвуки четырех хлопков заплясали между стенами и дребезжащими окнами. И завертелось. — Давай, Сыч, спокойно, без трясучки, — подбадривал старика Рахмет, глядя, как прыгают запалы у того в пальцах. Далеко внизу со стеклянным лязгом распахнулись красные двери дворца. Сыч установил последний запал, нашарил в кармане коробок поджигов. Дрозд замер у выхода на лестницу, пытаясь что-то разглядеть сквозь непролазную чащу тутытамовых веток. Снизу доносились то новые голоса, то глухие звуки падающих тел. Сладкий запах спросонка проникал даже наверх. Дрозд помотал головой и отступил. Из-за украшенной рыбами двери показался золотарь. Выглядел он так, будто только что встретил живого Перуна. — Всё! — доложился Алим. — Что знаю, то уже не забуду! — Поберегись! — долгожданный окрик Сыча. Кусок стены, подняв облако пыли, провалился внутрь, в межстенную пустоту. Рахмет облегчённо выдохнул — промахнись Алим на пару локтей мимо воздуховода, и выхода бы не осталось. Дрозд размотал верёвку, сбросил в пролом. Со стороны лестницы раздались размеренные удары — видимо, стрельцы нашли, чем заткнуть ноздри, и, добравшись до молельной, начали прорубать дорогу наверх. Сыч выбрал щели между кирпичами, быстро вбил в них несколько игл перевоплощённого боярышника, закрепил верёвку, сбросил в пролом, проверил узлы. Посмотрел на Рахмета. По крыше над их головой затопали сапоги. — Вы двое — вперёд, — приказал Рахмет старику и золотарю. — Потом мы с Дроздом, Сова прикрывает. Быстро! Алим скользнул по верёвке вниз. Сыч спускался медленно, то и дело становясь в распор и передыхая. Рахмет размазал по стене вокруг пролома последнюю горсть тутытамовой кашицы. Дрозд уже влез в воздуховод, упёрся ногами, достал самострелы. Рахмет разместился рядом с ним и приготовился спускаться. Древляной замер перед ними, покачиваясь с пятки на носок. — Врёшь, — Сова расцвёл безумной улыбкой, — такое дело на другораз оставлять не след! Подобрав у межстенной печи тонкую витую кочергу, он в два прыжка оказался у птичьей клетки. Первые ростки тутытама вытянулись над проломом. — Сейчас нас удивят, — невозмутимо сказал Дрозд и передёрнул затворы. Заскрипели невидимые рычаги. Трёхсаженный кусок крыши приподнялся, впуская в книжницу косые лучи вечернего солнца. Мелькнул край шлема, и Рахмет выстрелил для острастки, чтобы не полезли сразу. Сова, просунув руку по плечо сквозь узкие прутья, лупил кочергой финистов. Птицы шарахались по клетке, били крыльями — и падали одна за одной, с размозженными головами, проткнутыми шеями, сломанными лапами. Через возникший проём вниз спустились несколько верёвок. Один за другим заскользили вниз стрельцы. Не теневая шатия в праздничных кафтанах по последнему новообразию, а бойцы-коренные, в древолите и с широкоствольными дробовиками. Рахмет хорошо разглядел таких в Марьиной Роще. — Быстрее, Сова! — крикнул он, стреляя в сторону нападавших сквозь почти сросшуюся тутытамовую паутину. Сыч и Алим уже стояли внизу воздуховода, держа верёвку внатяг. Дрозд палил из скорострелов с двух рук. Трое коренных один за другим рухнули вниз, грохоча деревом доспехов о дерево пола. Сверху бросили шутиху, недалеко от пролома полыхнуло жёлто-зелёным. Задымило, и вскоре раздалось потрескивание горящей бумаги. — Вот вам княжья благодать! — окончательно застряв плечом между прутьями, орал Сова — не финистам, а их умирающим хозяевам. — Вот вам тень через плетень! Получите, чего хотели! Проём уже совсем затянуло — побеги переплелись крест-накрест, прорезались первые шипы. Ещё чуть-чуть, и уже будет не пройти. Теневой одним движением рассёк неокрепшие ветки. — Ты что?! — заорал Рахмет. — Быдло ты, это же книги! — оскалился Дрозд. Он вывалился из воздуховода назад в книжницу. Скинув с плеч расшитый финистами кафтан, взмахнул скрюченными пальцами. Лопнуло окно, тугой хлопок воздуха сбил огонь с горящих свитков. Дрозд сбросил те, что горели, на пол, придавил кафтаном. От клетки с финистами доносились уже совсем нечленораздельные вопли Совы, пока не захлебнулись вдруг и разом. Коренные придвигались отовсюду. Рахмет попытался прикрыть отход Дрозда, но тут его ударило в грудь, стена встала боком, и он побрёл-полетел вдоль неё, лёгкий и мягкий как ломтик свежевыпеченного хлеба. Потом ему преградили путь руки, ещё руки, битый кирпич, камень, темнота. После него уже никто не спустился. «Реш-реш-реш», — слышал Рахмет, пытаясь разобраться, уже открыты его глаза или нет. Под локтями ходили чьи-то жёсткие плечи. Ноги не слушались и норовили пропустить шаг-другой. Вокруг цокало, и скребло, и царапало, и это были неправильные звуки. — Где? — смог выговорить он. В ответ кто-то всунул ему в пальцы подсветку. Бусинки, бусинки, бусинки. «Реш-реш-реш». — Рядом, — шепнул в ухо Сыч. — Шагов… С визгом, переходящим в скрежет, охранные крысы бросились на отступающих чужаков. Рахмета дёрнуло в сторону, он едва не упал, потеряв опору. И тут же грохнуло так, что глазам бы в череп закатиться. Ярче солнца разгорелась листвяная светляшка, озаряя жирные зады и голые хвосты толщиной с ногу. Крысы в ужасе метались по пещере, спасаясь от слепящего огня. Рахмет и Алим волоком подтащили Сыча к незнакомому лазу — не тому, через который шли во дворец. Левой руки у старика не доставало до локтя. Он припал спиной к стене, сполз, оставляя за собой бурый след. — Прости старого, — прохрипел он, — не удержал зверьё! — Прости и ты, Сыч, — Рахмет сжал плечо листвяного. — Не такого для нас хотел. Тот только криво ухмыльнулся и неповреждённой рукой вытянул из-за пазухи нитку с целым пучком птичьих перьев. Алим положил ему на колени полупустой скорострел. Светляшка уже едва тлела, но этого света хватало, чтобы разглядеть коренных, вбегающих в пещеру со стороны дворцового подземелья. — Лети уже, Соловей! А то некому и помянуть меня будет. И Рахмет с Алимом ринулись прочь. Вслед им неслись слова заговора: — Как помнил, так и забуду, что было, того и не было… Оставшийся в темноте старик-листвяной одно за другим разламывал перья, освобождаясь от ненужных и опасных воспоминаний. Рахмет выскреб из подсумка остатки тутытамовых семян, швырнул веером под ноги, надеясь, что им хватит влаги, чтобы пуститься в рост. Лаз был уже и грязнее, чем предыдущие. И вёл в никуда. Они стояли на вязкой полоске песка, уходящей в тёмную живую гладь, рыжий поток, переливчатые радужные пятна. Мимо них плыли мятые обёртки, линялая ветошь, гнилые овощи, высовывали любопытные стеклянные носы пивные баклажки. — Некуда дальше! — рявкнул Рахмет. — Одна вода вокруг! — Мать-река! — восторженно выдохнул Алим. Скованная камнем, скрытая глубоко под землёй, водная стихия дробила тусклый свет маленькими злыми волнами. На стенах в конце хода за спинами разбойников заплясали отсветы. Алим нахмурился, прижал ладони к вискам и внятно произнёс: — Гуляй, водна сила, от чада к чаду, от рыбы к рыбе, от гада к гаду… Грохнул выстрел, и пуля выщербила с потолка облачко серой известковой пыли. Алим говорил и говорил, Рахмет не мог разобрать ни звука, зато перед глазами его, будто выведенные синим пламенем, загорались буквы. Я же всё это знал, подумал Рахмет. Должен был знать… Вода вдруг накатила жадным плеском, замочив сапоги через верх. — Добегалась, кора древляная! — прянул совсем неподалёку торжествующий крик. — Вяжи их, тень-перетень! Алим замолк. Прямо перед ним вода вспучилась, обнажая две огромные мутноглазые головы, покрытые узорчатыми пластинами. Рахмет вжался спиной в стену. — Хватай сома в обхват, — совершенно обыденно, как о простом и естественном деле, сказал золотарь. — И дыхание задержи, отсюда лучше не пить. Алим вошёл по пояс в воду, и рыба-сом пододвинулась к нему толстым крутым боком. Вторая ткнулась носом Рахмету в сапог. Спалив последний травяной заслон, к ним мчались стрельцы. Рахмет шагнул в воду, увязая подошвой в илистом дне, нагнулся и обнял сома, сомкнув руки где-то внизу. Рыбина шевельнула саженным хвостом и дёрнула посильнее рысака. Рахмет поскользнулся, едва удержал на ноге сапог, и его накрыло с головой. Оба сома вынырнули уже на стремнине. Рахмет стукнулся щекой о коленку Алима. Рыбы плыли у поверхности, давая ездокам возможность иногда вдохнуть воздуха. На узком приступке, где только что стояли беглецы, толпились коренные, честя друг друга за нерасторопность, паля наудачу в темноту, клацая затворами снова и снова. А потом этот островок рукотворного света исчез позади, и остался только плеск воды, скользкая пахнущая тиной сомовья шкура и первая робкая надежда, что всё-таки удалось удрать. Зело Наверное, час спустя рыбы подволокли их к пологому бережку. Рахмет и не подозревал, что под Немеркнущей спрятано столько воды. Алим стонал сквозь зубы. Промокшие подсветки меркли на глазах, и Рахмет разглядел только рваную дырку на штанине и открытую пулевую рану. Подставив мальчишке плечо, он повёл его вверх по сточной канаве. Здесь пахло коренным перевоплощательством, отходами опытов над жидким деревом — диковинно и, хотелось надеяться, не смертельно. Алим не слишком уверенно указывал повороты. — Нужно… на край… — повторял мальчишка снова и снова. — Любой… край… всё равно… Они вылезли на поверхность где-то в Хамовниках, за строительным ограждением, посреди целой орды мусора. В глухой ночи мерцали редкие светильники. Где-то рядом мерно цокали копыта. Рахмет посадил Алима спиной к забору, сам выбрался на улицу. В паре околотков от него по мостовой уныло брела потрёпанная лошадёнка, волоча пролётку с крытым верхом и клюющего носом на козлах лихача. Рахмет побежал навстречу лошади, та удивлённо покосилась и фыркнула. Возница проснулся и хриплым со сна голосом крикнул: — Не подходи! — Мужик, продай коляску, — сказал Рахмет. — Две гривни даю. Вполне хватило бы и одной, лихачу бы считать побыстрее, а он вместо этого полез за пазуху. В следующее мгновение ему в лоб смотрел скорострел, а случайный прохожий из добронравного просителя превратился в недружелюбного разбойника. — Слезай, — сказал Рахмет. — Быстро. Лихач, икнув, спрыгнул на землю, неловко споткнулся и сел. Рахмет перехватил вожжи. Бросил в ноги невольному продавцу две серебряные палочки. На подъезде к дому наперерез пролётке бросилась лохматая псина. Порыкивая, она наскакивала на коляску со стороны Алима, отпрыгивала, рыча, и вдруг заскулила. — Оглоед! — Рахмет потянул на себя вожжи. — Ты откуда тут? Стоило коляске замедлить ход, как пёс оказался рядом с Рахметом, шершаво и слюняво облизал ему щёки, схватил зубами за рукав, дёрнул: пойдём! И потащил в сторону от дома, в неосвещённый проулок. Из-за мусорной корзины вышла растрёпанная Феодора. — Нельзя туда, — сказала она, мотая головой из стороны в сторону. — Не суждено, видать, было. Рахмет втащил её в коляску, посадил рядом с Алимом. Развернул пролётку и хлестнул несчастную кобылу, отчего та перешла на бодрую рысь. Феодора отправилась днём в Марьину Рощу, попросив соседей спустить с цепи Оглоеда. Пёс нашёл её быстро, и они вернулись на Пресню. Теневые ждали в жилище — подойдя к дверям, Феодора увидела надорванные метки, которые всегда оставляла по наущению Рахмета. Спокойно выйдя из подъезда, она поняла, что идти совсем некуда, что нельзя пропустить его возвращение, а то случится беда. Коляска с поднятым верхом выехала по укромной тропинке, в обход застав, на кольцевую дорогу. — Куда, Алим? — спросил Рахмет. — Давай к лекарю, а? В Мытищи — это пара часов отсюда. Мальчишка отрицательно покрутил головой: — Спешить… на край… любой… Не так уж велик мир, подумал Рахмет. От Можая на закате до Орехова на восходе, от Яхромского края до Серпуховского — вот и всё, что лежит под сенью Священного Древа, под надёжной защитой Великого Плетня, преграды, созданной тысячу лет назад всеми родами сообща, чтоб спасти мир от орды. Феодора перетянула Алиму бедро своим платком. Пуля прошла навылет, кости целы, кровотоки тоже — заживёт рана, ещё пригодится нога в пляс да в поход. Через некоторое время боль отпустила, и мальчишка смог говорить. Рахмет свернул с кольцевой прочь от Немеркнущей. — Алим, — спросил он, — так что ты прочёл в Кремле? — С чего начать бы… — Алим усмехнулся. — Мы не древ-ляные. Рахмет едва не выронил вожжи. — Или так, — продолжил мальчишка, — что такое орда? — Орда — это ничто, — сказала Феодора. — Безлюдье, беспорядок, сумятица, идущая из-за края мира. То, что противно Священному Древу. — Орда — это мир за краем, — сказал Алим. — Наши предки когда-то так испугались его, что усилием всех четырёх родов построили Плетень. — Трёх, — поправил Рахмет. — Мы не древляные, — повторил Алим. — Древо — это сам город, мир, общество. Мы — его цветы, лепестки, пыльца. Мы — путешественники, торговцы, искатели. Не в ста верстах вокруг Немеркнущей, а… не знаю. Понимаешь, есть и другие города — там, за Плетнём. Наверное, даже много городов. Может, целая сотня. — За Плетнём — орда, смерть всему живому, — сказала Феодора. — Нет никакого четвёртого первоначала — только земля с её соками, воздух, полный духов и теней, и огонь с его светом. Твоим выдуманным «цветочным» просто неоткуда было бы черпать силу. Сказки для дурачков. — Четыре двери в Кремле, — сказал Алим. — Так было договорено: старший кудесник каждого из родов мог разрушить Плетень по своему разумению. Однажды «цветочные» зароптали: не желали больше сидеть взаперти. А страх остальных родов оказался слишком велик. И когда стало ясно, что Плетень вот-вот падёт… Я не знаю, что тогда случилось — этого уже нет в книжнице. Думаю, что всех «цветочных» кудесников перебили в один день. Вокруг стало как будто бы холоднее. — Коренные превратили реки в болота, а может, листвяные спрятали их под землю. Теневые назвали воду соком земли, а «цветочных» сделали древляными. Они переписали священные книги, перевернули всё с ног на голову — лишь бы никто не покусился на Плетень. А когда пятьсот лет назад вокняжилась семья Мрило и извела всех бояр, невзирая на род, то некому стало и вспоминать, как всё было на самом деле. Рахмет смотрел в темноту. Ему нечего было возразить, но ещё страшнее казалось — поверить. Он плыл сегодня по настоящей подземной реке. Кожа на его руках облезла, лицо покрылось бугристой сыпью. В стоки спускали любую отраву, произведённую человеком. — Они не успели только одного — уничтожить ключ, способный расторгнуть Клятву Четырёх и разомкнуть Плетень. Знак воды, кудесную икринку. Этот камушек достался мне от деда, а ему — от его деда. У нас трудно его отнять. Про нас не зря говорят: «Под корой — кора, а под той — дыра». Это лишь забытые навыки, утерянные кудесные умения. Нам должны открываться все двери, дороги — стелиться под ноги, звёзды — указывать путь. Но я узнал об этом только сегодня, и благодарен тебе, Рахмет, всей своей жизнью. Мы хранили икринку, не зная, что она есть такое. Оказывается, мне недоставало только нескольких слов! — золотарь похлопал себя по карману. — Надо лишь встать неподалёку от Плетня и произнести их. Феодора сменила Рахмета на козлах. Неожиданно говорить стало не о чем. Уснул Алим, Рахмета тоже подхватил зыбкий тревожный сон. К восходу солнца они уже приблизились к краю мира. Воздух впереди стал приобретать очертания — будто над далёкими холмами кто-то поднял завесу из невидимой ткани. У Рахмета заныла шея. Он вспомнил про пять капель. Охлопал карманы, прощупал подкладку — склянки не было. Можно было бы выпить любой браги, но вокруг расстилались лишь поля перепшеницы. Налитые колосья размером с локоть покачивались на уровне лошадиной головы. В вышине метались стрижи. Шею дёрнуло, будто в рану засунули иглу. Рахмет принял у Феодоры вожжи, стеганул и без того уставшую лошадь. Коляска мчалась по ухабистой дороге. Мелькали кусты, деревья, перелески, поляны. Спина лошади блестела от пота. Высоко-высоко в небе замер чёрный крестик. В ране плавилось железо. Рахмет стискивал зубы и всё злее хлестал лошадь. Длинные тени от невысокого ещё солнца там и сям перечёркивали дорогу. Рахмет привстал и обернулся. Ему померещилось, что далеко позади по дороге идёт человек. Из тени в тень. Шаг — и он чуть ближе. Бока лошади вздымались как кузнечные меха. Колёса прогрохотали по брёвнам переправы через узкий ручей. Финист медленно снижался, и уже можно было разглядеть его хищные обводы. Лошадь потянула пролётку в гору и вдруг заскользила назад. Алим побледнел как мел. Вытянул из-за пазухи сложенный вчетверо листок и протянул Рахмету: — Беги! До вершины холма. Возьми икринку в руку и прочти всё слово в слово. А я тут… попробую что-то сделать. Рахмет сунул бумагу за пазуху, спрыгнул на землю, Феодора следом за ним. Оглоед мотал головой, глядя, как финист спускается ниже и ниже. И они побежали. Толстые стебли травы сочно хрустели под ногами. Рахмет почти не мог дышать. За спиной пронёсся порыв ветра. Алим, привстав на одно колено, размахивал руками. Стремительно прибывала вода в ручье. Затопила берега, разлилась заводями, скрыла под собой переправу. Евпат Скорнило стоял на противоположном берегу, раскинув руки, подобно первокнязю Стефану Кучко, защищающему свою Немеркнущую. Воздушный хлыст, набирая силу, пробежал по лугу у него за спиной, легко перепрыгнул бурный поток и разорвал пролётку пополам. Взметнулись вверх оглобли, как ребёнок закричала лошадь, кувыркнулось тряпичной куклой изломанное тело Алима. Скорнило шагнул в тень высокой ели, мостом пересекающую ручей, и вышел из неё у подножия холма, к вершине которого бежали Рахмет и Феодора. Птица теневого сложила крылья и стрелой упала на Рахмета. Чёрная лохматая тень взвилась навстречу финисту. Хрустнула в острых зубах тонкая птичья шея. Страшно закричал Скорнило, расцарапывая ворот кафтана. Оглоед мотнул головой, встряхнул безжизненный комок перьев. Теневой рухнул на колени, кулём завалился набок. Когда Рахмет опасливо приблизился к нему, начальник сыска судорожно дышал, вцепившись побелевшими пальцами в травяной ковёр. — Не вздумай, — смог выдохнуть Скорнило. — Беды, и мрак, и орда… Он зашёлся кашлем, свистя лёгкими как дырявым баяном. Рахмет знал поверье, что теневой, полностью приручивший фи-ниста, умирает вместе со своей птицей — но впервые наблюдал это воочию. — Узнал толику, а решать за весь мир собрался, — рявкнул Скорнило, собрав последние силы. — Зря, думаешь, все кудесные сообща, не жалея себя, возводили Плетень? За ним — орда! Беззаконие, запустение, смерть! Сломай Плетень, и мира не станет, понимаешь ты, кора безмозглая? Рахмет покачал головой. — Нет, кудесный. Ты, как и я, не знаешь, что там теперь. Тысяча лет прошла, и мы просидели эту тысячу лет в хрустальном ларце. Твоя теневая ватага заграбастала всё, что в ларце было стоящего, хотела ещё и ещё. Я думал, что за это вас так ненавижу. А оказывается, вы просто мою судьбу украли. Мне сорок, тень ты беспросветная, понимаешь?! Я мог идти по свету, и открывать новые земли, и советоваться со звёздами, куда дальше держать путь. Я мог уходить и возвращаться, и жить. А ты загнал меня в клетку — от Клинского края до Шатурских болот. И ты думаешь, я теперь… С кем я говорю, подумал Рахмет. Он же давно уже сдох. Земля Косточка, камушек, икринка, орешек. Что в тебе и что теперь во мне… Феодора подошла к Рахмету сзади, обхватила руками за пояс. Солнце раскалилось добела, будто лето повернуло вспять. — Я боюсь… Он ждал, что потом она добавит: «Не надо», — или: «Давай сначала подумаем», — или что-то такое, чтобы можно было ещё потянуть время. — Я боюсь, — повторила Феодора. — Решай скорее. Солнце! Рахмет задрал голову и смотрел на него, пока мир не заполнился ослепляющим золотом слёз. Я воровал, грабил и изредка убивал. И ещё учил. Но я не хочу оправдываться и не хочу искупать вину. Сделанного не воротишь. Что бы я ни решил сейчас, это навсегда — второй раз мне сюда уже не добраться. Я не хочу поминать отца, который умер в покое и несчастье, не хочу втягивать его в это дело — ему не понравилось бы моё пустословие. Я ничего не хочу — так что же мне делать? Что же мне делать с тысячами тысяч человечков, спрятанных за плетень из стеклянной бумаги? С ордой, которая скрыта по ту сторону — и, наверное, так же боится нас, как мы её? Рахмет стоял на вершине холма, и никак не мог выплакать жгучие солнечные слёзы. Феодора повернула его к себе и целовала в глаза. Оглоед прыгал вокруг, подсовывая хозяевам под ноги истрёпанную тушку финиста. — Гуляй, водна сила… — начал читать Рахмет с мятого листка, с трудом разбирая неровный почерк Алима. Его пальцы дрожали как у Сыча, когда тот ставил запалы. На правой ладони перекатывалась безделушка, которую, рискуя жизнью, берегли столькие поколения… Древляных ли, цветочных ли. С каждым произнесённым словом рука тяжелела, кудесный орешек всё сильнее тянул её вниз. Солнце потеряло цвет и как будто остеклилось, застыло надраенной книжкой. Порыв ветра качнул Рахмета и едва не вырвал из пальцев листок. — Отпускаю силу воды на волю, — читал он, — и людей воды вкупе с ней. И да не станет преграды боле. Полыхнул белым Алимов камушек, обжигая кожу. Даже пепла не осталось — лишь волдырь на пустой ладони. В безупречном узоре сплетённых воздушных нитей поползли бреши. Невидимые жгуты обрывались, лопались, расплетались. Скованное тысячелетним заклятием пространство высвобождалось из-под гнёта. Первой пришла вода. Тяжёлый беложелезный вал, сминая деревья, выдирая с корнем кусты, увлекая за собой целые ковры диких неперевоплощённых трав, катился из Заплетенья прямо на Рахмета. От большого холма, на вершине которого он расторг Клятву Четырёх, вскоре остался лишь маленький зелёный островок среди бушующего серого. Волны кудрявились белой пеной, и не было им конца. Ветер из орды раз за разом пытался унести крошечных людишек, открывших ему дорогу в мир Немеркнущей. На счастье, думал Рахмет. Обязательно на счастье. А вслед за ветром пожаловала сама орда. Небо стало настолько прозрачным, что даже крошечную точку внимательный глаз мог разглядеть издалека. Огромные безглавые птицы, не шевеля крыльями, парили в неизбывной вышине. Их было пять. Они шли клином над границей исчезнувшего Плетня. Внезапно одна, с краю, отвалилась от стаи и хищно нырнула в сторону и вниз, разворачиваясь к островку, на котором замерли Рахмет и Феодора. Вместе с приближением птицы пришёл густой, раскатистый рёв — словно сотню бычаг впрягли в одну упряжку. Оскалился Оглоед. Феодора вжалась лицом Рахмету в шею. Птица так ни разу и не взмахнула крыльями. Теперь она скользила над макушками деревьев со стороны орды — быстро, чудовищно быстро. В движении птицы жила незнакомая, завораживающая красота. — Не бойся, — шепнул он Феодоре в макушку, — мы же не желаем им зла! Приветствуя новый мир, Рахмет раскинул руки навстречу птице и показал свои открытые ладони. ………………….. ………………….. НАУМОВ Иван Сергеевич ____________________________ Родился в 1971 году в Москве. Получил высшее техническое образование (МИРЭА, инженер-оптик). В настоящее время работает в области перевозок опасных грузов. Красный диплом Высших литературных курсов в Литературном институте им. Горького. Неоднократный победитель литературных конкурсов, призёр и номинант различных литературных премий. Автор около сорока опубликованных рассказов и повестей, сотни стихотворений, многие из которых вошли в сборники «Музыка — это сны» (1995), «Обмен заложниками» (2008), «Мальчик с саблей» (2012). Трижды рассказы и повести Наумова печатались в «Если». В 2012 вышел дебютный фантастический роман Ивана Наумова «Тени. Бестиарий». МОСКВА в пространстве мировых городов /аналитика /экономика /городская среда Подготовлено исследовательской группой «Конструирование будущего» Москва — настоящий город-звезда на небесной сфере мировых городов. Она — реальный крупный объект в созвездии городов планеты Земля. Продолжая астрофизическую аналогию, столицу России можно классифицировать как город-сверхгигант. Жизнь таких объектов преисполнена высокой социальной энергетики. Она бурная, быстро меняющаяся, стягивающая на себя громадные массы людей, знаний, идей, социальных практик. А взамен выбрасывающая в окружающий мир уникальные инженерные композиции, образцовые практики, ударные управляющие решения и эстетические эмоциональные конструкты. Каждый город-сверхгигант находится на фронтире нашей цивилизации. Все лучшие и наиболее эффективные технологические решения не обязательно придумываются и инженерно разрабатываются в «мировых городах», как их в 1966 году определил сэр Питер Холл, но обязательно апробируются и максимально реализуются именно в мировых городах. Мировой город, которым Москва безусловно является, — это «крупный город со сверхпропорциональной долей участия в сфере мировой политики, хозяйства, культуры и искусства». Каждый из цивилизационных объектов такого типа должен иметь высокий уровень развития городской среды, человеческого капитала и системы транснациональных и региональных связностей. Что-то может находиться в стадии «доращивания» или трансформации, но именно эти параметры определяют включенность его в мировую сеть городов. Меняются времена, меняются ключевые свойства цивилизации, и разные города перемещаются в характеристических диаграммах в зону лидерства и на участки отставания или неразвитости. Сто лет назад Патрик Геддес заявил о начале исследования эволюции городов. Опираясь на вековую историю эволюционных исследований, посмотрим, как ведет себя Москва на диаграммах городских характеристик. Диаграмма 1. Валовый региональный продукт Московской агломерации Поскольку ВВП и ВРП считаются с погрешностью 20–25 %,то можно смело утверждать, что все пять выделенных городов: Хьюстон, Сан-Франциско, Москва, Бостон и Мюнхен имеют в целом одинаковый доход на своих агломерациях. Здесь столица России как минимум в секторе звезд-сверхгигантов. Диаграмма 2. Дисбаланс уровней развития Москвы по разным критериям мирового города Москва как мировой город испытывала на конец первого десятилетия XXI века грандиозное отставание по развитию городской среды. Итак, текущие свойства объекта: • Москва — центр принятия стратегических решений в геополитике, геоэкономике, международных отношениях. • Москва восьмая в составе крупнейших городов мира по численности населения. • Москва отличается высокой концентрацией высококвалифицированных специалистов и разнообразием квалификаций рабочей силы. • Москва имеет высочайшую плотность и разнообразие образовательного, интеллектуального и культурного потенциала, контактов и коммуникаций. • По индексу Программы развития Организации Объединенных Наций Москва (0,964) входит в группу городов с чрезвычайно высоким развитием человеческого потенциала. Она превосходит средний уровень стран-членов ОЭСР (0,932) и стран-членов Европейского союза (0,937). • Москва — ядро крупной агломерации, центр развитого и богатого региона Восточной Европы. • Москва имеет выгодное транспортно-географическое расположение на пересечении трансконтинентальных транспортных коридоров «Север — Юг» и «Запад — Восток». Столица — мощный транспортный хаб европейской части России, включающий три международных аэропорта (Шереметьево, Домодедово, Внуково). Исторический центр Москвы уникален и неповторим. Он несет в себе историко-культурное наследие девяти веков развития Евро-Атлантической цивилизации. • В пространство Москвы включено несколько природных экосистем (Серебряный Бор, Лосиный остров, Сокольники, Битцевский лесопарк). • Москва — макрорегиональный центр важнейших глобальных рынков: энергоресурсов и оборонной техники, металлов и химических продуктов, и отличается высокой степенью включенности в мировую экономику. • Москва имеет высокую плотность присутствия ведущих глобальных брендов, СМИ, дипломатических и торговых представительств. • Москва отличается высокой комплексностью инфраструктурных связей и концентрирует в себе масштабный объем индустриальных и постиндустриальных наукоемких производств. • Москва — точка формирования, входа и выхода инвестиционных и финансовых потоков всей страны. • Москва характеризуется сверхвысокой концентрацией властных и административных структурностей. • Москва — лидер в институциональном поле повседневных практик гражданского общества, включая уровень развития корпоративного сектора благотворительности, уровня вовлеченности граждан в добровольческую работу, по активности в сфере частных пожертвований. Диаграмма 3. «Экономическое влияние — Здравоохранение и безопасность». Траектория ожидаемой эволюции Москвы для снятия дисбаланса развития Диаграмма выстроена по статистике компании PricewaterhoseCoopers, которая использовала стандарты европейского здравоохранения и безопасности. Так что по «мировым стандартам» Москва при высоком уровне экономического влияния выпадает даже из группы городов-гигантов типа Стокгольма или Сиднея. Как следствие отставание развития городской среды можно представить на диаграммах пространства трех ключевых вызовов в развитии города. Что ж, нет ничего лучше карты, которая позволяет оценить стратегический маневр сразу и предложить направление главного удара. В описанной ситуации задача развития городской среды — явно не в процессе «улучшения и приведения к мировым стандартам», а в решении, лежащем в принципиально другой плоскости, — если угодно в новом архитектурном концепте и в иной инфраструктурной связности. Города являются системообразующим каркасом современной цивилизации. И одним из важнейших их характеристик является плотность заселения жителями, плотность их коммуникации и плотность различных деятельностей. (Плотность — параметр вполне понятный в нашей звездной аналогии.) Сочетание этих параметров вместе с градостроительными решениями, законодательствами и планированием задают экономическую модель города. Как, например, указывал мэр Барселоны Хуан Клос, город не должен «расползаться по большой территории». Это влечет за собой грандиозные инфраструктурные издержки. То есть если заявить адекватные принципы градостроения, можно обеспечить быстрое развитие города. Московская школа управления «Сколково»: архитектоны Казимира Малевича в проекте Дэвида Аджайе — ганского гения, родившегося в Танзании. И здесь можно опереться на опыт стратегических проектов-драйверов. Для Москвы такими проектами стали: • Информационный фасад России — 317 гектаров ВДНХ, которая измеряется парками и ландшафтами • Фонд «Сколково», строящий научно-инженерный полис в стиле High-tech, или как его называют «Структуральный экспрессионизм Нормана Фостера» • Московская школа управления «Сколково», отстроенная в стиле блистательного русского авангарда • Цифровой город, в котором Москва преуспела настолько, что вошла в десятку самых оцифрованных городов мира (см. стр. 144) • Инновационный городской кластер, по крупицам собранный Агентством инноваций города Москвы (см. стр. 248–249) • Образцы креативного пространства на базе раннеиндустриальных объектов: бизнес-парк «Красный Октябрь», Центр современного искусства «Винзавод», дизайн-завода «Флакон» и прочие чудесные реновации И в противовес этому звездному блеску — безликое «ржавое кольцо» жилой Москвы, на которое разве что иногда падают космические корабли режиссера Бондарчука. Слободы и индустриальные застройки по Вячеславу Глазычеву с кольцами враждебности, графствами и бургами… И такое пространство с насаженными тривиальными сюжетами, пораженное низкой плотностью коммуникации и тромбозом транспортных горловин, не позволяет Москве достойно светиться на ветви городов-сверхгигантов… Есть решения? Использованы материалы исследований по стратегии развития Москвы Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ и Национальногой исследовательского университета «Высшая школа экономики» Сергей НЕПОМНЯЩИЙ ГРАДОСТРОИТЕЛЬНАЯ СИНГУЛЯРНОСТЬ: ГАРМОНИЯ ПРОТИВОРЕЧИЙ /экспертное мнение /город для жизни /городская среда ? «Небесные сады Москвы» Развитие территории Москва-Сити с созданием новых парков и озелененных уровней. Визуализации проектов «Небесные сады Москвы» «Драконы Донгли» выполнены Ростиславом Николаевым Сергей НЕПОМНЯЩИЙ Главный архитектор Института гелиотектуры _____ Будущее предсказать просто. Будущее — это то, что неизбежно. Неизбежно, потому что невозможно противостоять силе устремлений множества людей, если есть хоть малейшая возможность технического воплощения этих устремлений. Технические возможности — ответ на запрос человека. Приближающаяся сингулярность превращает черных лебедей в белых. Масштаб времени сжимается, и, кажется, что уже сегодня мы смотрим на происходящее со стороны. Предсказания будущего становятся точными прогнозами. В нарастающем потоке парадоксальных и «неожиданных» открытий и изобретений кажущаяся непредсказуемость становится ожидаемой. Суть технического решения теряет свое значение: если нам что-либо действительно нужно, решение будет найдено. Какое именно решение — так ли это важно? Заранее известно, что оно примитивно просто, элегантно и эффективно. В конце концов, все наши главные устремления становятся реальностью. Единственный вопрос, определяющий точность прогноза: что же нам действительно нужно? Без чего совершенно невозможно обойтись, а что окажется яркой, модной, но недолговечной игрушкой, привлекающей наше внимание на миг и исчезающей бесследно в потоке времени? Что такое город будущего? Что нам нужно от города? То же, что и всегда. Город — это удобное место для жизни. Самое удобное, какое нам доступно по нашим современным представлениям о комфорте и соответствующее нашим возможностям. Сегодняшний город нас не устраивает? Значит, вся лавина непредсказуемости и хаоса открытий будет направлена на то, чтобы сделать город таким, каким он нам нужен. Где они, черные лебеди? Там, где мы хотим их увидеть. Только не надо сужать поле зрения до размеров монеты. «Драконы Донгли». Гелиокластер-мост, вдоль магистрали через реку Ханьцзян. Утвержденной генплан городского округа Шаньтоу (КНР). Задайте себе вопрос: как вы представляете себе идеальный город? Нет, не суть важно, как выглядят дома, какие автомобили (или нечто, их заменяющее), какие улицы, еще существуют или канули в лету супермаркеты… Это все слишком мелкие детали. Что вам, именно вам жизненно необходимо? Наверное, то же, что и большинству представителей homo sapiens. Ничего оригинального. Все наши потребности в семи словах отражены пирамидой Абрахама Маслоу: физиология, безопасность, социальность, признание, познание, эстетика и Я сам. Не вдаваясь в теоретические дебри, я могу представить себе удобный город для каждого, состоящим примерно из таких элементов. Собственное просторное жилище, где достаточно места для каждого члена семьи. На одного человека — метров семьдесят. Свободная солнечная гостиная с камином, зимним садом и теплицей. У каждого — своя комната и место для занятия любимым делом. Обязательный атрибут такой комнаты — большая открытая терраса с цветами и фруктовыми деревьями, с видом на лес до горизонта или как минимум на просторный парк. Чтобы в любой момент можно было бы выйти из комнаты на природу, вдохнуть запахи летнего леса или ощутить свежесть морозного воздуха и сверкающую белизну снега в руке. Главное — чтобы в поле зрения никаких людей, никаких чужих окон и соседей! Только тишина, природа, пение птиц, немного архитектуры. Чтобы никто и ничто не мешало моему отдыху или работе. Обслуживание такого жилища, как в пятизвездочном отеле: мелкий ремонт и ежедневная уборка помещений, забота о домашних растениях. Врач и ветеринар для домашних питомцев всегда рядом. Никаких рутинных поездок или походов по магазинам — любимые продукты или предметы повседневного быта обеспечены доставкой на дом в течение десяти минут с момента возникновения потребности в них. Интерьер комнаты с террасой в глубине корпуса гелиокластера Если за окном и рядом со своей комнатой и собственной террасой я не хочу видеть никаких людей, то при выходе из жилища за входную дверь я не прочь пообщаться. Дворик на 15–20 жилищ, где нет посторонних, где спокойно играют дети под постоянным присмотром хорошо знакомых и доброжелательных соседей. Такой дворик должен работать в любое время года и при любой погоде. По сути это вечнозеленый зимний сад, защищенный от дождя, мороза или перегрева. Я хочу иметь возможность из этого приквартирного дворика пешком прогуляться по климатизированному пассажу-бульвару, вдоль которого расположены мастерские или салоны хорошо знакомых мне людей — того же ветеринара, на-все-руки-мастера, блогера, фотографа, стоматолога… Трехминутная прогулка по бульвару приводит на площадь с такими же вечнозелеными растениями, с рестораном и кафе, коворкингом, детским клубом, спортивными залами и аквапарком. В кафе можно обсудить с коллегами любые вопросы, отпраздновать семейное торжество или чей-нибудь творческий успех. Отсюда же можно спуститься на лифте в лес или на остановку скоростного общественного транспорта. Вид на гелиокластер с озелененной кровли Афимолла (Москва-Сити) Впрочем, из собственного жилища есть прямой выход к собственному авто или беспилотнику. А оттуда на скоростную магистраль — если она вам требуется. В повседневной жизни комфорта квартиры, леса рядом с солнечной квартирой, прозрачной воды и волн бассейна, дружеской обстановки собственной мастерской, коворкинга и мест общения — всего этого вполне достаточно для работы и отдыха. Скоростной транспорт всегда рядом, но постоянной необходимости им пользоваться нет. Это элемент дополнительной свободы. Описанное жилище — это парафраз пояснительных записок практически каждого из наших проектов гелиокластеров. Гелиокластер — это сверхплотный и сверхкомфортный город-дом. Это структура, где на ограниченной территории сконцентрировано большое количество свободных городских пространств — то есть достигнута высочайшая плотность коммуникации на пути к градостроительной сингулярности. Это возможно при условии, что городские пространства станут многоуровневыми. В отличие от обычного города, где плоскость земли «делится» между домами, дорогами, вокзалами, парками, торговыми центрами и другими объектами. Гелиокластер мультиплицирует городскую территорию, создавая отдельные уровни для транспорта, общественных центров и спортивных сооружений, коворкингов и производственных помещений, парков и жилья. Совершенно очевидно, что в ближайшем будущем население Москвы составит около 30 миллионов человек. И от того, в каком концептуальном направлении будет развиваться город, зависит то, станет ли жизнь человека в таком гиганте полноценной. Градостроительная сингулярность позволяет обеспечить свободное развитие города с резким сокращением территории застройки. Расширяться должны парки, природные территории — и общественные пространства. Это и есть то завтра, которое мы проектируем уже сегодня. Наш черный лебедь готов к полету. В следующем номере Якутия — уникальный пример соединения чудес природных и чудес технологических. Другая планета, отделенная от привычного нам мира долгими перелетами и часовыми поясами. Удивительный сплав архаичных верований и практик с постиндустриальным миром, новыми технологиями и инфраструктурами развития. Мы проведем вас по новым картам мира, сочетающим в себе иные времена и многоуровневые пространства, чувственный космос и яркую экзистенцию средних миров, города, ожидающие времена своего величия, и бескрайние территории, сшитые телепортами новых культурных кодов. Якутия — первая на этом пути. Шаманы с сотовыми телефонами, программисты, превращающие древние мифы в казуальные игры, ученые-техномаги, воссоздающие древних животных, мастера, восстанавливающие корабли глубоким холодом, инженеры вечной мерзлоты, уникальные индустриальные объекты, которые видны из космоса… Необъятная Якутия — готовый сеттинг для фантастики. Какую историю она захочет поведать миру? • Что будет при столкновении магии древних эпох и высоких технологий? • Чему нас учат фантастические проекты в книгах и в реальности? • Как построить теплый город будущего на вечной мерзлоте? • Как работают на Земле механизмы и сценарии освоения других планет? • Что делать для окончательного и успешного решения «мамонтового вопроса»? • Ледяной док на Земле или на орбите? • И конечно же, фантастические рассказы Олега Дивова, Александра Громова, Юрия Бурносова, Виталия Обедина и других авторов! INFO Журнал «Если» № 1 (248) 2017 ISSN 1680-645Х Свидетельство о регистрации СМИ: ПИ № ФС77-61630 от 07 мая 2015 года Главный редактор проекта Николай Ютанов Главный редактор литературного сектора Дмитрий Байкалов Главный редактор футурологического сектора Артем Желтов Ответственный секретарь Екатерина Ютанова Редакционная коллегия Дмитрий Байкалов Артем Желтов Евгений Кузнецов Артем Шадрин Творческий совет Эдуард Геворкян Александр Громов ОлегДивов Марина и Сергей Дяченко Евгений Лукин Сергей Лукьяненко Андрей Столяров Александр Шалганов Верстка и оформление Юлия Яковенко Концепция футурологического проекта: Исследовательская группа «Конструирование будущего» Издатели: ЗАО «Корвус», «Энциклопедия» Директор проекта Александр Кривцов Редакторская группа Алекс Ольховик Аркадий Рух Корректорская группа Елена Шестакова Нинель Краюшкина Отпечатано в АО «Первая Образцовая типография», филиал «Дом печати — ВЯТКА» 610033, г. Киров, ул. Московская, 122. Тираж 3000 экз. Заказ № B3K-03794-17. Иллюстрация на обложке: National Aeronautics and Space Administration, April 17, 2012 Иллюстративный материал: Shutterstock.com Адрес редакции: 190121, Санкт-Петербург, Лермонтовский пр. 1/44, лит. «Б» E-mail: esli.ff@esli.ru www.esli.ru