Золотой ребенок Тосканы

Молодая англичанка Джоанна Лэнгли тяжело переживает смерть отца. После похорон, разбирая его вещи, она находит письмо, которое отец написал в самом конце войны женщине, в которую был страстно влюблен. По всей видимости, именно она, итальянка по имени София, укрывала тяжелораненого летчика Лэнгли от немцев. В письме упоминался их общий ребенок — надежно спрятанный «прекрасный мальчик». Полагая, что в Италии у нее есть брат, Джоанна едет в Тоскану, где попадает в эпицентр трагических событий.

Эта книга посвящается

Пьеру и Кайсе Балдини,

благодаря которым

мое пребывание в Тоскане

стало просто замечательным.

В процессе написания романа

я получила такой опыт,

такое понимание, какое могли мне

дать только местные жители

Пора прощаться с жизнью, это было ясно как божий день. Хьюго Лэнгли попытался беспристрастно оценить обстановку. Левое крыло бомбардировщика «бленхейм» горело, и пламя уже лизало стекло. Он оглянулся назад и вверх на штурманскую кабину. Лейтенант Фиппс, его штурман, лежал ничком на своих инструментах. Струйка крови, просочившаяся из-под летного шлема, стекала по левой стороне его лица. И пулеметчик Блэкберн тоже мертв, убит в стрелковом отсеке еще во время налета первой волны «мессершмитов». Хьюго не был уверен, цел ли он сам. Поскольку адреналин все еще кипел в крови, ему сложно было объективно определить свое состояние. Он посмотрел на брюки, заляпанные кровью, гадая, была ли она его собственной, или это кровь Фиппса.

— Проклятие! — выругался Хьюго.

Меньше всего ему хотелось, чтобы все закончилось так нелепо и так быстро. Как-никак он надеялся когда-нибудь унаследовать титул и Лэнгли-Холл и наслаждаться своим положением в округе уже в качестве сэра Хьюго Лэнгли, эсквайра. На мгновение мелькнула мысль о жене и сыне, но их образы почти не вызвали никаких эмоций. У жены все будет хорошо и без него. Она сможет жить в Холле с его стариком, пока не найдет нового мужа, а что она это сделает, он не сомневался. А сын, странный тихий мальчик, был слишком мал, чтобы помнить отца.

Они считали его героем, а он являлся всего лишь приманкой, жалкой подсадной уткой. Этот вылет на бомбардировку вообще не должен был состояться. Все знали, что «бленхейм» — устаревшая развалина, куда медленнее, чем самолеты противника. И что по пути к цели — железнодорожным коммуникациям Милана к северу от авиабазы под Римом — ему придется пролететь больше ста миль над захваченной немцами территорией.

Хьюго постарался подойти к ситуации рационально. «Бленхейм» не смог бы дотянуть до базы, даже если бы ему удалось заставить старую шарманку развернуться. Это само по себе маловероятно, если учесть, что двигатель горит и одно крыло вышло из строя. Однако оставаться в самолете и падать, поджариваясь в горящей кабине, как курица гриль, он не собирался. Через ветровое стекло Хьюго попытался разглядеть, что за местность внизу, но не увидел ровным счетом ничего. Вокруг — только черная как смоль ночь. Ни звезд. Ни луны. Ни огонька внизу.

Зато и самолеты противника не давали о себе знать. Видимо, как он и подозревал, фрицы решили, что с ним покончено и больше незачем тратить на него время, хотя, может быть, они за ним все-таки следили. Судя по последним вычислениям штурмана, самолет уже должен лететь над Тосканой. Возможно, даже севернее Пизы, и, скорее всего, все еще над контролируемой оккупантами территорией. Холмистые дикие земли. Есть шанс, что он сможет спрятаться и благополучно добраться до побережья, если ухитрится как-нибудь выпрыгнуть с парашютом и не поджечь при этом купол. Шанс, который стоил риска.

Он нащупал защелку, чтобы откинуть стеклянный фонарь кабины. Защелка легко открылась, но фонарь и с места не двинулся. На мгновение Хьюго охватил леденящий ужас: он оказался в ловушке, обреченный медленно зажариться или упасть на землю в огненном шаре, если баки взорвутся, — это уж что раньше получится. Изо всех сил он уперся руками в фонарь, отжимая его, и стеклянный купол, наконец, поддался и откинулся. Языки пламени мгновенно метнулись к нему.

— Ну, давай же, давай, — подгонял себя Хьюго. Затем оглянулся на Фиппса. — Прости, старик, но тебя я взять с собой не смогу.

Пальцы, скованные толстыми кожаными перчатками, едва повиновались, пока он снимал свой летный шлем с кислородной маской. Дышать сразу стало намного труднее, но на самом деле он летел не слишком высоко, так что это, должно быть, просто нервы. Хьюго сунул руки в лямки своего парашюта и попытался его закрепить. Казалось, время застыло и он двигается медленно, как черепаха но, в конце концов, Хьюго почувствовал, что ремень застегнут. Стараясь не поддаваться панике, он осторожно встал, и левую ногу тут же пронзила боль. Все-таки его зацепило. Что ж, шансов сбежать и спрятаться становилось меньше, но любой другой вариант был лучше, чем сгореть заживо или разбиться с самолетом.

Если удача ему улыбнется, он окажется на территории, больше не контролируемой немцами. Их отогнали на позиции, которые они называли «Готской линией», на оборонительный рубеж, шедший поперек всего полуострова по линии севернее Пизы, а итальянцы перестали оказывать им поддержку. Хьюго доводилось жить в Италии, и он сомневался, что обычные люди действительно были сплошь фанатичными сторонниками германцев или войны.

Осторожно, то двигаясь вперед, то останавливаясь, он пополз плашмя по крылу подальше от огня, продолжая цепляться за драгоценную жизнь, в то время как ветер пытался стряхнуть его в пропасть. Хьюго слегка колебался, опасаясь, что какой-нибудь из «мессеров» висит у «бленхейма» на хвосте, чтобы расстрелять пилота, если тот прыгнет с парашютом. Но настороженный слух не мог уловить характерного рева винтов вражеской машины, только мерный рокот правого двигателя его бомбардировщика — левый остановился. Хьюго постарался вспомнить единственный короткий инструктаж по прыжкам с парашютом. Как правильно прыгать и сколько секунд надо отсчитать, прежде чем дернуть за кольцо, чтобы купол парашюта не зацепился за самолет. Но мысли безнадежно путались.