Я всегда поражался его способности узнавать обо всех новостях не только в округе, но и в городе.

– Не поеду, если колодец не обмелеет снова.

– Больным скажись, коли приедут за тобой. У Тукая душонка гнилая, не стоит лишний раз ему глаза мозолить. Это ж как гадюка, укроется в теньке и вроде нет её, а как бдительность потеряешь, она и цапнет.

Следом за Панасом пожаловал Фёдор, пряча усмешку в густой бороде.

– Смотрю, ты тоже сынками обзавёлся?

– Так вышло, – развёл я руками.

– Да, судьба она иногда интересно оборачивается. Я вот тоже думал, буду один век свой коротать, а вон оно как… Егор, ты слыхал, ручей возле моей кузни пробился?

– Слышал, – кивнул ему, – тебе подспорье, не ходить на реку за водой.

– Только думается, помогли ему пробиться, – прищурился лукаво Фёдор.

– Даже не знаю, о чём ты, – отмахнулся я.

– Ага, – усмехнулся кузнец, – тут у себя кой-чего лишнего нашёл, дай, думаю, тебе захвачу, пусть мальчишкам в помощь будет, – он протянул пару новеньких серпов.

– Лишние? – рассмеялся я.

– Как есть, – развёл руками Фёдор, – бери, бери.

Наконец, любопытные закончились. Мальчишкам натащили угощений, и они, вместе со Стёпкой и Таней, пошли делить «добычу».

– Сладили между собой ребятишки, – посмеивался отец, затягиваясь горьким дымком папироски.

– Натосковались братья одни, намыкались, – ответила Дарья, стоящая подле меня, – им и в радость новую семью обрести.

– А ты, невестушка, тоже нас порадовать решила? – улыбнулся отец.

Даша зарделась как девчонка.

– Хорошо бы, и правду дочка была, пусть мои ощущения меня не подведут, – кивнула она.

Тихо было эти дни. Полевые работы закончились, мы с отцом и мальчишками трудились по дому, подготавливая всё к зиме. Скоро снова надо в лес идти, за дровами. Осень, побаловав нас напоследок теплом, по утрам стала заковывать лужи ледяной слюдой, одевать ветки инеем. Похолодало, и вечерами, когда растапливали большую печь, в доме становилось уютно. Потрескивали дрова, наполняя избу жаром и неповторимым ароматом. Отец починял обувь, сбрую для лошади или что ещё. Мы выстругивали новые топорища, ручки для серпов, косовища. Даша пряла шерсть, вязала нам обновки, обучала этому и Танюшку.

А через неделю к нам заявился Тукай.

– Егор! – заорал он, едва подъехав к воротам, – верни мне детей! Мои они!

– Ты чего шумишь? – вышел я на улицу. – Что же не вспомнил, что они твои, когда мальчишки голодали?

Заметил, как выглянул из-за ворот Самир и затрясся от страха, убежал в дом.

– Это наши дела, семейные, – надулся Тукай, – детей учить требуется, что с неба ничего не падает, каждый кусок заработать надо.

Приехал он не один, взял с собой прихвостней, которые галдели, как стая сорок.

– А когда ты Равиля к ветке привязал? Это ты его чему учил? – гнев поднимался во мне удушливой волной; сжав кулаки, подошёл я к торгашу. – Тукай, ехал бы от греха. Мои теперь они сыновья, Бугаевы, и документы у нас имеются. Всё честь честью.

Он обернулся на смолкнувших мужичков из своей «свиты».

– Так, значит? Ну ничего, Бугай, сочтёмся ещё с тобой, – и стеганул плёткой жеребца, на котором приехал, со злости не рассчитав силы. Конь взвился на дыбы, чуть не сбросив всадника, и лихо припустил по дороге.

Вернувшись домой, увидел, что Равиль плачет у Даши на руках.

– Ты отдашь нас ему, папа Егор? – всхлипывая, спросил он.

– Что ты, малец, я что обещал? Навсегда вы теперь с нами. Вы же наши сыновья. Видел документы, которые дед привёз? И никто не сможет вас забрать.

Самир забился на печку, бледный, глазёнки круглые от страха. Услышав мои слова, спустился.

– Дядьку Тукая все боятся, – тихо сказал мальчишка, – мы думали, что и вас запугает.

– Нет, братец, нас так просто не возьмёшь. За свою семью надо до последнего стоять.

Самир кивнул, задумавшись о чём-то. Равиль перестал плакать, улыбаясь сквозь слёзы, слушая, как Даша что-то шепчет ему на ухо.

Постепенно дети успокоились, перестали вздрагивать от каждого шороха, и жизнь вошла в свою колею. Только здесь и сейчас я почувствовал, что по-настоящему живу. Все мои победы и поединки теперь выглядели такими ненужными. Ярмарка тщеславия, не более. А здесь – семья. И трудиться ради них было в радость. А скоро появится на свет мой ребёнок. О таком счастье и не мечталось, не думалось. Жил бобылём, а поди ж ты. Обзавёлся пятью детьми и женой разумницей. Только бы сил хватило поднять сыновей и дочек на ноги.