– Бросили, – повторила я за ним, пытаясь привыкнуть к звучанию нового языка.

Тот, кто назвал себя магом, кивнул.

– Как тебя зовут, жертва? – поинтересовался у меня.

Он снова что-то сделал, и саднящее, обгоревшее на солнце лицо перестало болеть. Заодно я почувствовала себя значительно лучше, словно ко мне вернулось не только знание изначального языка Андалора, но и часть растраченных в этом городе и под палящим солнцем сил.

– Жертва, – повторила за ним. – Я что, сплю?

– Не похоже, – усмехнулся незнакомец.

– Может, я умерла и это загробный мир?

– Тоже не угадала, хотя ты была в шаге от него. И все-таки, как твое имя? Или мне и дальше называть тебя «жертвой»?

На жертву я не согласилась, покачала головой.

– Ли… – начала было, но осеклась.

Хотела ему сказать, что меня зовут Лизавета, но внезапно поняла, что это словно трудно произнести на новом языке. Лизой меня звали только близкие люди, а от «Лизок», «Лизхен», «Лизетт» или «Лизунчик» тошнило, так что…

– Элиз, – сказала ему. – Меня зовут Элиз.

Таким именем меня всегда называла бабушка, и мне оно очень нравилось.

– Откуда ты, Элиз? – поинтересовался мой спаситель.

Не успела я придумать, как вместить в этот язык слово «Россия» и вообще, стоит ли вмещать, потому что о моей родине здесь вряд ли слышали… Да и у нас исконный андалорский не входил в школьную программу.

Как и магия.

– Похоже, в Сирью тебя увезет кое-кто другой, – неожиданно произнес мужчина.

Повернул голову и, нахмурившись, уставился в безоблачное, ярко-голубое небо, словно пытался в нем что-то высмотреть. Вот и я посмотрела, но так ничего и не увидела.

– Мне придется тебя оставить, – добавил он.

– Что?! Нет! – в полнейшем ужасе воскликнула я, испытав истерическое желание сейчас же вцепиться в его куртку или повиснуть на одном из ужасающих скатов, которые сейчас не казались мне такими уж и страшными.

Так, мирно колыхались в метре над землей. Шевелили щупальцами, раздувая своим дыханием песок.

– Прошу, не оставляй меня! Ты не можешь бросить меня одну в этом ужасном месте!

– Тебя заберут другие, – покачал он головой.

– Но меня же здесь сожрут! Снова нападут пауки или летающие простыни!

– Пустынный Патруль, он уже близко, Элиз! – терпеливо произнес мужчина. – Это их прямая обязанность – следить, чтобы ни с кем не произошло того, что сделали здесь с тобой. Они и заберут тебя в Сирью, а заодно помогут разыскать своих. Мне же лучше не показываться им на глаза.

– Но как они меня найдут?! – воскликнула я.

– Я оставлю метку. И вот еще… – он протянул мне кинжал. – Возьми на всякий случай. Но Темных поблизости нет, я их не чувствую. Так что ты в безопасности.

Я тоже ничего не чувствовала, кроме переполнявшего меня отчаяния из-за того, что этот человек – маг и воин, спасший мне жизнь, – собирался улететь.

Но если не он, то кто должен меня отсюда забрать? И что это за Пустынный Патруль? А что, если они пролетят мимо, – что мне делать в этом случае?!

– Найду тебя в Сирье, жертва! – усмехнулся маг. – Прощай, Элиз!

Затем взял и улетел, напрасно я молила взять меня с собой. И скаты, похожие на ковры-самолеты, потащились за ним – все быстрее и быстрее, набирая скорость.

Вскоре они исчезли из виду, растворились в жарком воздухе пустыни, а я так и осталась стоять, глядя им вслед.

Внезапно подумала, что так и не спросила, как его зовут. И даже толком не поблагодарила за свое спасение и не поругалась из-за того, что он меня бросил!

Ну что же, я снова осталась одна. Стояла, совершенно несчастная, прислонившись к обломку колонны. Сжимала в одной руке кинжал, во второй – перцовый баллончик и совершенно не чувствовала себя вооруженной или же в безопасности.

Тоскливо смотрела в небо – в ту самую сторону, куда до этого глядел мой спаситель.

Улетел он в противоположную, и обратно я его не ждала. Вместо этого надеялась на обещанную помощь, но небо все так же оставалось голубым, безоблачным и полностью безлюдным.

В голову принялись закрадываться совсем уж неприятные мысли. Неужели незнакомец меня бросил?! Спас от пауков, а затем сбежал, пожалев место… на своем скате?!

Мне не хотелось в такое верить, но к горлу стали подбираться слезы, хотя плакать было совершенно нечем.