Вздыхаю еще раз, потом вытаскиваю ключи и привстаю, чтобы забраться на сидение с ногами и достать свои туфли, как вдруг в мое окошко коротко стучат.

Вздрагиваю всем телом! Даже взвизгиваю и резко поворачиваюсь. За окном висит довольное лицо Эмиля. Он еле смех сдерживает, складывает руки в жесте молитвы и кивает, мол, простите, пожалуйста.

А сам реально чуть не лопается! Вот же ж…

– Ты меня напугал!
– шиплю, открыв окно, он поднимает брови.

– Заметил, и я же извинился. Правда, не хотел.

Действительно. Встала на лыжи, тормози, блин!

Выдыхаю, прикрываю глаза и киваю.

– Знаю, прости.

Эмиль игнорирует, но двигается ближе и заглядывает на приборку моей машины.

– В чем проблема?

– Что?

– Видел, что заглохла. Что не так?

– Я…Эмиль, серьезно?!

– М?
– непонимающе смотрит на меня, а я цыкаю, нервно приглаживая волосы.

– Я похожа на человека, который может дистанционно выявить проблемы в машине?

– Ты не похожа на человека, который и в прямом контакте сможет выявить проблему, - усмехается он, - Но твоя тачка должна была сама тебе сказать.

Ч-что?!

Часто моргаю. Эмиль тихо цыкает и бурчит под нос:

– Поня-я-ятно…

А потом тянется к рулю и проворочивает ключ сам. Машина не отзывается, но Эмиль хмурится и смотрит в приборку. Куда? Загадка века. Я пытаюсь разобраться, слежу за его взглядом, но ничего не могу понять. Для меня все это — как теория струн для абсолютного гуманитария.

– Ясно, - выносит приговор, отстраняется и открывает дверь, - Вылезай.

– Что? В смысле?

– Она не поедет, надо отгонять в сервис. У тебя проблемы с двигателем.

– Но…как ты понял?! Или…ты тот человек, который может определить проблему дистанционно? Чего я еще о тебе не знаю?

Эмиль издает тихий смешок и чуть закатывает глаза.

– Смешно. Ха! Все гораздо прозаичней, Кира: на приборке написано. А я говорил, что не нужно ее покупать, но Саша разве кого-то слушает?

После сказанного происходит сразу несколько вещей: пару мгновений Эмиль еще улыбается, но потом резко схлопывается и начинает хмуриться. Атмосфера из дружественной скатывается в какой-то неудобный, неловкий кринж. Мысленно я закатываю глаза: приехали.

– Прости, я не хотел, - тихо извиняется он.

Добавляю к закатанным глазам еще и ментальный хлопок прямо в лоб. Какая же дичь…боже! И как я ее ненавижу. Серьезно. Просто терпеть не могу, когда кто-то случайно поминает его имя всуе, а потом смотрит на меня вот так, как сейчас смотрит Эмиль. Будто я, подобно злой ведьме Запада (или Востока, как там было?) растаю при соприкосновении с водой, где вода, разумеется, запретное имя.

Вздыхаю.

Ладно. Никто в этом не виноват. Он просто не хочет быть грубым, я понимаю. Бесит, но понимаю.

– Ничего страшного, - отвечаю точно по заученной программе, а потом наклоняюсь и подцепляю свои туфли, - Забудь.

Эмиль ничего не отвечаю, и я обуваюсь в тишине. Сумочку тоже забираю в тишине. И свой легкий тренч. Слышно только эхо от моих неловких телодвижений, как вдруг…

– Ты злишься.

Это не вопрос. На мгновение замираю, потом смотрю на него и поднимаю брови.

– Что?

– Говорю, ты злишься. За то, что я сказал. Или мне показалось?

Тебе совершенно точно показалось. Издаю смешок, выправив волосы из-под своего плаща.

Хлопок дверью.

Я так устала, что мне сейчас совершенно не хочется притворяться. Ну, и вообще. С ним мне никогда не хочется притворяться…

– Если ты о том, злюсь ли я по поводу упоминания его имени — нет.

– Нет?

– Нет.

– Тогда на что?
– чуть щурится.

Пытливый…

Да, это я тоже в нем давно приметила. Эмиль — пытливый. И это может иногда раздражать, но в целом…мне нравится. Я сама бываю такой…

– На извинения.

– Ты злишься…ха!
– улыбается он, - Первая женщина на моей памяти, которая злится из-за извинений. Потрясающе…

– Ну, можешь записать меня во что-то необычное, если так угодно, но это дико раздражает. Будто я хрустальная ваза! А это не так! Да, в моей жизни был брак. Да, он закончился очень плохо, и воспоминания об этом не доставляют мне удовольствия, но я пережила все и пошла дальше. А меня как будто каждый раз заставляют и дальше страдать…

Мы замолкаем. Речь у меня выходит чрезмерно пылкой, будто Эмиль сейчас за всех извиняющихся огребает, и я прикусываю язык. Смотрю ему в глаза, краснею.