А училка стоит. Грёбанное правило грёбанного эксперимента! Я ведь знаю, что она пробуждённая и может их раскидать за секунду! Я читал её дело! Но у неё буквально приказ — вмешаться ПОСЛЕ первого магического удара!

— Миша… — прошептала Катя, — Почему… да почему ты за неё?! Почему?! Почему?!

Суви держалась за моей спиной. Перепугалась. Ещё бы — боевую магию на неё пустили. И за что? За самозащиту.

Со мной так делали десятки раз. И все десятки раз я ненавидел таких людей.

И вот… так делает Катя.

— Я… я здесь была с первого дня, — её голос задрожал, — Я. Я! Ты на моей стороне должен быть! МОЕЙ! Я даже ведь сегодня… решилась…

— Да потому что ты тварь, Катя. И я устал себя убеждать, что это не так, — выдыхаю, отпуская Миреску.

Катя застыла. Её покрасневшая челюсть перестала дрожать. Казалось, будто и сердце у неё биться тоже перестало. Будто весь мир остановится.

Я ведь и её с пелёнок знаю. Я помню, как её на руках ещё таскали.

И такой я вижу Катю впервые. Опустошённой.

Не знаю, что ещё сказать. Просто не знаю. Да и не хочу мозг ломать. Я лишь вздыхаю, качаю головой и разворачиваюсь на выход.

— Пошли, Суви. Сразу к директору — всё равно вызовут.

— Угу… — кивнула она.

Девочка развернулась, сделала пару шагов и, прежде чем выйти из кабинета, на секунду остановилась, слегка поворачиваясь на Катю.

— А ведь мы могли дружить…

И, вздохнув, она идёт за мной — прямиком к директору.

На следующий день в школу Катя не явилась. И на второй. Как и на пятый.

Как и на седьмой.

Неделю спустя. Поместье Синициных.

Мама не знала, что делать. Она стояла под дверью, и уже седьмой день подряд пытаясь хоть как-то достучаться до дочери.

— Катенька. Ну открой!

Ответа не было. Как и всю неделю подряд.

Её дочь ни с кем не говорит, не учится, не занимается спортом. А ест она только раз в день — ночью, когда все уже ложатся спать, она спускается на кухню побираться чем осталось, чтобы просто утолить голод. Это же единственный раз, когда она выходит из комнаты.

Вот уже неделю Катя просто лежит на кровати. И что с этим делать… её мама совершенно не знает.

Как только она узнала о произошедшем — она была готова спалить что школу, что всех этих грёбанных корейцев до тла! Первые два дня чуть не стали последними в сотрудничестве Синициных и государства в принципе.

Но чем дальше шло время, тем больше состояние дочери становилось важнее мести за неё. Ну а потом…

Да что корейцы? В депрессию её вогнала не Суви.

— Катенька, ну хочешь переедем? Да плевать на эту работу и школу! В Москву хочешь?

— …

— А может… о-о, а может в Европу?

— …

— Ты же мечтала о Европе! Ты так Теодору говорила, я слышала! Я устрою! Хочешь?

Тишина. Полная тишина.

— Катенька, я всё сделаю, только… пожалуйста… — мать сжала кулак, — Ответь хоть что-то.

— …

— Пожалуйста… хоть… хоть что…

Щелчок. Дверь открывается. Женщина испуганно и взволнованно отходит назад, и в темноте комнаты показывается девочка. Единственное, что эту темноту нарушало — свет телефона в руке.

Катя похудела, её лицо подсохло, а под глазами были круги. Она не только плохо ела, но, похоже, и плохо спала.

— Катенька…

— А ведь если бы я вела себя нормально, у неё бы и шансов не было… — прошептала она, — Я ведь… каждый день рядом была… я уже могла победить… а теперь всё… всё сначала… — она сжала телефон, — Говоришь что угодно сделаешь, мам? Убери на два дня почти всех из моего класса. Мне стрёмно в полный возвращаться, — она цыкнула, вздохнула и просто поплелась по коридору в сторону столовой, будто ничего и не было.

— Д-дочь, а ты… ты что, уже прям завтра хочешь вернуться?..

Катя остановилась. Она медленно подняла телефон, глядя в экран. И теперь высокая мать могла разглядеть что там было.

Сделанное несколько дней назад фото Суви и Михаэля, пьющих молочные коктейли где-то в кафе.

— Да. Завтра, — сжала Катя телефон, — Я не могу на это смотреть… я это так просто не оставлю…

Если честно — я начал переживать. Вот уже в очередной раз после конфликта со мной пропадает ребёнок, и я думал, что Катя «пропала» так же, как и Август — мертва. Мало ли что могло произойти?