Отец ничего не сказал, лишь молча сжимал кулаки в гневе. Но в глубине души он гордился непокорностью Лилии -- пусть её, при её наивности, можно было обмануть, но она уж точно не стала бы и не станет на тот скользкий путь, на который многие стали тут -- всё зная или догадываясь, поддерживать зло в глупой надежде что всё "рассосётся". Роза продолжила:

– - Он запер меня в комнате, чтобы я подумала, а сам пока пошёл грабить дворец. Он то ли забыл, то ли не подумал, что к окну поднималось большое раскидистое дерево, и я рискнула спуститься по нему вниз, после чего сумела тайком выбежать из дворца. Несмотря на горечь момента, я ликовала в душе, представляя себе, как мой враг будет обескуражен, обнаружив пустую комнату.

Роза вздохнула:

– - Впрочем, на улице тоже было неспокойно. Я понимала, что любой распоясавшийся подонок может сделать со мной то, чего не смог Золотой Лук, а своего дома у меня теперь не было. Немного подумав, я решила бежать в то место, где тайно лечили Золотого Шнурка, и благодарила судьбу за то, что знаю, где это. Конечно, я следила, чтобы за мной не увязался хвост. Как вовремя я научилась этой науке!

– - Бедное моё дитя. Ну и страху тебе пришлось натерпеться.

– - Конечно, я была счастлива увидеть Золотого Шнурка живым. Лекарь Панголин с радостью принял меня в свой дом. Я, правда, слукавила, не сказав, кто я такая. Только сказала, что зовут меня Роза и что я невеста Золотого Шнурка. Но я на всякий случай не говорила ему, что я твоя дочь, сказав, что я сирота. Он ведь меня только маленькой видел, да и то не очень внимание обращал. Не то чтобы я не доверяла ему, но порой людей заставляют выдать других и под пытками. Панголин не скрывал от меня страшных вещей, творившихся в столице. Я узнала о сожжении заживо Радуги, о погромах и насилиях, о том, что на тебя возвели мерзкую клевету, и провели по городу нагим, безжалостно избивая. Слышала я и о более страшных подробностях, но не знала, верить им или нет. Порой я мечтала о мести. Мы с Золотым Шнурком говорили, что когда он будет здоров, то мы пойдём воевать против захвативших власть мерзавцев. Тем более что Панголин учил меня ухаживать за ранеными. Я не знала, что тут целая наука со множеством нюансов! Но увы, Золотой Шнурок мог стать здоровым воином не раньше чем через полгода, а пока он был слаб и беспомощен как младенец.

Роза опять заплакала:

– - Потом случилась беда. Я старалась не выходить из дома, боясь наткнуться на неприятности, так что не думаю, что Золотой Лук выследил именно меня, но Панголин должен был нередко отлучаться. После всех погромов и насилий в столице было немало тех, кто нуждался в его помощи. Панголин мог оставлять нас надолго одних, ведь я могла даже грязный уход осуществлять, хотя Золотой Шнурок поначалу стеснялся... Он боялся, что я разлюблю его из-за этого, наговорили же тут глупостей! Ну, в общем, Золотой Лук застал нас в такой момент... как раз когда я его подмывала. И для него это был лишний повод поглумиться над нами, насладиться нашей беспомощностью... "Ну что, принцесса, моешь жопу этому недоделку?" -- сказал он с издёвкой.
– - "Занятие ничем не лучше борделя". Я молчала, оскорблённая. В самое работе я не видела ничего такого, ведь все матери подмывают своих детей, как иначе спасти их от грязи и опрелостей? Но для Золотого Лука заботиться о других унизительно, а издеваться над ними -- доблесть! Я прикрыла своего любимого и отодвинула тазик, выставив его так, чтобы можно было плеснуть в негодяя. Он сказал мне: "Ты это оставь и не вздумай сопротивляться. Если ты, жопомойка, не отдашься мне прямо сейчас у него на глазах, то я могу с ним сделать всё что угодно. Я могу выколоть ему глаза, могу вспороть живот, а могу отрезать ему то, что ему и так вообще-то иметь не положено! Ведь он не мужчина с самого рождения, и с таким хвостиком родился по недоразумению". Я стояла, онемев от горя и ужаса. Может, Золотой Шнурок согласился бы умереть, но представить себе, как он медленно будет истекать кровью, и что его ясные глаза навсегда исчезнут с его лица, я не могла. Это было слишком ужасно. Я хотела сказать, что согласна, и не смогла. Жестами я показала, что готова отдаться. Он сделал своё гнусное дело, а потом сказал, что если я хочу, чтобы Золотой Шнурок остался жив, я должна уйти с ним, а так он на всех натравит своих дружков. Я подчинилась. И вот уже два дня как я здесь. Ночами он тискал меня, ещё рассказывал, что с тобой, отец, сделал. Он говорил, что убил тебя раскалённой палкой. И что перед этим ты корчился от боли и о пощаде молил. И о бабушке рассказывал, как её живьём сжёг...

– - Не молил, врёт он. Но да, это было очень больно, я потерял сознание от боли, а враги решили, что я умер. Они бросили меня умирать, а сами скрылись. Потом меня нашли и выходили. Мне никогда не понять, как можно радоваться тому, что другой человек от боли корчится! Ну, я понимаю ещё -- убить врага, чтобы его больше не было и он не угрожал. Но издеваться над беззащитным и беспомощным пленником ради собственного удовольствия... это надо в себе убить то, что делает тебя человеком. Спи, завтра мы обязательно что-нибудь придумаем и насчёт Золотого Шнурка, и насчёт всего прочего.

– - Папа, я ещё тебя хотела спросить... А ты до мамы в кого-нибудь влюблялся? Ну совсем-совсем давно? Можешь описать, что ты тогда чувствовал.

– - Ну вот когда я ещё жил в родном айлью и был совсем мальчиком, мне одна девочка нравилась. Потом, когда я, выздоровев от оспы, пришёл в класс, я с ужасом думал о том, как она на меня теперь посмотрит, ведь я изуродован... Но этого я так никогда не узнал, потому что этой эпидемии она не пережила... Ну а потом, когда я учился в университете, я тоже влюбился в одну красавицу, но у неё было много поклонников, и она меня засмеяла. Конечно, я обиделся, у меня надолго пропало желание связываться с женщинами вообще.

– - Папа, а мне Золотой Шнурок рассказывал, будто им Тапир объяснял, что стремление мужчины унизить женщину возникает как ответ на неуважение со стороны женщин. И если женщины будут почтительны, то мужчина никогда не будет с ними ничего плохого делать, и что, мол, женщины потому должны прежде всего сами лучше себя вести...

– - Глупости! Вот каньяри или конкистадоры во время войн насиловали не потому, что их женщины как-то обидели, а потому, что были уверены, что именно так можно и нужно обращаться с пленницами. Я знал не так уж мало людей, которым в личной жизни не повезло, которым так или иначе случилось претерпеть отказ от женщины, но если это нормальный человек, он насильником не станет. Если издеваться над другими тебе противно, то никогда так делать не будешь, а кому нравится издеваться, тот любой повод и любое оправдание найдёт. Я как бы ни был жестоко оскорблён насмешками, никогда бы до такого не опустился, ни из мести, ни из чего бы то ни было. Если влюблён в кого-то, то как можешь желать растоптать предмет своих воздыханий? Это уже просто на уровне чувств невозможное противоречие. Другое дело, если не любить, а как Золотой Лук -- жаждать овладеть и подавить волю. Ему само насилие как насилие доставляет удовольствие. Но это не любовь, и близко не стояло. Всё, что было, лишь краткий эпизод, впереди жизнь, где тебя больше не будут топтать. Золотой Шнурок тебя любит, а значит, в случившемся не обвинит. Ну ладно, спи.

И отец поцеловал дочь в лоб. Роза уснула, а Асеро ещё некоторое время не спал, стараясь понять, в чём была его основная ошибка. Дело не в англичанах, точнее, не только в них. Разве они бы смогли найти себе так много сторонников, если бы тавантисуйцы не позволили европейцам отравить свои души злом. Тихонько, по капле... Он, Асеро, про это не знал, и это его отчасти оправдывает. Но если бы знал, что мог бы сделать? И что он должен делать после победы, если она ещё будет. Сейчас, как никогда, он понимал, как мало людей морально готовы взяться в руки за оружие и сражаться за мудрое государственно устройство. Потом его сморил сон.

Сквозь сон Асеро услышал:

– - Я тебе говорю, что от него надо избавиться, не дожидаясь утра! Это единственный шанс для тебя и для твоей семьи. Мы вернём тебе Золотого Шнурка и Стрелу, если ты скажешь, где он спит.

– - Я же сказал, что не дам совершиться убийству в моём доме. Ну что вам меня опозорить надо, что вам мешает убить его чуть позже, не впутывая меня в это? Куда вы торопитесь, я не пойму?
– - испуганный голос принадлежал старейшине.

Асеро привстал и осторожно выглянул в окно. Ярко светила луна, и было видно всё довольно чётко. В саду были трое: старейшина, Тукан и его сын Большой Камень. Дверной Косяк стоял, прислонившись к стене сарая, было видно, что ночным визитёрам он, мягко говоря, не рад. Тукан ответил: