Карта Анны

«Ты отражаешься в стекле, как в зеркале, разглядываешь свое лицо и отчетливо видишь на нем каждую мелкую неровность. Человек столько всего несет в себе, удивляешься ты, столько чужого, о чем он никогда даже и не просил. Анна, ты ходячий знак вопроса. Ты загадочна, как трейлер к голливудскому блокбастеру. Ты успешна и неплохо зарабатываешь. Ты совершенна, мир вокруг тебя совершенен, и в этом-то вся загвоздка, потому что ты сливаешься с фоном, потому что тебе начинает не хватать ошибки, хоть какого-нибудь изъяна…»

Марек Шинделка — выдающийся чешский писатель XXI века, дважды лауреат литературной премии «Магнезия литера» (2011, 2016). Его экзистенциально-ехидное произведение «Карта Анны» переведено на несколько языков, на русском публикуется впервые.

Все началось с телесных ощущений. С потных ладоней, сердцебиения, сухости во рту. Я весь в шелке, в замше, в мелких колючих ворсинках, сижу в небольшом таком кресле, и меня мутит. Какая-то раздевалка, гримерка и зеркало — такое, знаете, с лампочками по кругу, — нет, вранье, лампочек тут, к счастью, нет, только света здесь еще не хватало. Я сижу в полутьме. Поеживаюсь в своем костюме, неприятно пахнущем обновкой, в накрахмаленной ткани, в собственной коже, отмытой до красноты, в разящих шампунем волосах, в подстриженных ногтях, аккуратно очищенных от пленки, которой они все время обрастают. Почему тело постоянно чем-то обрастает? Приходится непрерывно за ним ухаживать, так что голова идет кругом: постоянно его кормить, укладывать спать, мыть, холить и лелеять, черт возьми. Не тело, а дитя малое. Совершенно несамостоятельное существо. Три минуты двадцать пять секунд — уже начинается. Уже звучит заставка, слышны аплодисменты. Гадость какая. Вы когда-нибудь испытывали мандраж? Говорят, нужно дышать глубже. Я дышу глубоко, но вскоре мозг так насыщается кислородом, что я едва не теряю сознание. В глазах мельтешат черно-белые мушки, помехи — знаете, как выглядят помехи? Как в старом телевизоре — такая рябь между каналами, — вот и тело мое как будто настроилось не на ту программу, это, видимо, из-за нервов: сигнал идет не туда, раздается щелчок, в носу щиплет от запаха электричества, в голове искры, нижняя губа немеет, за ней вся левая половина лица и ниже — руки, подушечки пальцев; отпечатки пальцев фосфоресцируют. Вы тоже это чувствуете? Понимаете, о чем я?

— И еще носик — на всякий случай, — произносит гримерша, выныривая из помех и щелкая выключателем. Под потолком в стеклянной трубке звенит жидкий свет. Гримерша пудрит мне лицо.

— Вы тоже это чувствуете?

Голова трещит.

— Что? — непонимающе переспрашивает тетка.

— Электричество, — отвечаю я, — у меня язык немеет, трудно говорить.

Но тетки уже след простыл.

Мои зубы старательно вычищены, я упираюсь в них языком, обследую изнутри щеки. Язык — это внутренности? Или нет? Непонятно. Во рту пересохло. Три минуты. Аплодисменты. На чем мы остановились? Язык! Знаете, что такое язык? Это внутренность, которая лепит слова, вот гадость — правда же? — слова. Как из мяса могут получаться слова? Движениями мышц. Две минуты пятьдесят. Вы знаете, что такое мандраж? Говорят, нужно думать о чем-то хорошем. Но я чувствую движение своих внутренностей, прежде всего сердца, оно как будто совокупляется с другими органами. Работа сердца — не думайте, в этом нет ничего приятного, к тому же его нельзя остановить. Две двадцать две. Это конец. Вообще-то довольно унизительно — испытывать такой мандраж, словно вас уличили в собственном теле, понимаете, как будто застали за чем-то нехорошим, за постыдным пребыванием в плоти — руки за голову и на выход! Все, что вы скажете, может быть использовано против вас — отличная формула. Можете объяснить мне, кто нас этому научил? Кто отнял у нас комфортное пребывание в материальном мире? Я бы многое отдал за то, чтобы расположиться в своем теле, как у себя дома. Сто миллиардов лет назад появился бог, создал наш мир и так далее — все это давно научно доказано. Но кто придумал душу, остается загадкой. Вы замечали, что слово «душа» возникает из мяса движениями мышц? Вы когда-нибудь испытывали настоящий мандраж? Минута пятьдесят восемь. Говорят, нужно сосредоточиться на дыхании. Правда, дыхание — это, в конечном счете, настолько отвратительно, что его даже не с чем сравнить. Дыхание тут же уличает вас в обладании легкими. А думать о собственных легких — настоящий кошмар. Есть что-то нездоровое в этих сжатиях и расширениях. Не знаю, хорошо ли вы разбираетесь в биологий — я-то неплохо, я регулярно читаю «Нэшнл джиогрэфик», — так вот, легкие, по мнению ученых из Оклахомского университета, сложены в гармошку, такими складками, — так говорят ученые, — и, понимаете, если их растянуть, то это получится размером с футбольный стадион, а раз в моем теле скрываются такие площади, то голова просто идет кругом. И удивляться тут нечему. Минута сорок пять. Мне, как и любому умному человеку, свойственны неврастения, ипохондрия и прочие проявления тонкой душевной организации.

Я уже говорил, что рядом со мной тут сидит женщина? Точнее, девушка. Она то и дело прикасается ко мне. Видит, что мне нехорошо, и потому ко мне прикасается. Гладит меня по руке и напряженно молчит. И мне кажется, друзья мои, что я будто в зарослях крапивы сижу. Ее прикосновения жгут, как всем известный сорняк. Мне вообще-то под сорок, ей — семнадцать и три четверти (и еще два дня). Наш роман имеет под собой глубокую физическую основу. Только сейчас все это как-то не к месту, мы почти не разговариваем, а если и разговариваем, то слушать нас невозможно, потому что мы сильно влюблены друг в друга, понимаете. Но сейчас чувства отошли на второй план. Эти прикосновения уличают меня в собственной коже. И становится невероятно стыдно. Не знаю, замечали ли вы, что кожа пронизана нервами, будто свиная отбивная. У меня обширные познания в области биологии, так вот: учеными Мукачевского университета доказано и экспериментально подтверждено, что если все нервы человека вытянуть в одну линию, то такой веревкой можно два с половиной раза обмотать нашу планету. Только представьте себе — какие в нас дремлют возможности! Я закрываю глаза, мне нехорошо, я все глубже и глубже погружаюсь в колючее кресло, в замшу, голова кружится, будто меня и впрямь наматывают на земной шар. Минута тридцать секунд. Моя прекрасная инфанта гладит меня по руке, и мне представляется наждачная бумага, ножовка с мелкими зубчиками, нервы под кожей — белые, как лапша, и аплодисменты, аплодисменты.

Внутренности выворачиваются наизнанку; это ужас перед посторонними, понимаете, чистый ужас перед публикой, целый зал глаз, уже аплодируют, слышите? Десять тысяч глаз, нацеленных, точно пулеметы, биологические пулеметы с возвратным механизмом, поглотители картинок. Вас размножат в головах тысяч людей, внедрят в их нервную систему, в их память. А память, как выяснили ученые из университета в Горни-Плане, которая возле Марианске-Лазне, — просто-напросто электричество и химия. Мне совсем не хочется лезть в головы, в мясо и нервы своих ближних. Ни малейшего желания участвовать в их физиологических процессах, потому как сижу я тут и вообще не вижу разницы между памятью и пищеварением. Усвоение картинок, жестов, общественного поведения. Минута двадцать три. Сижу, будто легковерная собачонка Лайка в космическом аппарате, перед тем как добрые люди запустят меня в ледяные глубины космоса на веки вечные. Только мне, дамы и господа, еще хуже: я хорошо знаю, что меня ждет, а потому никому не верю и уже не поверю никогда.

У меня есть близкий друг — писатель, но он терпеть не может сюжеты. Благодаря ему я понял, что такое мандраж. Мандраж — это ужас перед сюжетом собственной жизни, перед своей историей. Вам когда-нибудь случалось выходить на публику и демонстрировать ей свою жизнь, как демонстрируют натертые маслом мускулы? Я всегда питал слабость к культуристам — у них все так наглядно. Душа отдыхает, когда видишь чужие амбиции, старательно разложенные по полочкам. Как в мясном отделе. Вот бы мне так! Счастливые люди — им не нужно произносить ни слова, не нужно никому ничего объяснять, все они запросто пользуются щедротами своих блестящих тел, дарующих отзывчивость, честность и усердие.

Но мой друг писатель — другое дело. Он эндокультурист, художник, чьи амбиции растут внутрь (но мышцы при этом не уменьшаются), на такое способны разве что археологи спустя годы кропотливой работы. Как любой умный человек, он говорит множество вещей, в которые сам не верит. Ему платят за то, что он рассказывает истории, при том что он их терпеть не может. С некоторых пор у него аллергия на все, в чем содержится хотя бы отдаленный намек на сюжет. Вообще тут попахивает мошенничеством: разве для устранения засора позовут сантехника, которому ненавистны трубы? Но моему другу пока все сходит с рук, он хорошо умеет притворяться.

Минута семнадцать. Не знаю, упоминал ли я, что я вроде как ведущий. Иначе говоря, шоумен. Зря вы так — это очень полезная профессия. С ней мало кто может справиться. Пятьдесят минут подряд (не считая рекламы) держать мышцу юмора в напряжении. Это почти мистика — не смейтесь, — с определенных пор я практически перестал спать, а за день выпиваю столько кофе, что белки глаз у меня уже почти черные. Люди понятия не имеют, что может пережить, к чему может приспособиться наше тело, когда не остается выбора, — я, например, занимаюсь йогой двадцать четыре часа в сутки, но делаю это мысленно, мой мозг как нераскрывшийся цветок лотоса, и вот я уже в полушаге от полного просветления, а когда я возвращаюсь домой — в половине пятого и пьяный в хлам, глаза мои сияют, как прожектора на футбольном стадионе, и в их лучах вьются тучи мошкары…

Минута ровно. Я немного увлекся. Каждый, друзья мои, начинает по-своему. Я, скажем, когда-то работал коммивояжером. Ходил по деревням и за деньги демонстрировал восхищенным колхозникам принцип действия магнита. С тех пор уже сто лет прошло. Мой друг писатель начинал как диктор, тоже своего рода шоумен, но потом ему, как вы уже в курсе, опротивели любые сюжеты. Откровенно говоря, в наше время каждый, у кого есть голова на плечах, презирает сюжеты и истории. От нас везде требуют резюме, повсюду восседают сборища нарративных наркоманов, вампиров, впившихся зубами в собственные судьбы, — вас от этого не тошнит? Давай рассказывай, объясняй, предъяви нам план своей жизни, показания счетчика, сколько твое тело пробыло в нашем несчастном мире. Смотри: твоя жизнь — это постоянный рост, устойчивое развитие, путь через тернии к звездам. Маленьких и глупых, как пробка, детей в таком духе и натаскивают, я своими глазами видел. Обращаюсь ко всем младенцам в пренатальной стадии: никому не верьте. А лучше вообще сюда не суйтесь.