— А если заключат?

— В этом случае в тыл поедут миллионы отпускников. Думаете, им понравится всё, что они увидят? Вот то-то же! Сейчас оружием нашей святой борьбы за человечество станут революционеры России.

— Русские революционеры, вы сказали?

— Не обязательно. Русских там большинство, но хватает и поляков с евреями. Эти нам даже полезнее, они ненавидят эту страну.

Константин был знаком со многими социалистами и понимал, что на деле всё сложнее. Но зачем объяснять это британцу? Для него главное, что пока тут раскачивают и свергают режим, он будет жить. А там, глядишь, новым властям будет плевать на преступления против прежней. И он сможет выйти из подполья, покончив с этим сумасшествием.

Санкт-Петербург, Зимний Дворец, 1 (14) ноября 1916 года, вторник, около трёх часов дня

Совещание началось не сразу, да и поначалу было весьма бестолковым. То сыпались упрёки: «Почему разведка и дипломаты прозевали?», то возмущения подлым характером союзничков… Одни считали, что надо заявить протест, другие — что смолчать и срочно присоединиться. Вопрос о том, что будет, если немцы не захотят договариваться, давивший меня уже несколько часов, почему-то никто не решался задать вслух. Даже Сандро, с которым мы его вертели так и сяк, говорил совершенно о другом. Поэтому я сидел на заднем ряду и тоскливо молчал. В голове вертелось только одно: «Нам нужен мир, а не перемирие… Нам нужен мир, а не перемирие…»

В какой-то момент показалось, что я еду в поезде, а этот вопрос отстукивают вагонные колёса. И тут внезапно, громко и чётко прозвучал вопрос Николая II:

— А что это у нас граф Воронцов помалкивает? Ну же, граф, посоветуйте, что нам ответить нашим « союзничкам»?

Последнее слово прозвучало с нескрываемым сарказмом. В голове последний раз прогрохотало: «Нам нужен мир, а не перемирие!» и тут у меня словно что-то щелкнуло в голове. Я встал, и так же громко и чётко ответил:

— Предлагаю ответить, что мы приветствуем мудрое решение наших союзников.

Все непонимающе переглянулись. У некоторых на лице было явственно выражено опасение, что Воронцов сошёл с ума. Но я так же громко и уверенно продолжил:

— Мы должны сказать, что Россия достигла всех целей, поставленных перед ней в этой войне. Мы предотвратили резню армян, содействовали освобождению от мусульманского ига христиан Восточной Фракии, отстояли независимость сербов и черногорцев, из-за защиты которых нам и объявили эту войну. От австрийского гнёта освобождены жители Далмации, Трансильвании и значительной части Словакии и Венгрии.

Я говорил и говорил, а на лицах некоторых присутствующих отразилась умственная работа. Они пытались понять, к чему я веду.

— Прекращено варварское уничтожение русинов. Исполнена вековая мечта России о контроле над Босфором и Дарданеллами. Фактически, мы продолжали воевать только ради выполнения долга перед союзниками! — тут я интонационно подчеркнул окончание своей речи:

— Если же союзники считают, что воевать более незачем, Россия согласна не только на перемирие, но и на мир с Германией!

Несколько секунд царило молчание, а потом… Сандро буквально начал ржать. Несколькими мгновениями спустя к нему присоединились Столыпин и министр иностранных дел Сазонов.

Император Николай II некоторое время непонимающе переводил взгляд с одного смеющегося на другого, потом на третьего, и вдруг засмеялся сам. А потом выдавил сквозь смех: «А вы ловкач! Представляю, как в Париже и Лондоне „обрадуются“ такому заявлению!»

Тут одобрительно захихикали все.

Царь же, отсмеявшись, сказал: «Господа, теперь нам надо решить, что именно мы потребуем с наших союзников за продолжение войны!»

из мемуаров Воронцова-Американца

'…Сказать, что в Берлине от такой реакции с нашей стороны пришли в восторг — всё равно что ничего не сказать! Вильгельм II отправил личного посланника в Швецию. И судя по бродившим слухам, он готов был щедро отдать нам не только уже занятые куски Турции и Австро-Венгрии, но и ещё незахваченные. Как говорится, нет ничего легче и приятнее, чем быть щедрым за чужой счёт!

Британия и Франция упражнялись в хоровом вое. Американская же пресса каким-то образом пронюхала, что автором предложения являюсь я, и дружно упражнялась в остроумии, обыгрывая пассаж: «Предал Вильсона — предаёт и союзников!»

Некоторые шли дальше и задавали вопрос: «Кто следующий станет жертвой предательства Воронцова?» с тонким намёком, что русскому царю и моему покровителю Сандро стоило бы поостеречься.

Восточные же — Болгария, Сербия, Черногория, Кашгар и уйгуры, Манчжурия и обе Монголия — все они ждали комментариев. Где-то в сторонке застыл и Китай, который мы поддерживали де-факто, не имея союзных договоров на бумаге.

А по Вене все эти дни метался престарелый император Франц-Иосиф. Незадолго до известий о перемирии он слёг с пневмонией, но новые лекарства оставляли приличные шансы на исцеление. Однако, узнав, что Германия готова вообще подписать с Россией мир, он, не долечившись, начал суетиться. То выступал в Парламенте, то собирал совещание Генштаба, то вызывал к себе германского посла или собственного министра иностранных дел. Несколько раз даже выступил перед венцами на уличном митинге и давал пространные интервью на тему германского единства. Кончилось всё достаточно предсказуемо. Он повторно свалился с жаром. И на тот раз лекарства уже не помогли. Он скончался от пневмонии в венском дворце Шенбрунн 21 ноября 1916 года [181] .