то Надя вздрогнула почти от испуга, даже капельку отшатнулась назад; румянец залил ее щеки, и в то же мгновение как бы что-то отзывчивое промелькнуло Вельчанинову в застыдившемся и почти оробевшем ее личике. Очарование, а в то же время и недоумение проглядывали и на лицах всех слушательниц; всем как бы казалось, что невозможно и стыдно так петь, а в то же время все эти личики и глазки горели и сверкали, и как будто ждали и еще чего-то. Особенно между этими лицами промелькнуло перед Вельчаниновым лицо Катерины Федосеевны, сделавшееся чуть не прекрасным.

– Ну романс! – пробормотал несколько опешенный старик Захлебинин. – Но… не слишком ли сильно? Приятно, но сильно…

– Сильно… – отозвалась было и m-me Захлебинина, но Павел Павлович ей не дал докончить: он вдруг выскочил вперед и, как помешанный, забывшись до того, что сам своей рукой схватил за руку Надю и отвел ее от Вельчанинова, подскочил к нему и потерянно смотрел на него, шевеля трясущимися губами.

– На одну минутку-с, – едва выговорил он, наконец.

Вельчанинов ясно видел, что еще минута, и этот господин может решиться на что-нибудь в десять раз еще нелепее; он взял его поскорее за руку и, не обращая внимания на всеобщее недоумение, вывел на балкон и даже сошел с ним несколько шагов в сад, в котором уже почти совсем стемнело.

– Понимаете ли, что вы должны сейчас же, сию же минуту со мною уехать! – проговорил Павел Павлович.

– Нет, не понимаю…

– Помните ли, – продолжал Павел Павлович своим исступленным шепотом, – помните, как вы потребовали от меня тогда, чтобы я сказал вам все, все-с, откровенно-с, «самое последнее слово…», помните ли-с? Ну, так пришло время сказать это слово-с… поедемте-с!

Вельчанинов подумал, взглянул еще раз на Павла Павловича и согласился уехать.

Внезапно возвещенный их отъезд взволновал родителей и возмутил всех девиц ужасно.

– Хотя бы по другой чашке чаю… – жалобно простонала m-me Захлебинина.

– Ну уж ты чего взволновался? – с строгим и недовольным тоном обратился старик к ухмылявшемуся и отмалчивавшемуся Павлу Павловичу.

– Павел Павлович, зачем вы увозите Алексея Ивановича? – жалобно заворковали девицы, в то же время ожесточенно на него посматривая. Надя же так злобно на него поглядела, что он весь покривился, но – не сдался.

– А ведь и в самом деле, Павел Павлович – спасибо ему – напомнил мне о чрезвычайно важном деле, которое я мог упустить, – смеялся Вельчанинов, пожимая руку хозяину, откланиваясь хозяйке и девицам и как бы особенно перед всеми ими Катерине Федосеевне, что было опять всеми замечено.

– Мы вам благодарны за посещение и вам всегда рады, все, – веско заключил Захлебинин.

– Ах, мы так рады… – с чувством подхватила мать семейства.

– Приезжайте, Алексей Иванович! приезжайте! – слышались многочисленные голоса с балкона, когда он уже уселся с Павлом Павловичем в коляску; чуть ли не было одного голоска, проговорившего потише других: «Приезжайте, милый, милый, Алексей Иванович!»

«Это рыженькая!» – подумал Вельчанинов.

Он мог подумать о рыженькой, а между тем досада и раскаяние давно уже томили его душу. Да и во весь этот день, казалось бы так забавно проведенный, – тоска почти не оставляла его. Перед тем как петь романс, он уже не знал, куда от нее деваться: может, оттого и пропел с таким увлечением.

«И я мог так унизиться… оторваться от всего!» – начал было он упрекать себя, но поспешно прервал свои мысли. Да и унизительно показалось ему плакаться; гораздо приятнее было на кого-нибудь поскорей рассердиться.

– Дур-рак! – злобно прошептал он, накосившись на сидевшего с ним рядом в коляске и примолкшего Павла Павловича.

Павел Павлович упорно молчал, может быть, сосредоточиваясь и приготовляясь. С нетерпеливым жестом снимал он иногда с себя шляпу и вытирал себе лоб платком.

– Потеет! – злобился Вельчанинов.

Однажды только Павел Павлович отнесся с вопросом к кучеру: «Будет гроза или нет?»

– И-и какая! Непременно будет; весь день парило. – Действительно, небо темнело, и вспыхивали отдаленные молнии. В город въехали уже в половине одиннадцатого.

– Я ведь к вам-с, – предупредительно обратился Павел Павлович к Вельчанинову уже неподалеку от дома.

– Понимаю; но я вас уведомляю, что чувствую себя серьезно нездоровым…

– Не засижусь, не засижусь!

Когда стали входить в ворота, Павел Павлович забежал на минутку в дворницкую к Мавре.

– Чего вы туда забегали? – строго спросил Вельчанинов, когда тот догнал его и вошли в комнаты.

– Ничего-с, так-с… извозчик-с…

– Я вам пить не дам!

Ответа не последовало. Вельчанинов зажег свечи, а Павел Павлович тотчас же уселся в кресло. Вельчанинов нахмуренно остановился перед ним.