Ребята уезжают, а мама, наблюдая за мной, не произносит ни слова. Чувство вины и стыда обжигают каждую клеточку тела. У меня начинается паранойя, а что, если мама догадывается о произошедшем? От этих мыслей все мои движения становятся топорными.

– Сходи в душ, поешь и ложись спать, – говорит она, доставая из комода майку и пижамные штаны. – В школу завтра сможешь пойти?

– Думаю, что лучше отлежусь.

Мама кивает. Не ругает и не кричит, и от этого почему-то лишь тяжелее.

В душевой мало места и, оказавшись здесь наедине с собой, я чувствую себя запертым в гробу клаустрофобом. Раздевшись, я встаю под едва теплую воду – мы все еще не починили бойлер. Взяв мочалку, я выливаю на нее щедрую порцию геля и тру тело до тех пор, пока кожа не краснеет. Слезы все еще сводят горло раскаленной спиралью, и, прикусив губу, я делаю несколько глубоких вдохов, борясь с эмоциями.

Мне повсюду мерещится запах Оливера, я словно ощущаю его прикосновения на своей коже даже сквозь мыльную пену. Мне нужно стереть это, смыть. Внизу живота саднит, а может мне только кажется, я уже не знаю.

Прикрыв веки, я подставляю лицо под струи воды.

Констанс – проносится в голове шепот Оливера, я буквально чувствую его горячее дыхание на своей щеке. Из легких вырывается всхлип, и я накрываю ладонью дрожащие губы. Нельзя оставаться наедине с собой, а впереди еще гребаная ночь. Пытка и самосожжение.

Надев майку и пижамные штаны, небрежно провожу полотенцем по влажным волосам. Смотрю на одежду в корзине для белья и борюсь с желанием выкинуть ее. Избавиться как от страшного напоминания. Сжечь.

Вернувшись в комнату, я забираюсь в кровать и накрываюсь одеялом с головой.

Констанс.

– Дерьмо. – Крепко зажмурившись, я тру веки.

В ногах вибрирует телефон. Приподнявшись, беру его и роняю голову на подушку. Алкоголь все еще не выветрился, в глазах рябит, и я щурюсь, чтобы текст на экране не плыл.

Джейк Элфорд: Спишь?

Микки Рамирес: Хотела бы.

Джейк Элфорд: Можно позвонить?

Прикусив губу, я раздумываю несколько долгих секунд, прежде чем написать короткое «да». Телефон вибрирует в пальцах, и я отвечаю на звонок, но не могу произнести даже простого «алло».

– Ты знала, что Бритни Спирс предлагали сняться в «Очень страшном кино»?

– Что?

Я ожидала каких угодно вопросов, но точно не этот.

– Джареду Лето тоже.

– Ты гуглишь факты о фильме, чтобы отвлечь меня?

– Да. А еще я чертовски сильно боюсь задавать вопрос о твоем состоянии. Глупо спрашивать об этом, верно?

Голос Джейка мягкий, почти неуверенный, словно он боится сломать меня одним вопросом. Ничего общего с жестким тоном, которым он сегодня говорил с Оливером и Пайпер.

Пошевелившись, я прижимаю телефон головой к подушке.

– Нет, это совсем не глупо.

– Тогда скажи мне, как ты себя чувствуешь, Рамирес.

– До твоего звонка все было похоже на мгновение перед ураганом, когда на миг все затихает, а затем сильный ветер сбивает с ног и рушит все вокруг. Только вот рушить уже нечего. Тишина давит. Но ничего, главное, что плеер цел, верно?

Я заставляю себя улыбнуться, будто Джейк может это увидеть.

– Хочешь, приеду и выкраду тебя из трейлера? Буду нести чушь и катать на машине до тех пор, пока не уснешь.

Хочу. Сейчас я хочу этого больше всего на свете.

Я почти грежу этим желанием.

– Мама расстроится, если сбегу. Я и так уже подорвала ее доверие.

Натянув одеяло до самого подбородка, я прижимаю колени к груди.

– Можешь пообещать мне кое-что? – хрипло прошу я.

– Что угодно.

– Не надо завтра трогать Оливера.

Джейк замолкает и делает глубокий вздох.

– Ты просишь невозможное, Микаэла.

– Я не готова говорить о правых и виноватых, это уже случилось. Я была там, я хотела этого, я совершила ошибку. Просто хочу взять завтра перерыв и подумать обо всем, но не смогу делать это, без остановки переживая за то, что ты покалечишь Оливера. Сначала Пайпер с чертовой вечеринкой, слезы мамы, мысли о переводе в другую школу, следом сегодняшний вечер – слишком много драмы за один уикенд, я устала, Джейк. Очень сильно устала.