— Глупости говоришь, граф, — перебила его генеральша. — Тебя второй раз исправником избрали не за красивые глаза…

Я снова зарделась, сама не понимая почему.

— … а за честность, всем известную. За которую бывший уездный стряпчий на тебя разбойников насылал.

Стрельцов поморщился, как будто похвала была ему неприятна.

— Это дела прошлые и никому не интересные.

— Заодно бы и комнату подсушил, — не унималась Марья Алексеевна. — Твоя стихия — огонь, тебе сподручней всех будет. А то нехорошо, если стены плесенью пойдут, а стропила начнут гнить.

Я вздохнула, оглядывая помещение

— Эту комнату разве что капитальный ремонт спасет… — Опомнилась. — В смысле — полная перестройка.

— Это всегда успеется. — Генеральша осталась непреклонна.

— Глафира Андреевна? — окликнул меня исправник. Я встретилась с ним взглядом и поспешно опустила ресницы. — Вы доверите мне обыскать эту комнату без свидетелей?

Доверяю ли я ему? Да я никому не доверяю в этом мире, даже самой себе — стоит только вспомнить тот сон, от которого и сейчас передергивает!

И все же…

Я заставила себя поднять взгляд.

— Да, Кирилл Аркадьевич. Я вам доверяю.

Что-то промелькнуло в его глазах — облегчение? Благодарность? Я не успела разобрать.

— Вот и славно, — проворковала генеральша. — Давайте займемся каждый своим делом.

Едва мы вышли в коридор, Полкан ткнулся лбом мне в бедро. Я погладила его по влажной шерсти.

— Спасибо, что привел Варвару Николаевну. Без нее мы бы не справились.

— Это точно, — поддакнула Марья Алексеевна.

Графиня зарделась.

— Просто я очень испугалась, вот оно само и получилось. На одной ноге ведь далеко не ускачешь…

— Но вы поскакали помогать, а не из дома, как экономка, — сказала я.

Девушка фыркнула.

— Вы меня оскорбляете таким сравнением, Глафира Андреевна.

— Прошу прощения. Я не хотела.

— Ничего страшного, я не настолько обидчива.

Может, она собиралась сказать что-то еще, но вместо этого взвизгнула. Да и я сама, признаться, подпрыгнула, когда у подножия лестницы в полутьме шевельнулась женская фигура.

— Что случилось? — донесся встревоженный голос Стрельцова.

— Ничего, барышни переволновались, вот и шарахаются от собственной тени. — Марья Алексеевна сделала волшебный огонек ярче, осветив поклонившуюся… как же ее звали, ту женщину, что осталась первой сидеть с покойницей? — Что тебе, милая? — спросила генеральша.

— Прощения просим, барыня, узнать, не случилось ли чего, может, помочь надо. Шумели…

— Стол опрокинули, от свечи штора занялась, вот и шумели. Все в порядке, ступай.

Женщина снова поклонилась и исчезла в полумраке лестницы.

— Кстати о свечах, надо бы зажечь, магией долго не посветишь, — заметила генеральша.

Однако Вареньку беспокоило совсем другое.

— Зачем вы перед мужичкой отчитываетесь? Не ее это дело, что у господ происходит, пусть хоть весь дом сожгут, как… — Варенька осеклась и покраснела.

— Как кто? — полюбопытствовала я.

Она покраснела еще сильнее.

— Неважно. К слову пришлось… о пожарах.

— Надо же, а в мое время девиц от подобных рассказов берегли, — с невинным видом сказала Марья Алексеевна. — В житиях святых-то точно ничего подобного не встретишь. А что до «отчитываться»… Прислуга, да и мужики — не ожившая мебель, как бы нам ни хотелось ее такой видеть. У них есть глаза, уши и языки. А еще суеверия и воображение. Если будут болтать, что Савелий сбежал, — полбеды, это разве что кузену твоему в его расследовании помешает. Но, если придумают, будто какая нечисть дом подожгла или от черного колдовства пожар случился, худо будет. Поэтому, графинюшка, запомни: иногда лучше и черни часть правды сказать, чтобы потом самой спокойнее было.

Варенька поджала губки, явно разобидевшись на поучения. Марья Алексеевна не обратила на это внимания — или сделала вид.

— Открывай кладовку, Глаша. Надо бы и сейчас укутаться, и найти во что потом переодеться, а то у графинюшки вон губы синие, кабы не простыла.

— Да лучше простыть, чем ходить в чужих обносках! — возмутилась Варенька.

— Если я забуду, постарайся сама не забыть на ночь дать ей малиновой наливки и горячего чая. — Генеральша словно не заметила ее возмущения.

— И наливку я не буду, не пристало барышне хмельное пить!

— Не хочешь — не пей, — благодушно согласилась Марья Алексеевна. — Парегорик-то не в пример вкуснее, с опием-то да на спирту.

Варенька открыла рот. Снова закрыла. Я не стала ждать, когда она найдет ответ — и найдет ли его вообще, открыла кладовку. Полкан, который все это время шел следом, проскользнул внутрь. Кажется, он хотел сделать это осторожно, но с его размерами получилось не слишком деликатно.

— Фу, пылью пахнет, — сморщила носик Варенька.