И звезды вспыхнули с новой силой.

– Во чреве своем, однако, носила я верного и храброго своего защитника. Он появился на свет во всеоружии, во всем своем боевом облачении и воинствующем величии и с огненным оружием Шиукоатлем, «бирюзовым змеем». Гнев свой он первым делом обрушил на предательницу Койолшауки и разрубил ее на части своим огненным мечом.

Богиня замолчала, точно паузой закрепляла произведенное впечатление. Мне тут же вспомнилась огромная круглая плита со странным барельефом изломанной женщины. Я видела ее в Музее Темпло Майор в Мехико и долго разглядывала со всех ракурсов, пытаясь вникнуть в суть этого насыщенного деталями неестественного изображения. И только теперь его смысл приоткрылся мне. Четвертованная и обезглавленная Койолшауки, уложенная в окружность каменной плиты и с такой издевательской тщательностью высеченная ее создателем, явственно всплыла в моей памяти.

– Голова побежденной негодницы скатилась со «змеиной» горы Коатепек, служившей нам домашним очагом. Никто не обнаружил ее потом, сколько ни искал. Мой храбрый воитель Уицилопочтли закинул голову сестры на небо, там она и до сих пор.

Она вздохнула и подняла глаза к небу. Черная бездна просветлела. И светлый диск луны выплыл и обосновался на небосклоне.

– Расправился он и со многими неверными братьями. И они теперь мигают в ночи, устыдившись своего бесчестного порыва против матери.

И снова Тонанцин махнула рукой на небо и этим жестом, смахнув луну и звезды, словно включила свет.

Я от неожиданности зажмурилась, когда яркое солнце в полном сиянии проступило в небесной бирюзе.

– Вот он, мой возлюбленный сын Уицилопочтли, играется своим жарким Шиукоатлем, освещая и согревая все вокруг, – с гордостью завершила рассказ мексиканка.

Глаза мои пропитались лучами солнца. Я проморгалась, все еще глядя наверх. Но оторвала взор от небесной сферы и обернулась к новой знакомой. Уипиль то развевался на ветру, то облегал ее женственные формы. Змеи исчезли. Колыхалась длинная легкая светлая накидка, покрывавшая ее голову. Я не заметила раньше этой детали ее одежды. Игра света и теней создавала иллюзию грота наподобие ракушки вокруг Тонанцин. Лучи так преломлялись, что вся ее фигура буквально утонула в ореоле, отливающем перламутром. Я чуть слышно ахнула, узнав образ Девы Гваделупской [34] .

– Марина! – Знакомый голос отвлек ее от загадочной собеседницы.

Она обернулась и радостно замахала Беловежскому, чтобы он присоединился.

– Тебя интересует эта местность, – проговорила Тонанцин, оторвавшись от скалы. – Давай присядем на тот удобный выступ внизу.

Марина кивнула, с удивлением окинув мексиканку взором. Куда-то исчезла накидка, видимо, это все же развевались фалды уипиля на ветру. Красота ее казалась более земной, исчезло свечение вокруг. Девушка успокоилась, легко спрыгнула на маленький выступ, словно на ступеньку на нижнем уровне груды каменных обломков, и покорно уселась рядом с мексиканкой на этой природной грубой скамейке.

Истошный крик Александра, звавший ее по имени, заставил ее вскочить от неожиданности. Она испугалась, что он оступился на узком перешейке, ведущем к «донжону», и рисовала себе страшные картины падающего с высоты и бьющегося о скалы молодого человека. Какая-то сила вытолкнула ее на поверхность утеса, словно пробку из бутылки, и она почти столкнулась с Александром. Они поддержали друг друга за локти, сохраняя равновесие. Саша тяжело дышал.

Марина какое-то время слушала свое неистово колотившееся сердце, но вспомнила о своей собеседнице и хотела что-то сказать Саше, но тот накинулся на нее:

– Куда ты ушла? Я испугался за тебя. Здесь же опасно!

И тут он увидел мексиканку в расшитом уипиле и замолк.

– Это Тонанцин, мать богов науа. А это Алехандро. Мы путешествуем вместе, – сказала Марина.

Беловежский пробормотал что-то про приятность знакомства.

– Тонанцин поведала мне много интересного, – продолжила девушка.

– Да, я с удовольствием делюсь тем, что мне ведомо, – скромно подтвердила женщина.

Александр вдруг оживился:

– Вам известно что-нибудь про рисунки на том скалистом массиве? Они древние?

– Кабальито Бланко? [35] Конечно, они очень древние. Неужели вы сомневаетесь? – удивилась женщина. – Они созданы охотниками и собирателями, заселявшими эти места, по подсчетам некоторых ученых, в период между десятым и четвертым тысячелетиями до рождения Христа, согласно вашему летоисчислению.

– Десятое тысячелетие? – обалдела Марина, а Саша спросил:

– Нашему? У вас иное летоисчисление? Ацтекское, сапотекское, майя?

– Я воспринимаю время иначе, – уклонилась от ответа мексиканка.

Марина наблюдала за Сашиным выражением лица.

– Однако эти рисунки находятся на такой невероятной высоте! Невозможно себе представить, как древний человек мог именно на том месте что-то накалякать, – выразил свое сомнение Александр, воздержавшись от дальнейших расспросов о восприятии времени и посчитав это заявление чудачеством. – Впрочем, и современный человек тоже испытал бы трудности, если б вздумал создать свой живописный шедевр в том месте и на такой высоте…

– Что лишний раз доказывает древность рисунков, – подхватила мексиканка.