Казалось, и он тоже еще не пересилил своего волнения, переменял перья, вертелся на стуле, пристроивался, опять принимался писать, но рука его дрожала и отказывалась двигаться.

– Аркаша! Я им говорил об тебе, – закричал он вдруг, как будто только что вспомнил.

– Да? – закричал Аркадий. – А я только спросить хотел; ну!

– Ну! ах да, я тебе после все расскажу! Вот, ей-богу, сам виноват, а совсем из ума вышло, что не хотел ничего говорить, покамест не напишу четырех листов; да вспомнил про тебя и про них. Я, брат, и писать как-то не могу: все об вас вспоминаю… – Вася улыбнулся.

Настало молчание.

– Фу! какое скверное перо! – закричал Шумков, ударив в досаде им по столу. Он взялся за другое.

– Вася! послушай! одно слово…

– Ну! поскорей и в последний раз.

– Много тебе осталось?

– Ах, брат!.. – Вася так поморщился, как будто ничего в свете не было ужаснее и убийственнее такого вопроса. – Много, ужасно много!

– Знаешь, у меня была идея…

– Что?

– Да нет, уж нет, пиши.

– Ну, что? что?

– Теперь седьмой час, Васюк!

Тут Нефедевич улыбнулся и плутовски подмигнул Васе, но, однако ж, все-таки несколько с робостию, не зная, как примет он это.

– Ну, что ж? – сказал Вася, бросив совсем писать, смотря ему прямо в глаза и даже побледнев от ожидания.

– Знаешь что?

– Ради бога, что?

– Знаешь что? Ты взволнован, ты много не наработаешь… Постой, постой, постой, постой – вижу, вижу – слушай! – заговорил Нефедевич, вскочив в восторге с постели и прерывая заговорившего Васю, всеми силами отстраняя возражения. – Прежде всего нужно успокоиться, нужно с духом собраться, так ли?

– Аркаша! Аркаша! – закричал Вася, вскочив с кресел. – Я просижу всю ночь, ей-богу просижу!

– Ну, да, да! Ты к утру только заснешь…

– Не засну, ни за что не засну…

– Нет, нельзя, нельзя; конечно, заснешь, в пять часов засни. В восемь я тебя бужу. Завтра праздник; ты садишься и строчишь целый день… Потом ночь и – да много ль осталось тебе?..

– Да вот, вот!..

Вася, дрожа от восторга и от ожидания, показал тетрадку.

– Вот!..

– Послушай, брат, ведь это немного…

– Дорогой мой, – еще там есть, – сказал Вася, робко-робко смотря на Нефедевича, как будто от него зависело разрешение, идти или нет.

– Сколько?

– Два… листочка…

– Ну, что ж? ну, послушай! Ведь кончить успеем, ей-богу успеем!

– Аркаша!

– Вася! послушай! Теперь под Новый год все по семействам собираются, мы с тобой только бездомные, сирые… У! Васенька!..

Нефедевич облапил Васю и стиснул в своих львиных объятиях.

– Аркадий, решено!

– Васюк, я только об этом сказать хотел. Видишь, Васюк, косолапый ты мой! слушай! слушай! ведь…

Аркадий остановился с открытым ртом, потому что не мог говорить от восторга. Вася держал его за плечи, глядел ему во все глаза и так двигал губами, как будто сам хотел договорить за него.

– Ну! – проговорил он наконец.

– Представь им сегодня меня!

– Аркадий! идем туда чай пить! Знаешь что? знаешь что? Даже до Нового года не досидим, раньше уйдем, – закричал Вася в истинном вдохновенье.

– То есть два часа, ни больше ни меньше!..

– И потом разлука до тех пор, пока не докончу!..

– Васюк!..

– Аркадий!

В три минуты Аркадий был по-парадному. Вася только почистился, затем что и не снимал своей пары: с таким рвением присел он за дело.

Они поспешно вышли на улицу, один радостнее другого. Путь лежал с Петербургской стороны в Коломну. Аркадий Иванович отмеривал шаги бодро и энергично, так что по одной походке его уже можно было видеть всю его радость о благополучии все более и более счастливого Васи. Вася семенил более мелким шажком, но не теряя достоинства. Напротив, Аркадий Иванович еще никогда не видал его в более выгодном для него свете. Он в эту минуту даже как-то более уважал его, и известный телесный недостаток Васи, о котором до сих пор еще не знает читатель (Вася был немного кривобок), вызывавший всегда глубоко любящее чувство сострадания в добром сердце Аркадия Ивановича, теперь еще более способствовал к глубокому умилению, которое особенно питал к нему друг его в эту минуту и которого Вася, уж разумеется, всячески был достоин. Аркадию Ивановичу даже хотелось заплакать от счастия; но он удержался.

– Куда, куда, Вася? здесь ближе пройдем! – вскричал он, видя, что Вася норовит повернуть к Вознесенскому.

– Молчи, Аркаша, молчи…

– Право, ближе, Вася.

– Аркаша! знаешь ли что? – начал Вася таинственно, замирающим от радости голосом. – Знаешь ли что? Мне хочется принести подарочек Лизаньке…

– Что ж такое?

– Здесь, брат, на углу мадам Леру, чудесный магазин!

– А, ну!

– Чепчик, душечка, чепчик; сегодня я видел такой чепчоночек миленький; я спрашивал: фасон, говорят, Manon Lescaut [14] называется – чудо! ленты серизовые, [15] и если недорого… Аркаша, да хоть бы и дорого!..