Я сорвался с места и бесшумной тенью приблизился к первому часовому, что замер у поваленной изгороди. Он тянул шею, пытаясь разглядеть происходящее на сцене.

Подобравшись сзади, я закрыл ему рот ладонью и потянул на себя. И в то же мгновение коротким золотым импульсом остановил его сердце.

Аккуратно оттащив труп в тень, ударил кинжалом в мертвое сердце, чтобы потом не возникло вопросов.

Труп второго часового я оставил в кустах. На его мертвом лице замерла кривая улыбка. Он так заслушался голосом Бриджитт, что даже не понял, как умер. На его правой щеке красовалось клеймо каторжника.

Начало второго куплета…

Последний дозорный, засевший между сараем и домом, уже лежал на земле, а на его груди сидела усыпившая его льюнари. Пронзив ему сердце кинжалом, я подмигнул Селине и двинулся к сидевшим на телеге бойцам.

Они обнялись и, покачиваясь в такт музыке, пытались пьяными голосами подпевать Бриджитт. Никто не заметил, как эти двое одновременно опрокинулись в нутро телеги и больше не поднялись.

Второй куплет подходил к концу…

Следующей моей целью был лысый коротышка, забравшийся в один из фургонов мэтра Бризо. Поганец под шумок пытался порыться в вещах артистов. Я свернул ему шею в тот момент, когда он открывал один из коробов с одеждой. Хм… Тоже заклейменный.

Прикрыв труп ворохом нижнего белья, я повернулся к выходу, но в это же мгновение полог приоткрылся, и кто-то шепотом произнес:

– Эд, пошевеливайся. Кажется, сержант тебя заметил. Эд? Ты оглох там?

Подельник Эда, приглушенно матерясь и источая перегар, начал карабкаться внутрь фургона. Я приблизился и резко втащил его внутрь. Ударившись коленом о борт, дружок Эда приглушенно рыкнул:

– Эд, ублюдок, какого лешего ты дела…

Удар моего кинжала оборвал его на полуслове. Я оглядел его широкое лицо. Снова клеймо…

Бриджитт закончила третий куплет и начала четвертый. Ей хором громко подпевал весь лагерь.

Я выглянул сквозь полог. В сторону фургона твердым шагом шел чернобородый верзила. Похоже, это и есть вышеупомянутый сержант.

– Этот нам понадобится живым, – тихо шепнул я Селине.

Бородач приблизился к пологу и резко откинул его, упершись грудью в борт.

– Сучьи дети! – прорычал он внутрь фургона. – Эд! Жак! Ко мне!

Вынырнувшая справа от сержанта Селина положила ему на голову ладонь, и он, закатив глаза, начал оседать на землю. Я вовремя удержал его и, кряхтя от натуги, потянул внутрь. Пропустив маленький сгусток по энергосистеме, я почувствовал, как тело сержанта стало немного легче.

Наконец, лютня затихла, как и звонкий голос Бриджитт. Бандиты радостно взревели.

Я выглянул из фургона как раз в тот момент, когда рыжебородый гигант, расталкивая своих подельников словно ледокол мелкие льдинки, двигался к застывшей на сцене Бриджитт. Девчонка, широко раскрыв глаза, словно загипнотизированная наблюдала за приближающимся верзилой.

– Не-ет! – громко вскрикнула Микаэла и дернулась вперед, пытаясь преградить путь рыжебородому. Тот легко отмахнулся от нее, и Микаэла, словно тряпичная кукла, отлетела в сторону.

Моя стрела пробила затылок гиганта как раз в тот момент, когда тот тянул свои лапы к отступившей на шаг назад Бриджитт. На мгновение шум в лагере стих, и бандиты начали испуганно оглядываться. За то время, пока все соображали, что происходит, я, двигаясь в сторону сцены, успел выпустить еще четыре стрелы. Отбросив лук, я обнажил свой меч. Двоих оставшихся надо было взять живыми.

Первым ко мне бросился белобрысый коротышка. Выхватив меч из ножен, он бежал на меня, изрыгая проклятия. Нырнув под атакующую руку противника, я сместился влево и нанес короткий удар по голове плашмя – только чтобы вырубить. Белобрысый рухнул на землю как подкошенный и затих.

Увы, но взять еще одного языка не получилось. В спину последнего бандита, не успевшего даже выхватить свой клинок, Микаэла вонзила кинжал рыжебородого. Ударов было несколько. Женщина, похоже, вымещала на нем всю свою злость и накопившуюся ярость за недавние унижения и боль.

Я вздохнул и огляделся. Бриджитт так и стояла на сцене, с ужасом взирая на устроенное мной побоище.

Приблизившись к сцене, я улыбнулся и как можно мягче произнес:

– Мадмуазель, увы, у меня нет большого букета для вас, но я с уверенностью могу сказать, что наблюдал одно из самых лучших представлений в моей жизни. Уверен, его сиятельство маркграф де Валье обязательно согласился бы со мной.

Нортланд. Ледяной Храм.

– Кейван! – громко рыкнула ворвавшаяся в главный зал Ледяного храма Айсель. – Ты не можешь так со мной поступить!

По залу торопливо сновали младшие послушники храма, вынося какие-то коробки и ящики к выходу, ведущему во внутренний двор, где другие их собратья затем грузили все на повозки и фургоны. При появлении взбешенной воительницы все послушники прыснули от нее в стороны, словно испуганные воробьи от голодной кошки.