"Шампанское было изумительно.

– Вот это вино!
– Брет подняла свой бокал.
– Надо выпить за что-нибудь...

– Это вино слишком хорошо для тостов, дорогая. Не следует примешивать чувства к такому вину. Вкус теряется...

Мы выпили три бутылки шампанского, и граф оставил корзину с остальными бутылками у меня на кухне. Мы пообедали в одном из ресторанов Булонского леса. Обед был хороший.

– Выпейте ещё коньяку, - сказал граф.

– Так выпьем.

– Гарсон!
– позвал граф.

– Что прикажете?

– Какой у вас самый старый коньяк?

– Тысяча восемьсот одиннадцатого года, мосье.

– Подайте бутылку..."

После стакана "Солнцедара" (которым, по известному анекдоту той поры, американцы травили негров) так легко вообразить себя графом, пьющим коньяк розлива тыща восемьсот одиннадцатого года...

Дни рождения в нашем пацаньем кругу не обходились без взрослых напитков. Вообще, к слову, дни рождения хороши, когда они - чужие. Свой день рождения- штуковина ужасная, унизительная, постыдная. Казалось бы, чего проще - не отмечать и всё. Но вот, поди ж ты, корчишься, мучаешься, а традиции блюдёшь.

Помню свой 10-летний "юбилей". Пока мать накрывала на кухне праздничный стол, я развлекал гостей во дворе. Прежние мои именинные дни стёрлись в памяти, затерялся бы, наверное, и этот, если б не фраза, брошенная мимоходом одним из гостей - одноклассником Витькой Н. Протягивая мне на крыльце подарок, паршивую какую-то книжонку за полтинник, он снисходительно хмыкнул:

– Надеюсь - хватит?

Я и тогда и посейчас ещё не умею реагировать на подобные выходки, у меня соображение французское - лестничное. Я взял книжку, бормотнул "спасибо", стушевался. Через пять минут, усаживаясь с ребятами за стол, я как будто сторонним взглядом вдруг узрел всю позорную картину: две клубящие паром сковородки с картошкой, какая-то баночная солянка в миске, тарелочка колбасы вареной, печенье, конфеты "Спорт" и три бутылки газводы. Хотелось взвыть, а муттер, моя Анна Николаевна, стояла над нами довольная (столько гостей!) и радушно приговаривала:

– Ешьте, ребята, кушайте. Не хватит картошки, я ещё пожарю...

Витька Н., отпятив нижнюю губу, лениво копался вилкой в капусте...

Анна Николаевна была убеждена: не еда на празднике господин, а - гости, беседа, общение. Я же с каждым годом становился всё более и более убежденным материалистом. И вот на своё 15-летие я напрочь, наотрез отказался от услуг, помощи, содействия и вообще какого-либо участия матери в юбилейном банкете. Я вытребовал только: выдать мне тугрики и уйти из дому часов на пять. Этим я обеспечивал весьма удобную позицию: за столом я мог шутливо хехекать (я и хехекал!), пренебрежительно махать рукой (я и махал!), с намёком обранивать в беседе:

– Разносолов нет: муттер моя - хе-хе!
– забастовала... Так что мы по-походному, скромненько... Нам что? Выпьем, закусим, да гулять рванём...

Правда, корчиться внутренне поначалу всё же пришлось: я пригласил Люду, с которой сидел тогда за одной партой, и от одного соприкосновения наших локтей во время урока меня шибало током в 10 тысяч вольт. Я пригласил ее, но не надеялся, что она удостоит мой день рождения своим присутствием, а она пришла. И сидела в нашей конурной комнатёнке королевой во главе стола среди пяти-шести ребят. Стол наш колченогий чуть не подламывался от яств, купленных на те десять рублей, что выдала мне мать, взяв взаймы их у соседки. На сей безразмерный червонец я закупил:

пять бутылок вина "Розового крепкого" по 1 р. 07 к. 5 р. 35 к.

полкило колбасы по 2 р. 20 к. 1 р. 10 к.

две банки килек в томате по 36 к. 0 р. 72 к.

четыре плавленых сырка по 14 к. 0 р. 56 к.

две бутылки ситро по 27 к. 0 р. 54 к.

полкило конфет "Школьные" (1 р. 70 к.) 0 р. 85 к.

буханку серого хлеба 0 р. 18 к.

пять пачек "Примы (14 к.) 0 р. 70 к.

ИТОГО: 10 р 00 к.

Если б не было Людмилы Афанасьевны за столом, я бы искренне ощущал себя Крезом, угощая приятелей. Впрочем, топорщиться я вскоре перестал, после первого же доброго глотка. ("Розовое" действительно оказалось "крепким".) Да и было не до того. У меня подрагивали коленки и стучалось-билось сердчишко моё, просилось на волю оттого, что рядом сидит Люда, ласково на меня взглядывает, а мне исполнилось 15 взрослых лет. Мы пили крепкое вино, смолили жадно "Приму", я смотрел на Люду-Людочку-Людмилу и с каждым глотком всё смелее, всё увереннее знал: сегодня я впервые поцелую ее. И поцеловал!..

А в это время бродила по улицам Нового Села моя Анна Николаевна или сидела в убогой халупе своей одинокой подружки, томя бедную необычно затянувшимся визитом...

Самый же свой лучший день рождения, самый безоблачный, бескомплексный, самый весёлый и щедрый, вспоминается с особым удовольствием. Отмечал я опять же юбилей, стукнуло мне ровно четверть века, и я учился в Московском университете. Муттер прислала мне к этому дню бесценные 50 рубликов, Я без затей, экспромтом, набрал в "Кулинарии" килограмма четыре готового шашлычного мяса (в те - брежние - времена "Кулинарии" в Москве ломились от мяса), в гастрономе прикупил увесистый кус сыра, набил сумку болгарским сухим вином, и мы хорошей компанией своей, уже сложившейся за три года общежитско-студенческого бытия, рванули в апрельский просыпающийся лес. В последний момент, уже по дороге, подарком судьбы к нам прилепилась Ирка со 2-го курса, аппетитная девчонка, на которую я посматривал только издали - не по моему носу подруга.

И получился этот день тёплым, празднично-весенним, искристым: подмосковный, пьянящий без вина лес, живой костер, холодный "Рислинг", шипящие беззлобно шашлыки, работящая гитара, натуральный смех, ни единой чёрной секунды. И как завершающий аккорд удавшейся юбилейной песни - жадные объятия и вкусные умелые поцелуи Ирки-прелестницы, её бесстыдная любовь на всю ночь, подаренная бескорыстно.

Такого -- по-настоящему рождественского -- дня рождения никогда у меня не бывало ранее, не было потом и уж больше никогда, видимо, не будет...