Потому и я не стала менять свои. Сварила гель для укладки волос из корня алтея и льняного семени. С Дуниной помощью накрутила вымытые волосы на папильотки из тканевых жгутиков и старых газет. Конечно, к утру все это не просохло, так что к завтраку пришлось спуститься в чепце.

– Когда поедешь по лавкам, постарайся не забыть, что в театр не принято опаздывать, и оставь достаточное время на сборы, – сказал муж после завтрака.

– Хорошо, – сказала я, про себя недоумевая, что там собираться.

Сложносочиненные макияжи здесь рисовать не принято. Платье Дуня выгладила с вечера. Когда Петр принес подставку для фары, то есть каретного фонаря, я объяснила ему, как сделать плечики из проволоки, и теперь наряд для театра спокойно висел на них. Виктор помрачнел, увидев в будуаре платье, но промолчал, я тоже сделала вид, будто ничего не поняла, переключила внимание мужа на саму вешалку. Оказывается, ничего подобного здесь никто не делал, и пришлось мне, мысленно хихикая, описывать и даже рисовать все варианты конструкции. Чую я, скоро у князя появится еще один источник дохода. Может, и мне не заморачиваться с патентом на коптильню, а открыть производство пудры из овса и мела, а то и той же картошки? Я отложила эту мысль на потом, и без того не знаю, за что хвататься.

– Я оставлю тебе Герасима, Петр плохо ориентируется в городе, – продолжал напутствовать меня Виктор. – Кирпичи я закажу тебе сам и договорюсь, чтобы их привезли в Ольховку, как только дороги подсохнут.

– Спасибо, – улыбнулась я. – А на фабрику я могу заехать или ты будешь слишком занят?

– Я привезу полный каталог всего, что производится…

– И веществ, используемых в производстве, – вставила я.

Муж изумленно приподнял бровь.

– Хорошо. Я помню про охлоренную известь и квасцы, но, возможно, ты найдешь что-то еще интересное для себя. А пока развлекись у модистки, в шляпной лавке и куда ты еще соберешься. Скажешь, чтобы, как всегда, записывали на мой счет.

Я не стала говорить, что к модистке загляну в последнюю очередь. Смиренно выслушала все наставления, поцеловала мужа перед его отъездом, чем, кажется, невероятно его удивила, и отправилась собираться.

Капор на импровизированные «бигуди» налез с трудом – все же предполагалось, что он будет надеваться на относительно гладкую прическу с пучком на затылке и, что хуже того, с локонами, выпущенными на лбу, так что часть чепца и волос торчала спереди. Само по себе вроде бы ерунда, но волосы все еще были влажными, и разъезжать в таком виде по холоду явно не стоило. Поэтому я достала палантины, которые сложила мне Марья – невесомые, из кашемира с ярким принтом, – и намотала тюрбан. В конце концов, если носят шелковые, то чего бы и шерстяному не быть?

Герасим к моему появлению подготовил выезд – открытую коляску. Когда я подошла к ней, спросил:

– Кто с вами поедет, барыня?

– Никто, – пожала плечами я.

– Прощения прошу, Настасья Пална, но одну я вас не повезу. Чтобы потом каждая собака брехала, будто княгиня разъезжала в одиночку в открытой коляске, точно какая-то прости господи. И без того барину стыда хватило.

Он напрягся, ожидая крика, а то и пощечины, но я так оторопела, что только и смогла сказать:

– Но муж мне сам предложил…

– Он же не думал, что вы одна поедете. Ладно бы в карете, но в карете вы в театру вечером направитесь, отмыть и просушить не успеем, так что пусть пока стоит чистая.

– А с кем я, по-твоему, должна ехать? – продолжала изумляться я. – Ни родственниц, ни приживалок.

– Это уже не мое дело, барыня, что старая княгиня в деревню удалилась от суеты городской. – Судя по интонации, он явно повторил чьи-то слова, может, и той самой «старой княгини».

Вот, значит, почему Настенька «не смогла» промотать состояние мужа: когда свекровь ездит рядом, точно цербер… впрочем, может, она и не цербер, а милейшая женщина, откуда мне знать. В любом случае с тратами особо не развернешься.

– Пошлите письмецо, может, кто из городских барынь согласится. Я отвезу.

Писать неизвестным мне «городским барыням» и ждать, когда они соберутся и приедут – если вообще захотят! – не хотелось. Как и ругаться с кучером, который беспокоился о репутации – пусть не моей, но барина.

– Дуня сойдет в качестве компаньонки?

Герасим почесал в затылке, обдумывая незнакомое слово.

– С Дуней можно. Главное, чтобы не одной.

Пришлось кликнуть горничную. Наконец мы обе устроились в коляске.

Герасим был прав: меня здесь знала каждая собака. Вчера, когда мы выезжали с мужем, я списала внимание на него, но и сейчас все встреченные в колясках и многие пешеходы кивали мне, обозначая поклон. Дамы и девицы – холодно, мужчины приветливей, но и те, и другие таращились на мой головной убор – похоже, я опять погрешила против приличий.

– Останови-ка, – велела я, увидев вывеску «Ломбард».

Ничего ценного у меня с собой не было, но хоть теоретически узнать, что могут дать за драгоценности, лежащие под картошкой.