Вот писателя можно избрать. Депутата этого не жалко. Да и ему, похоже, не жалко своё время терять на этой должности. Я, кстати, не читал его произведений. Мне интересно другое — где этот калмык сидел в тюрьме и за что? За подрыв экономической мощи тоталитарного режима? Склад, что ли, ограбил?

— У вас в Норильске сидел, — словно угадав мои мысли, шепнул сосед справа — Ельцин. — За контрреволюцию… Сейчас такой статьи уже нет. А я застал… Статья 58–10.

Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений.

— Ну, Даву зря, конечно, посадили — всего-то заступился в стихах за калмыков, когда тех выселяли, — пояснил так же шепотом другой мой сосед — тот, что слева.

Этот седой старикан революцию точно застал, а стало быть, и контрреволюцию.

Наконец, собрание закончилось. В перерыве перед совместным заседанием обеих палат Ельцин мимоходом сообщил мне, что его будут двигать в комитет по архитектуре.

— Я проголосую, чё, — обещаю я.

— Да не больно-то и хотелось… Морока одна, — отмахивается Борис Николаевич.

Тем не менее, его избрали главой комитета по строительству и архитектуре. Как и моего земляка Вепрева — поставили во главе аграрного. Кстати, в этот самый комитет по сельскому хозяйству записалось аж двести рыл. Половина, наверное, даже не знает, с какого конца держать лопату. Но жаждут влиять.

— … комитет по делам женщин, охраны семьи, материнства и детства. Предлагается товарищ Матвиенко Валентина Ивановна, ныне — заместитель председателя исполкома Ленинградского городского Совета народных депутатов, — вещает дальше ведущий.

Ух ты. Ещё одно знакомое лицо. Вот у кого, можно сказать, карьера только начинается.

Тем временем Примаков уверенно ведёт заседание к финишу. Я держусь в стороне — на трибуну не лезу, руки не поднимаю, с места не кричу. Главное — не попасть в какие-нибудь рабочие органы.

А вот Ельцина сейчас пытают по полной: сначала по строительству, теперь — по Спитакскому землетрясению. Почему, мол, разрушений было так много, кто виноват, как строили, кто подписывал.

— При проверке мы убедились: те дома, что разрушились, строились из рук вон плохо, — заговорил Борис Николаевич, взяв слово. — В бетоне, скажем, цемента оказалось всего пятьдесят процентов от нормы. Арматура в стенах… — он сделал паузу, подбирая точную формулировку, — её, товарищи, можно было вытаскивать из стен голыми руками. И вот теперь главный вопрос: куда делся цемент?

«Куда-куда… — хмыкаю я про себя. — И так понятно. Растащили армянские товарищи при строительстве жилых домов. И цемент, и арматуру.»

— Товарищи, меня очень многие просили разъяснить порядок дальнейшей работы, чтобы была полнейшая ясность, — сообщает Примаков в конце заседания. — Итак, комитеты образованы, большинство комиссий — тоже, за исключением двух в Совете Национальностей. Я предлагаю сейчас прервать сессию на неделю…

Зал оживился, предчувствуя окончание не только заседания, но и всего этого длинного, изматывающего Съезда. Люди зашевелились, закрутили головами, обмениваясь мнениями с соседями.

— Хотелось бы, — продолжил Примаков, — чтобы те депутаты, кто войдёт в комитеты — а вы получите свежие списки от председателей палат — приехали 19 июня. Надо будет поработать в комитетах над составом будущего правительства и выслушать министров. Думаю, это будет очень полезно.

Ё-моё! Да что ж такое! Не планировал я 19-го быть в Москве… А главное — что, разве можно было вообще не вступать ни в какие комитеты и комиссии?! Я этого не знал!

Расстроенный еду в гостиницу, чтобы столкнуться с ещё одной несправедливостью: меня выселили! И в самом деле — я никого не предупредил, что задержусь ещё на пару дней. Откуда администрации гостиницы знать, что я остался для работы в Верховном Совете? Хорошо, что места свободные были. Не для всех, конечно. Но я светанул ксивой, и мне сообщили, что через десять минут номер будет готов. Простенький, не люкс, как у меня был раньше. Но всё же крыша над головой — и на том спасибо.

Утром — опять на тренировку. Заодно надо проконтролировать, чтобы Катька не осталась в Москве. Кстати, её сегодня в зале нет. А вот остальные — весь разношёрстный состав, включая двух «смотрящих» за общагой — все на месте. И хоть вижу их, наверное, в последний раз, но учу парней на совесть.

По окончании тренировки уже на выходе из подвала слышу разговор вчерашнего патлатого агрессора и Катерины в соседней с раздевалкой небольшой комнатке. И диалог у них довольно любопытный.

— Миш, ну я же всё решила — поеду домой, — голос Катьки — звонкий и решительный. — Нам с сестрой предложили подработку в нашем цуме! Это что-то нереальное! А тут в лучшем случае я квасом торговать буду на ВДНХ во время практики…

— Катюш, ну зачем сразу уезжать? — канючит Михаил. — Тут столько всего впереди… Мы могли бы гулять по городу до рассвета, пить газировку… да хрен с ним — даже твой квас на ВДНХ! Кататься на троллейбусах без конца. Нам же нравилось…

— Да тебе всё равно с кем гулять! — вдруг зло выплевывает Катя. — Добился своего — чего тебе ещё надо?

— Это ты из-за этого боксёра? Вот так вот, да? — голос Михаила становится резче. — Я всего раз с Машкой прогулялся…

— И с Веркой…

— Ну и с Веркой на дискач сходили — и что?