Обдумав эту мысль как следует, я пока пожарных пристроил к разрастающемуся и крепнувшему не по дням, а по часам ведомству Радищева. Афанасий Прокофьевич побурчал, конечно, но согласился взять над ними курацию. Ну а что делать, если у меня людей не хватает, как раз тех, кто создаёт свои службы с нуля, при этом получая от процесса истинное удовольствие.

На фоне всех этих нововведений сами собой загнулись несколько коллегий, что было мною воспринято довольно позитивно. И я бы уже начал заниматься полной реконструкцией делопроизводства, убрав Сенат, который всё это время занимался своим любимым делом, а именно: не делал ничего, и создал уже нормальный кабинет министров с Министерствами для каждого.

Упразднив при этом нахрен все коллегии; то есть приблизил бы систему власти к более привычной мне. К счастью, воля царя пока оставалась истиной в последней инстанции, но на меня свалился этот нелёгкий вопрос с заговорщиками. Вопрос, который затянул меня, как болото, и из которого я уже неделю не могу выкарабкаться, даже своих учёных не навестил, и шар воздушный поближе не рассмотрел.

– Андрей Иванович, а что, переписчики населения нашего ещё не вернулись? – я откинулся на спинку кресла и потянулся, разминая затёкшие мышцы.

– Ещё нет, Беринг только пороги уже всё отбил, хотел побыстрее встретиться с тобой, государь, а стоило тебе прибыть, так выяснилось, что он сам куда-то уехал, – Ушаков многозначительно указал взглядом на протокол допроса Волконского. Да знаю я, что надо уже что-то решать, но не могу себя заставить. Надо ненадолго прерваться, чтобы мозги с новой силой заработали.

– Как только явится – сразу ко мне его, – я потёр шею. – А где китаец? Который к нам прибился, из миссии цинцев?

– Так он в Гжелке зарылся, что свинья в помои, из глиняных ям вытащить невозможно, – Ушаков поморщился. – Всё лепечет что-то про фарфор. Что, мол, глина такая, что императорам вазу можно не стыдясь ваять. У Кера уже дым из ушей валит, всё пытается его обратно в Москву притащить, толмачей-то других нет.

– Так пущай бросит, – я взял лист и приготовился его внимательно прочитать, ни сколько не сомневаясь, что там написано почти то же самое, что и во всех остальных протоколах. – Китаец-то, когда от цинцев прятался, как-то общался с теми, кто его приютил. Всё-таки широка душа русская, что уж тут сказать.

Дверь открылась, и в кабинет заглянул улыбающийся Репнин. Он почти всё время в эту неделю улыбался, так же как и Митька, которого потихоньку натаскивал на секретарскую должность, чтобы уже самому стать полноценным адъютантом.

– Князь Волконский Никита Фёдорович дюже просит принять его, государь, Пётр Алексеевич, – отрапортовал Репнин и, дождавшись моего кивка, посторонился, давая пройти худощавому, ещё не старому человеку с длинным, вытянутым лицом и в огромном длиннющем парике с крупными буклями.

Как только дверь за Репниным закрылась, князь рухнул на колени и пополз в мою сторону, протягивая руки. Я аж в кресле привстал, выпучив глаза, глядя, как он подползает к столу.

– Пощади, государь, Мишку, сына моего непутёвого. Бес попутал его, вот тебе крест, не мог он ни на какие злодеяния самолично сподобиться. Не губи, я за него какую хочешь службу отслужу.

– Э-э-э, – я растерянно посмотрел на Ушакова, мысленно призывая его помочь мне, потому что я понятия не имел, что мне делать в этом случае.

Ушаков поджал губы, но, видимо, услышав мои мысленные призывы, оставил на столе свою драгоценную папку и подошёл к князю, который, похоже, готовился распластаться ниц.

– Встань, Никита Фёдорович, не позорь имя славное Волконских, – Андрей Иванович помог посеревшему князю подняться на ноги, дотащил его до кресла, стоящего напротив моего, и чуть ли не силой усадил, одновременно протягивая платок, чтобы князь вытер крупные капли пота, выступившего на лбу. Перед тем как усадить князя, Ушаков вопросительно посмотрел на меня, дожидаясь утвердительного кивка, который незамедлительно последовал. После этого глава Тайной канцелярии снова поднял свою папку и принялся с нарочито увлечённым видом изучать бумаги.

У меня же появилась пара минут, чтобы прийти в себя, быстро соображая, куда девать убитого горем отца, если я так пока и не придумал, что же делать с его придурком сыном.

Не успел я смыть с себя все миазмы светлоликой Европы, засев в бане; не успел как следует устроить Фридриха, поручив принца Миниху, как ко мне пришёл преисполненный собственного достоинства и практически полностью поправившийся после неудачного отравления Ушаков, чтобы вывалить на мою абсолютно неподготовленную голову кучу новостей, среди которых хороших вовсе не было.

Заговоров Андрею Ивановичу удалось раскрыть аж целых два, абсолютно не связанных друг с другом. И если один был совершенно серьёзным, ожидаемым и вполне предсказуемым с замешанными в нём высокопоставленными людьми, которые хотели устроить мне несчастный случай и призвать Аньку на царствование, то вот второй…

В первом были замешаны многие, под предводительством Левенвольде и Салтыкова. Ну, тут для меня никаких неожиданностей не случилось. На этих господ я и раньше думал, что они всячески с Курляндией дела поддерживают.