Думаю, что Степан Сергеевич, одинокий волк, будет очень доволен приходом комсорга Анастасии Андреевны. Когда я с ним вчера мимолётно перекинулся парой предложений, сказал, что собираюсь поехать с Настей в райком комсомола, мне показалось, что он даже как-то напрягся, будто бы приревновал. Догадываюсь, что Степа совсем недавно был в длительной командировке, а учитывая, что он офицер ВДВ, то можно предположить и участие в каком-нибудь конфликте.

Это предположения, а кое-что я знал доподлинно. В какой-то момент Степан вернулся домой — а ни жены, ни дочери нет. И встретился он с супругой только в ЗАГСе, чтобы подписать бумаги о разводе. Наверное, это была одна из причин, почему ещё далеко не старый мужчина стал прикладываться к стакану и в итоге едва остановился на самой грани. А может быть, он воспоминания о горячей точке хотел залить горячительными напитками?

— Я к директору, ты со мной? — спросил я Настю, но сразу же понял, что она хотела бы не участвовать в разговоре.

Да и у меня было, кроме общественного, еще и личное, о чем следовало поговорить с Семёном Михайловичем.

И разговор почти сразу пошёл не по плану.

— Нет, общежитие у нас только для иногородних, — строго отвечал мне директор.

— Партейку на комнату в общежитии? — спросил я, стараясь казаться приветливым.

Если что, можно будет сказать, что это шутка такая.

— Нет, — строго повторил директор.

Я с укоризной посмотрел на Семёна Михайловича, искренне не желая сразу заходить с козырей и говорить о том, что у меня уже имеется некоторый компромат на него. Не хотелось сегодняшний день очернять негативом. Но всё же…

— Михаил Семёнович, может, всё-таки вы разрешите мне некоторое время проживать в общежитии? Есть вероятность, что я могу в будущем стать иногородним, что как раз и будет соответствовать, — сделал я попытку уладить вопрос миром.

Были мысли о том, чтобы выписаться из, если можно было так сказать, отчего дома. Во-первых, я так смогу встать в очередь на квартиру, хотя если ее ждать… Долго, очень долго, но при повышении чуть подвинуться в очереди можно. А так, по нормативам в семь квадратных метров на человека, мне ничего не светит. Да, квартира у родителей ведомственная, но я-то в ней прописан. Потому собственное жилье не светит.

Нужно прописываться к бабушке, проживающей в области.

— Так что ответите? — поторопил я директора.

— Н-нет, — уже не так уверенно прозвучал отказ.

Я выдохнул и подкинул в нашу беседу, как туз на стол, ещё аргумент.

— Из десяти семей, проживающих в общежитии, в трёх семьях нет ни одного человека, который работал бы даже не в нашем ПТУ, а вообще в системе образования. Это ведь может стать достоянием общественности… — я сделал паузу, но директор, хоть и проявил волнение, но не спешил отвечать, так что нужно было ещё продолжить мне: — В следующий раз, Семён Михайлович, будьте, пожалуйста, осмотрительнее. Не нужно в белые ночи подъезжать на своём «Москвиче» к продовольственному складу столовой. Вы же должны знать, что окна с западной стороны общежития выходят на училище? Прямо на заезд к складу столовой. Я бы даже сказал, ровнёхонько.

А вот теперь страха в глазах директора стало больше. Это секрет Полишинеля, что директор состоит в доле с заведующей кухни училища. Вполне себе для Советского Союза обыденная вещь, к большому моему сожалению. Но это его, кажется, наконец проняло.

— Это шантаж! — выкрикнул Михаил Семёнович.

Я промолчал. Да, шантаж! Но вынужденный и, собственно, по делу. Тут бы не шантажировать, а в ОБХСС сообщить — это я пока ещё мягко действую.

Что происходит? В столовой просто-напросто оставляют мясо себе, кладя в котлеты больше, чем положено, хлеба, или в пюре плюхая больше воды, чем нужно, ну а сливочное масло… Оно честно лежало рядом с котлом, где ждало своего часа пюре. Полежало-полежало — и в конце смены в сумке на вынос. Или не доложат сахара в чай, или вообще чай забудут положить — и всё это с выражением лица «а что такого»!

Вот такие будни. Вот для чего многие так и ломятся в кулинарные техникумы. Все уже к этому привыкли.

Но директор! Это в моих глазах вдвое большее преступление, чем воровство самих поваров. Я видел прошлой ночью, как «Москвич» подъезжал к столовой, как три деревянных ящика, причём наполненных чем-то, и явно не камнями, Михаил Семенович бережно укладывал в багажник. Эту информацию я хотел бы придержать на потом, по случаю предъявить в борьбе за какие-нибудь новшества. Однако не ночевать же мне на вокзале!

— Давайте просто пойдём друг другу навстречу, — примирительным тоном сказал я. — Это временно, ну и плюсы в этом есть, я буду следить за порядком в общежитии. Так что для нас всех моё проживание выгодно.

— Живите! Но если есть возможность прописаться в деревне или в другом городе, сделайте это поскорее! — сказал директор нехотя, как сквозь зубы.

Я вежливо его поблагодарил и стремительно покинул кабинет, чтобы Семён Михайлович не передумал.

Но и закрывать глаза на то, как воруют в столовой, я не собирался. Лишь нужно ещё немного опериться, прежде чем начинать борьбу со всеми этими проявлениями. Я и так беру очень быстрый старт. Как известно, спринтер никогда не пробежит в хорошем темпе марафонский забег. Вот и мне надо выбрать темп. Но и бороться надо! Если только не поссориться со своей совестью, честью и не плюнуть на те миллионы советских людей, которые в разной степени, но неизменно пострадали от катаклизмов — то спокойно жить нынче не получится.