– Схватки регулярные. Но раскрытия нет. Будем ждать.

Меня оформили в родзал. Всё – как в кино, только больнее. Белые стены, запах хлорки, одно окно с тюлем. Я лежала на боку, дышала по счёту, как учили. Врач – спокойная, строгая женщина лет сорока – приходила каждые два часа. Смотрела, качала головой:

– Всё ещё два сантиметра. Маловато. Терпите.

Время шло. Схватки усиливались, а раскрытие – нет. С каждым часом я выматывалась. Казалось, тело ломается изнутри. Боль приходила волнами, поднималась до самой макушки и уносила меня куда-то в пустоту. Я сжимала подушку, грызла губы, тихо выла от бессилия.

– Мамочка, – стонала я. – Мама, мне страшно…

Мама в это время стояла под окнами. Я знала. Она всегда рядом. Её не пустили, но она ждала. Как когда-то – у школы, у больницы, у дома, куда я возвращалась разбитая. Она была там, даже если её не было видно.

На шестом часу я не выдержала:

– Сделайте уже что-нибудь! – почти закричала. – Я не могу больше…

Врач нахмурилась, дала обезболивающее. Я провалилась в мутную дрему на час. Когда очнулась – боль накрыла сильнее. Началась паника: дыхание сбивалось, руки дрожали. Я уже не понимала, где я.

– У неё падает давление, – услышала я обрывки фраз. – Плод страдает. Срочно к дежурному.

Вокруг меня закрутилась суета. Капельница, мониторы, окрики. Кто-то держал меня за руку, кто-то подставлял маску с кислородом.

– Олесь, ты слышишь меня? Сейчас всё будет хорошо. Ты сильная. Ты справишься. Дыши. Дыши, слышишь?

Конец ознакомительного фрагмента.