Конечно, Лора была в ярости: ее брат обосновался на кухне, а парень предавался изысканным занятиям в библиотеке; и только одна она оставалась простой paysanne (крестьянкой). Я попытался успокоить ее, сказав, что она прекрасно выглядит. От пребывания на свежем воздухе Лора очень похорошела, и хотя поначалу лицо ее обгорело, позже это превратилось в ровный красивый загар, и она стала похожа на крошечную амазонку. Лора отнеслась к комплименту равнодушно, но пожаловалась, что чувствует себя усталой и брошенной. К моему вечному сожалению, я почти не обращал внимания на ее бедственное положение.

Я предпринял несколько жалких попыток пофлиртовать с мадам, но она проявляла не больше интереса, чем был с моей стороны. Языковой барьер создавал дополнительные трудности (как будто их и так не хватало), но я был полон решимости не разочаровать Оливера. Он дал мне несколько советов, и я пытался действовать в соответствии с ними.

В конце одного особенно жаркого дня я отвел потной рукой волосы мадам с ее лица и спросил, могу ли расчесать их. Оливер убеждал меня в том, что это гарантированно выигрышный ход. Она была немного озадачена, но согласилась.

Оливер был прав. Женщины любят ухаживать за своими волосами. Пока я расчесывал ей волосы, мне пришла в голову замечательная идея. Волосы мадам были довольно длинными. Я взял ее прядь в руку и начал переплетать ее с другой так, чтобы она образовала что-то вроде узла у нее на макушке. Tres chic. Я только что изобрел прическу! Как это самонадеянно с моей стороны. На самом деле это был шиньон в типично французском стиле, популярном в Париже в сороковые, но откуда нам-то было это знать? Я никогда раньше не возился с женскими волосами, а мадам, возможно, знала, как приготовить sabayon (сладкую винную подливку) в своем bain-marie (котелке на водяной бане), но была совершенно безнадежна в плане стиля. Но вот дурой она не была.

– Tu es homosexuel? – спросила она.

К счастью, это слово понятно и без перевода.

– Oui, – сказал я. И потом целый час плакал.

Мадам была исполнена искреннего сочувствия. Понятия не имею, что она говорила, но она несколько раз прикладывала палец к губам, чтобы дать мне знать, что сохранит мой секрет в тайне. Ее ничуть не взволновала эта новость; она не выставила меня вон, не смеялась надо мной, не пришла в ужас. Просто для нее всё встало на свои места. Тайна была раскрыта. С помощью языка жестов я признался, что влюблен в Оливера, и это ее немного шокировало. Она, как и все остальные, знала, что Оливер и моя сестра Лора вместе. Она по-матерински обняла меня и что-то сказала по-французски, показывая куда-то вверх по склону. Думаю, имела в виду, что мне стоит прогуляться. Так я и сделал. Но это не помогло.

Ночью вернувшемуся в палатку Оливеру не терпелось узнать, как у меня там с соблазнением.

– Великолепно, – сказал я.

Ежедневное мучение продолжалась. Мадам ловила меня на том, что я подсматриваю за Оливером с его новой семьей – месье и мальчиком. Будто мало того, что моей соперницей стала собственная сестра, так еще теперь и родня мадам Вероник. Я задавался вопросом, ревновала ли и она из-за того, что ее отец и сын проводят так много времени с Оливером. Она улыбалась сочувственно, но потом совала мне в руки расческу. Подавив в себе ревность, я погрузился в новую роль и старался научиться как можно большему на кухне.

Через пару дней мадам познакомила меня с Морисом, дородным чудаковатого вида владельцем овощеводческой фермы на холме. Английский у Мориса был лучше, чем у мадам. Он намекнул, что мадам сообщила ему, что я un homo. Сказал, что тоже гей и мог бы отвести меня в ночной клуб в Бордо, где у меня была бы возможность познакомиться с хорошими парнями. Я покраснел от смущения, но он от души рассмеялся и отвел туда, где меня лишил девственности божественный Тьерри – свиновод и любитель переодеваться в женскую одежду из Сент-Эмильона. В ту ночь пелена спала с моих глаз. Я понял, что принадлежу к этому странному сообществу. Я вписался в их мир. Мне до сих пор еще снятся сны, как я просыпаюсь рядом с Тьерри.

На следующее утро я опоздал на кухню. Мадам подмигнула, ухмыльнулась и сделала несколько непристойных жестов руками. Какая замечательная женщина! Конечно, Оливеру было интересно, где меня носило. Я что-то ему наплел, но он выглядел явно разочарованно. Но теперь его неодобрение моей гомосексуальности, которое раньше так мучило меня, не имело ни малейшего значения.

Мои чувства к Оливеру изменились за одну ночь. Мой сексуальный интерес к нему никогда не станет взаимным; тогда к чему всё это, в конце концов? Он догадался о моем приключении и перенес свою койку на другую сторону палатки. По-прежнему ничего не было сказано. Теперь, когда я перестал заглядываться на Оливера, Лора стала более терпимой. На самом деле она изо всех сил старалась помочь мне с личной жизнью, устраивала для меня поездки в город и знакомила с мужчинами, которых подозревала в гомосексуальности. Мое лето было совершенно блаженным, о чем теперь, в свете случившейся трагедии, кажется неуместным вспоминать.

В середине августа Лора всё еще жаловалась на усталость, чем сильно раздражала остальных. Поначалу все уставали, но теперь-то уже привыкли. Конечно, Лора чувствовала себя заброшенной: пока она упахивалась в поле, ее брат и парень выполняли «чистую» работу в доме. Естественно, кроме нас, в группе были и другие, но нас она знала ближе. А я теперь был слишком занят своей новой жизнью, чтобы обращать внимание на младшую сестру, хотя ее отношения с Оливером явно переживали кризис. Всё меньше и меньше времени он проводил с ней и всё больше со стариком и мальчиком.