И все же Натали медленно подошла к невысокому крыльцу, слегка приподняв руку с пистолетом. Парадная дверь была приоткрыта, девушка дважды глубоко вдохнула и легонько толкнула ее. Дверь бесшумно распахнулась, словно на хорошо смазанных петлях. Натали увидела пол прихожей и несколько первых ступеней лестницы. Ей показалось, что она видит пятна – там, где лежали тела Кэтлин Ходжес и Баррет Крамер. Сейчас кто-то начнет спускаться по лестнице, покажутся сначала ботинки, потом ноги…

Она не стала ждать, повернулась и побежала. Каблук зацепился за камень, Натали чуть не упала, еще не добежав до калитки, но все же удержалась на ногах. Бросив через плечо испуганный взгляд на открытую дверь, на темный фонтан и тени на стенах и окнах, она выскочила на улицу, подбежала к машине и без сил рухнула на сиденье.

Она защелкнула замок и не забыла поставить пистолет на предохранитель, прежде чем швырнуть его на сиденье. Затем потянулась к ключу зажигания, моля Бога, чтобы он оказался на месте. Мотор завелся сразу, и в этот момент чьи-то руки крепко ухватили ее сзади – одна зажала ей рот, другая сильно и профессионально стиснула горло. Натали даже не успела крикнуть и в панике уцепилась за чужие руки в перчатках, сдавившие ей рот и шею. Она отчаянно сопротивлялась и, откинувшись назад, попробовала дотянуться ногтями до нападавшего.

Пистолет! Правой рукой она ощупала соседнее сиденье, но не нашла его. На секунду рука ее задержалась у рычага скорости, потом она снова попыталась пустить в ход ногти. Тело ее выгнулось, она повисла над сиденьем, колени приходились выше руля. Чье-то тяжелое влажное лицо приблизилось к ней вплотную, но ее пальцы, скользнув, наткнулись лишь на шапку или кепку. Рука, сжимавшая ей рот, ослабла, нападавший наклонился к переднему сиденью, и Натали услышала, как пистолет с тяжелым стуком упал на резиновый коврик. Она снова вцепилась в толстые перчатки, но ее горло сдавили сильнее, а руку легко откинули в сторону. Хотя рот был теперь свободен, кричать она не могла, могла только шептать. В глазах прыгали яркие точки, в ушах шумела кровь.

«Значит, вот как бывает, когда тебя душат», – мелькнуло у нее в голове. Царапая ногтями обивку сиденья, Натали попробовала поднять колени, чтобы надавить на гудок на руле. В зеркальце заднего вида она на мгновение увидела красные, как кровь, глаза возле своей шеи, чью-то красную щеку, но тут же сообразила, что это ее собственная кожа казалась красной, поскольку она уже ничего не видела, кроме красных точек.

Ее щеку царапнула небритая щетина, и хриплый голос прошептал ей в ухо:

– Хочешь найти ту женщину? Ищи в Джермантауне.

Натали, как кошка, выгнулась изо всех сил, потом резко откинулась назад, так резко, как только могла, и почувствовала с мимолетным удовлетворением боль от удара головой о чью-то плоть.

Чужие немилосердные руки на миг отпустили ее, и девушка повалилась вперед, судорожно хватая ртом воздух. Она попыталась нащупать пистолет на полу, но тут железные пальцы стиснули ее горло с новой силой. Натали ощутила жгучую боль в шее, множество красных точек снова запрыгали перед глазами, и она погрузилась в пустоту.

Время для меня теперь сплошная мешанина. Я так ясно помню те последние часы в Чарлстоне и совсем плохо – дни и недели, последовавшие затем. Другие воспоминания выбиваются на передний план. Я помню стеклянные глаза и проплешины в волосах на голове мальчика в населенной призраками детской в Ропщущей Обители. Странно, что я вспоминаю именно это, – я провела там так мало времени. Помню, как дети играли, а маленькая девочка пела в свете зимнего дня на склоне холма над лесом, когда вертолет врезался в мост. Разумеется, я помню ту кровать – завораживающие белые холмы этой тюремной площадки, где покоилось мое собственное тело. Помню, как Нина очнулась от своего смертельного сна: синие губы растянулись, обнажив желтые зубы, голубые глаза вернулись в глазницы на гребне поднимающейся волны личинок, а кровь снова хлынула из дырки с небольшую монету на бледном лбу. Но это не настоящее воспоминание. По крайней мере, я так думаю.

Когда я пытаюсь вспомнить те часы и дни после нашей последней встречи в Чарлстоне, первое, что я ощущаю, – это восторг, бодрость вернувшейся молодости. Я думала тогда, что самое худшее уже позади.

Как глупо было так думать.

Я свободна!

Свободна от Вилли, от Нины, свободна от Игры и всех кошмаров, связанных с ней.

Я выбралась из «Мансарды», когда там царило смятение, и медленно пошла сквозь тишину ночи. Несмотря на всю боль, причиненную мне в тот день, я чувствовала себя моложе, чем когда-либо за многие-многие годы. Свободна! Я шла легко, наслаждаясь темнотой и ночной прохладой. Где-то неподалеку выли сирены, но я не обращала на них внимания.

Подойдя к «зебре» у перекрестка с интенсивным движением, я подождала, пока не загорится зеленый свет. Рядом со мной притормозила длинная машина синего цвета – «крайслер», насколько я понимаю в машинах. Шагнув с тротуара, я постучала в окно автомобиля. Водитель, грузный пожилой человек с остатками волос на затылке, наклонился и подозрительно глянул на меня. Потом он улыбнулся и нажал какую-то кнопку; окно опустилось.

– Что-нибудь случилось, мэм?

Я кивнула и села в машину на удивительно мягкое бархатное сиденье.