Конечно, Цзючжоу была великой страной. Она простиралась на тысячи ли с запада на восток, а север и юг были так далеко друг от друга, что не соединялись никакими дорогами. Запретить совершенствующимся основывать кланы было практически невозможно. В законах, призванных постричь всех под одну гребенку, всегда находились лазейки, не говоря уже о таком расплывчатом и бессмысленном указе. И если двор не мог разобраться с грабежами, как он мог контролировать даосские кланы?

С другой стороны, истинные бессмертные не обращали внимания на правителя. Они, как и прежде, занимались своими делами. Только шарлатанам приходилось немного себя ограничивать, да и то не слишком – выковать какие-то там железные или медные поддельные грамоты было проще простого.

Старания прошлого императора не прошли даром: беспрестанные проверки и ограничения не стоили свеч, но страсть народа к совершенствованию сильно поугасла. Долгое время не слыша о прославивших свое имя людях издалека или с земель близких, все вернулись к своим привычным делам – кто к земледелию, кто к скотоводству. Когда на трон взошел нынешний император, совершенствование все еще находилось на пике популярности, но повальная одержимость им уже прошла.

Император прекрасно знал, что рыба не водится в слишком чистой воде [19] , поэтому он закрыл глаза на мошенников. Чиновники же не собирались вести расследования без доноса.

Чэн Цянь слышал эти истории от старого туншэна. Так что в его глазах бездарь [20] , ведущий его за собой, не заслуживал особого почета, будучи не более чем бездарем… или, в лучшем случае, бездарем, обеспечивающим пропитание.

«Бездарь» Мучунь, поглаживая обвисшие усы, снова начал нести чушь:

– Наш клан называется Фуяо. Малыш, ты знаешь, что такое Фуяо?

Старый туншэн искренне ненавидел подобные вещи и никогда бы не потратил на них ни мгновения своего времени. Но он был первым учителем Чэн Эрлана, и мальчик в какой-то степени попал под его влияние. Он неохотно делал вид, что с уважением слушает Мучунь чжэньжэня, но все его существо переполняло презрение.

Старик поднял руку и указал куда-то перед Чэн Цянем. Словно по волшебству, из ниоткуда возник резкий порыв ветра, закружив в воздухе увядшую траву. Блеснула вспышка молнии, расколола небо и почти ослепила Чэн Цяня.

Эта невероятная сцена ошеломила мальчика.

Мучунь чжэньжэнь тоже замер: казалось, старик и сам не ожидал подобного. Однако он не преминул воспользоваться впечатлением, которое случившееся произвело на внешне дружелюбного, но глубоко отчужденного Чэн Цяня.

Он спрятал руки в рукава и снова заговорил:

– Когда птица Пэн отправляется к Южному океану, взмахом крыла она поднимает волны высотой три тысячи ли, взмывая вверх с вихрем высотой 90 тысяч ли. Ее полет продолжается шесть месяцев [21] . Без цели, без ограничений птица кружится вместе с ветром, пришедшим из глубокого моря, и взлетает к бескрайнему небу. Это и есть Фуяо, вихрь, понимаешь?

Конечно, Чэн Цянь не понимал. В его крошечном сердце благоговение перед сверхъестественными силами было неразрывно связано с неприятием жульничества. Наконец он бестолково кивнул, будто выражая уважение к своему учителю, но на самом деле лишь поставил Мучуня в душе на одно место с потрепанной лампой в своем доме.

Старик самодовольно подкрутил усы и собрался было продолжить говорить, когда небеса вновь показали свое истинное лицо. После раската грома пронесся сильный ветер, потушив перед ними костер. Засверкали молнии, а гром запел, словно певец, призывающий грозу с запада.

Мучунь чжэньжэнь тут же перестал морочить ему голову и закричал:

– Плохо дело, сейчас пойдет дождь!

С этими словами он вскочил на ноги. Одной рукой закинув на плечо их вещи, другой он схватил Чэн Цяня. Перебирая своими тонкими тростниковыми ногами, будто фазан с длинной шеей, он торопливо засеменил прочь.

К несчастью, ливень начался слишком быстро, и даже длинношеему фазану было не избежать превращения в мокрую курицу.

Стянув с себя отсыревшую накидку, Мучунь накрыл ею мальчика. Все лучше, чем ничего.

– Ох какой сильный ливень! Ах, где же нам спрятаться? – восклицал старик на бегу.

Чэн Цяню и раньше доводилось передвигаться не на своих двоих, но еще никогда его средство передвижения не было таким разговорчивым.

Звуки ветра, дождя и грома смешались с болтовней учителя. Под накинутым на голову одеянием Чэн Цянь почти ничего не видел, но чувствовал неописуемый аромат дерева.

Одной рукой учитель прижимал его к груди, а другой закрывал голову. Старик был слишком тощий – кожа да кости, и приятного в таком положении было мало, но Чэн Цянь понимал, что это искреннее проявление заботы. В какой-то момент мальчику даже захотелось сблизиться с учителем, несмотря на то что всего мгновение назад этот старый фазан громко болтал и дурил ему голову.

Закутанный в накидку Мучуня, Чэн Цянь робко поглядывал сквозь прорехи в ткани на насквозь промокшего старика. Впервые в жизни ему нравилось, что с ним обращаются как с ребенком. Подумав, он все же признал в этом ненадежном человеке своего наставника. Чэн Цянь решил простить его, даже если старый даос все это время морочил ему голову.