Дьявол в бархате

Золотой век детектива оставил немало звездных имен – А. Кристи, Г. К. Честертон, Г. Митчелл и др. В этой яркой плеяде Джон Диксон Карр (1906–1977) занимает самое почетное место. Убийство «в запертой комнате», где нет места бешеным погоням и перестрелкам, а круг подозреваемых максимально ограничен, – излюбленный прием автора. Карр вовлекает читателя в сети ловко расставленных ловушек, обманных ходов и тонких намеков и предлагает принять участие в решении хитроумной головоломки. «Дьявол в бархате» (1951), признанный одним из лучших романов Карра, открывает новые грани в творчестве писателя и далеко выходит за рамки классического детектива. Захватывающее путешествие во времени, сделка с дьяволом и романтическая любовная история сочетаются с расследованием загадочного преступления, которое произошло несколько веков назад, в эпоху поздней Реставрации. Для самых пытливых читателей, которым захочется глубже проникнуть в суматошную эпоху английского короля Карла Второго, автор добавил в конце книги несколько комментариев относительно самых ярких и живописных подробностей того времени.

Роман публикуется в новом переводе.

John Dickson Carr

THE DEVIL IN VELVET

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1951

All rights reserved

ООО «Издательская Группа

„Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Азбука®

Что-то разбудило его посреди ночи. Наверное, из-за опущенного полога стало нечем дышать.

В полудреме он не мог припомнить, как опускал полог над ложем, которому было без малого три сотни лет. Пронеслась мысль: перед сном он принял слишком много хлоральгидрата. Может, потому и не запомнил.

Судя по всему, снотворное продолжало действовать. Лежа в темноте, он попытался напрячь память, но та выдавала лишь неясные образы, скрытые за плотной колышущейся завесой. Слова, которые он силился произнести, выходили из разомкнутых уст неслышно, словно облака пара из трещин в иссохшей земле.

Такой и была его речь сейчас – тонкая струйка дыма во тьме.

– Мое имя – Николас Фэнтон, – проговорил он, продираясь сквозь дурман хлоральгидрата. – Я профессор истории в колледже Парацельса, Кембридж. Сейчас идет одна тысяча девятьсот двадцать пятый год. Мне пятьдесят восемь лет.

До него дошло, что слова превратились в слабый шепот. Завеса памяти всколыхнулась, на миг подарив ему зыбкое видение. Это было вчера. Да, вчера вечером.

Он сидит внизу, в гостиной, в доме, который он снял на лето, ведь, как известно, летом в Лондоне «никого не остается». Напротив него, на канапе из дуба, среди подушек в парчовых наволочках – Мэри. На голове у нее – шляпка-колокольчик, знак краткосрочного визита, а в руке – стакан виски с содовой. Мэри, естественно, много младше его и почти что красавица.

– Мэри, – сказал он. – Я продал душу дьяволу.

Николас Фэнтон знал, что Мэри не будет смеяться, даже не улыбнется. Девушка сдержанно кивнула.

– Неужели? – спросила она. – И как же выглядел тот дьявол, профессор Фэнтон?

– Поверишь ли, – ответил он, – никак не вспомню. Он будто на глазах менял обличья. Освещение было тусклым, сидел он вон в том кресле, а мое проклятое зрение…

Мэри подалась вперед. Глаза у нее были какими-то особенными – в юности он сказал бы, что они «с поволокой»: их цвет то сгущался почти до черного, то светлел, становясь темно-серым, словно на юное лицо набегала неуловимая тень.

– Вы и правда продали душу, профессор Фэнтон?

– Ну не то чтобы продал… – Его сухой смешок потонул в тишине. – Для начала, не поручусь, что это был князь тьмы собственной персоной. Меня мог разыграть какой-нибудь приятель-лицедей. Паркинсон из Каюса, к примеру, – с него станется. И потом…

– И потом? – повторила Мэри.

– Не считая истории с доктором Фаустом, – задумчиво проговорил Фэнтон, – дьяволу его фокусы всегда обходились слишком дешево.

– Поясните.

– Вопреки общепринятому мнению, в дьяволе нет ни капли благородства. Он выбирает себе жертв из числа простаков и нещадно мухлюет. А вот умные соперники ему еще не встречались. Если я и заключил с ним сделку, то на крючок попался дьявол, а не я.

Он улыбнулся, давая понять, что к его словам не стоит относиться слишком серьезно. И вдруг – возможно, то была лишь фантазия одурманенного человека, лежавшего теперь наверху за плотно задернутым пологом кровати, – вдруг сцена в гостиной стала еще больше походить на сон.

Бокал в руке Мэри больше не был обычным стеклянным бокалом. Он превратился в начищенный до блеска серебряный кубок. Когда Мэри поднесла его к губам, свет отразился от поверхности и в глаза Фэнтона ударила ослепительная вспышка. Говорят, свет холоден. Но Фэнтон явственно ощутил жар, словно то была вспышка жгучей ярости.

И кажется, в углу комнаты шевельнулась какая-то тень?

Но нет. Иллюзия, не более того. И в бокале, который держала Мэри, не было ничего примечательного.

– И о чем же вы попросили дьявола? – поинтересовалась девушка. – Вернуть молодость, как Фауст?

– Нет. Молодость меня не волнует.

В этих словах была толика истины: Фэнтон неустанно повторял про себя, что время над ним не властно.

– Выходит… вы попросили дать то, что недалекие люди называют вашим наваждением?

– В некотором смысле. Я попросил перенести меня в прошлое: в конкретный день третьей четверти семнадцатого века.

– О да, там вы были бы в своей стихии! – прошептала Мэри.

Как же ему иногда хочется, чтобы она не смотрела на него так сурово и внимательно. И что интересного это дивное создание находит в беседах со старым брюзгой? Загадка.

– Никто из историков, – горячо продолжала Мэри, – не знает эту эпоху лучше вас. Главное, проявляйте осмотрительность, в особенности следите за речью. Тогда ни одна живая душа ничего не заподозрит.